Нам все уши прожужжали, что при советском строе не было гласности, а вот теперь мы превратились в «открытое общество» — гражданам дается полнота информации, у каждого министра завелся пресс-секретарь, все без утайки.
Вспомним первую крупную советскую хозяйственную программу после гражданской войны — НЭП. Сначала два больших доклада ученых, предлагавших разные подходы (один — фермерство, в продолжение реформ Столыпина, другой — оживление трудового крестьянского двора). Потом — доклад Ленина с рядом его статей в печати. Наконец, ясный и всем понятный краткий закон, который сразу стал действовать.
Так же всем понятна была программа индустриализации — пятилетние планы публиковались, и излагались они так, что смысл их был понятен каждому. Даже когда наломали дров в коллективизацию, то выправляли дело понятными, сразу вводимыми в жизнь решениями. Запретили обобществлять домашний скот и постановили выдать крестьянам ссуды для нового обзаведения коровами. И газеты с этим постановлением ходили по рукам, и на двери сельсоветов расклеили. Мы много говорили о катастрофе коллективизации, о том, как скот порезали. Так надо же и посмотреть, как быстро тогда положение выправилось, сегодня это кажется почти чудом.
Давайте сравним. В 1930 г., когда крестьянам навязали вместо артели негодную для русской деревни форму кооператива-киббуца, крестьяне стали резать скот, и в 1933 г. крупного рогатого скота в РСФСР осталось 21,4 млн. голов (в 1930 было 30,4 млн.). Потеряли треть скота. Правительство изменило колхозную политику, изменили устав артели — и к 1936 г. поголовье восстановилось — 30 млн. голов. За два с половиной года! После войны село окрепло, и в 1987, накануне реформы, в РСФСР было 60,5 млн. голов крупного рогатого скота. И с тех пор вот уже 11 лет поголовье сокращается и уже упало наполовину (на 1 января этого года было 31,7 млн.). Что же правительство? Каковы его шаги? Оно готовит «пакеты законов». Но никто на селе этих законов не знает и не понимает. Разве трудно было Кириенко сесть перед телекамерой и понятным языком за час-полтора объяснить людям, в чем суть программы правительства и как изменится наша жизнь, если эту программу выполнят? Сделать это было нетрудно, да только не нужно это правительству, ни с какой точки зрения. Потому что вся их политика — обман.
Обман настолько пропитал все мысли и дела нынешних правителей России, что даже привычные и вроде бы мудрые слова выходят из их уст ложью. Вот, Кириенко свел суть его «антикризисной программы» к афоризму: надо жить по средствам. Значит, мол, надо убавить расходы на науку, образование, медицину и т.д. К кому он обращается с этими словами — к Гусинскому? Нет, Гусинский не ходит в районную поликлинику, а внуки его учатся в частном колледже или за границей. Кириенко обращается к трудящимся: зажрались вы, господа, живете не по средствам, государство больше не может обеспечивать вам врача, учителя, дешевое электричество.
Ложь тут простая, на поверхности. Ведь у нас отобрали наши средства к жизни — а теперь требуют, чтобы мы прожили на жалкие остатки. И представляют издевательство грабителя за мудрость, а мы должны кивать и соглашаться. Чудес не бывает, и если Березовский получил от Чубайса доходный Омский нефтеперерабатывающий завод за одну сотую его стоимости, то 99 сотых взялись не из воздуха — их вынули из наших карманов. Вернее, из государственного финансирования врача и учителя, которые обеспечивали достойную жизнь меня и моих детей. Это азбука, и ее уже, наверное, все понимают. Удивляет нахальство, с которым над нами же и глумятся.
Но есть в высказывании Кириенко и большой скрытый обман, которым мы в массе нашей соблазнились и не хотим его видеть. И это уже — дело не Кириенко или Чубайса, но дело нашего собственного ума и совести. А раз соблазнились, то говорить об этом непросто, а слушать неприятно. Но уже надо сказать.
Упрекая нас в том, что мы привыкли жить не по средствам, Кириенко отводит внимание от главного: вся реформа Горбачева-Ельцина только потому и стала возможной, что всех нас, весь наш народ, долго соблазняли — и наконец соблазнили — жить не по средствам. И жить не по средствам в главном, в самом существенном. Это вопрос не экономики, а культуры, духа. Нас соблазнили отказаться от одного из главных устоев русской жизни — непритязательности и нестяжательства. Эти вещи связаны.
В советское время мы жили именно по средствам — долгов не набирали и даже концессий иностранцам не давали. Но и армия была сыта и вооружена, и шахтеры не голодали, и хоккеистов не продавали. Дело, конечно, в советском типе хозяйства, ему по эффективности не было равных (демократы это и сами знают, но врут из интереса). Но советское плановое хозяйство было бы само невозможно без этих двух духовных условий — непритязательности и нестяжательства народа.
Образно говоря, для того, чтобы иметь и надежный достаток, и безопасность, и независимость, и возможность постоянно улучшать понемногу жизнь, требовалось, чтобы народ был согласен ходить в домотканном. И народ был до поры до времени согласен — те поколения, что знали цену и безопасности, и независимости. Но то меньшинство стяжателей, которое страдало от такой жизни, обратилось к молодежи, которая, в общем, была нами избалована. И молодежь возмутилась всем домотканным и потребовала себе модной фирменной одежды. Затем и все вошли во вкус, шахтеры захотели ездить на «тойоте» и помогли уничтожить советскую власть. Сейчас у них «тойоты» уже развалились, на бензин денег нет, и шахтеры недовольны. Но я не слышал, чтобы они раскаялись в главном, они только просят сменить Ельцина на Лебедя. Пока сменят, и шахтеров не будет, поскольку шахты будут закрыты. Наши шахты — это тоже вещь «домотканная». Не уметь самим делать «тойоты», а ездить на них — это и есть «жить не по средствам».
Соблазн проводили в два этапа. Сначала нам всеми средствами показывали и объясняли, какие плохие товары выпускает советская промышленность по сравнению с западной. Тут и Аркадий Райкин старался, и Рина Зеленая, не говоря уж о профессиональных идеологах. При этом яд подавался даже с патриотической ноткой: ведь можем же делать прекрасные истребители и ракеты, почему же мясорубки плохие! Сравнение было такое сильное, что мало у кого приходил на ум вопрос: а есть ли у нас средства на то, чтобы все делать на таком высоком уровне качества — и ракеты, и мясорубки?
Второй этап соблазна ударил еще сильнее: при Горбачеве отменили план и монополию внешней торговли, в страну хлынули импортные товары и почти каждый смог пощупать их руками, попробовать в деле. Пожалуй, сегодня едва ли не большинство мечтает, чтобы демократы поскорее прикончили все отечественное производство, чтобы вообще наши товары под ногами не болтались, полки не занимали.
Мне могут сказать, что просто люди получили свободу и поступают вполне разумно — выбирают лучшие товары. А раньше, при тоталитаризме, плановая система всех заставляла пользоваться плохими советскими мясорубками и ездить на «запорожце». Чтобы показать ложность такого объяснения, я и применил слово «домотканный». Ведь главное в домотканной одежде не то, что она хуже фирменной, а то, что она не покупается, а делается дома. Почему же русский крестьянин ее носил? Почему он носил лапти? Разве не было в лавках хороших сюртуков и сапог? Какой Госплан ему не разрешал?
Дело было в том, что крестьянин держал двор и должен был гарантировать жизнь семьи. Поэтому он глядел далеко вперед и соотносил все доходы и расходы по меньшей мере на годовой цикл. Он именно жил по средствам, и на потребление выделял лишь то, что оставалось после надежного обеспечения производства и главных условий выживания. Конечно, сапоги ему нравились больше лаптей, но он их не покупал, пока не купит лошадь и плуг. Он ходил в домотканном.
Наш советский строй вырос из крестьянской культуры — она растворила просвещенных троцких и бухариных. Но крестьянин не умеет объяснять свой взгляд на вещи, особенно тем своим детям, которые кончили университет. Наш средний интеллигент, когда-то сдавший экзамен по политэкономии, выдвинет убедительный для него довод: домотканная одежда не только хуже, но и дороже, требует больше труда. То ли дело промышленное производство, разделение труда и т.д. — и лучше, и дешевле. Он будет прав с точки зрения политэкономии — науки о рыночной экономике. Но крестьянский двор — не рыночная экономика, не все здесь измеряется деньгами. Если нет денег на лошадь, то приходится бессонными ночами ткать дома полотно на портки. Другого источника экономии у крестьянина нет. Поэтому если взять все в целом, то домотканная вещь, несмотря на ее низкое качество и перерасход труда, для крестьянина лучше, чем покупная.
При рыночной жизни, конечно, выгоднее продать свой труд, в котором ты поднаторел, и купить продукт труда другого специалиста, а не делать его самому. Но зимой труд крестьян никто не покупал, и они при лучине пряли и ткали для себя. Так было и с СССР — нас на мировой рынок не пускали, за икру и за водку много валюты не получишь. Немного вздохнули в 70-е годы с нефтью и газом, но все это были крохи. Приходилось почти все делать самим — топорно и дорого.
