связь отрицала и утверждала, что в то время даже и не догадывалась, что Разумовский испытывает к ней какие-то чувства. Лишь много позднее между ними состоялся откровенный разговор. Екатерине вздумалось спросить, что заставляло гетмана часто приезжать в подмосковную деревню, где она жила в связи с паломничеством императрицы. Он ответил, не колеблясь:
– Любовь.
– Но, Боже мой, – поразилась Екатерина, – в кого вы у нас могли быть влюблены?
– В вас, – просто ответил Кирилл Григорьевич.
Екатерина ни о чем не подозревала (или утверждала, что не подозревает), а для других чувство Разумовского не было секретом. Сплетник Мардефельт даже назвал его биологическим отцом сына Екатерины – Павла: «Еще пять месяцев назад была она девицей. Общее мнение гласит, что хотя поначалу супруг ее полагал, что дело свое исполнил до конца, однако же граф Разумовский, президент Академии, взялся довершить ради блага великой сей Империи».
Впрочем, что бы ни заявляли сплетники, цесаревич Павел Петрович и внешне, и характером очень походил на Петра Федоровича, так что сомневаться в его отцовстве оснований нет.
Рождение наследника
Покои для родов были подготовлены в Летнем дворце рядом с покоями императрицы. Екатерине комнаты не понравились: «скучные, с единственным выходом, плохо отделанные малиновой камкой, почти без мебели и без всяких удобств». Но изменить волю императрицы было невозможно. Однако схватки начались ночью накануне того дня, когда Екатерина должна была занять подготовленные комнаты.
Роды были тяжелыми. Около полудня следующего дня, Екатерина разрешилась сыном. Как только его спеленали, императрица ввела своего духовника, который дал ребенку имя Павел, после чего велела акушерке взять ребенка и следовать за ней.
Молодая мать более никого не интересовала! Все разошлись. Ее оставили в родильной постели, простыни которой были мокрыми от отошедших вод. Постель эта помещалась напротив двери, из которой сильно дуло. Екатерина просила горничную Владиславову сменить белье и уложить ее в кровать, но та ответила, что не смеет исполнить это без разрешения. Екатерина просила пить, но ей тоже отказали.
Примерно через час пришла графиня Шувалова, вся разодетая. Увидев, что великая княгиня лежит, всеми брошенная, она сильно рассердилась и принялась бранить нерешительную Владиславову. По приказу графини полчаса спустя явилась акушерка и объяснила, что императрица не отпускала ее ни на минуту, приказав заниматься младенцем. Наконец Екатерину положили в ее постель, напоили… И снова оставили одну.
Петр Федорович пил с приятелями. Праздновал весь дворец, а вслед за ним и весь Петербург. В Летнем саду устроили народное гулянье с бесплатным угощением. А вот о матери наследника никто и не думал.
Потом последовали осложнения: молодая женщина чувствовала невыносимую ревматическую боль, начиная с бедра, вдоль ляжки и по всей левой ноге, а к тому же из-за сквозняков она простудилась. Но никто не справлялся о ее здоровье: предназначение свое она уже выполнила, ну а коли помрет – легко найти замену.
Накануне крестин Елизавета послала ей в подарок драгоценности (посредственного качества) и сто тысяч рублей золотом. Но на следующий день эти деньги у нее выпросили назад: великий князь запросил такую же сумму. Елизавета подписала приказ выдать деньги и ему, но в казне больше наличных не было. Пришлось забрать у Екатерины.
Младенца матери не вернули. О сыне Екатерина могла узнавать лишь украдкой, потому что спрашивать о его здоровье значило бы сомневаться в заботе, которую оказывала цесаревичу императрица, и это могло быть принято очень дурно. Елизавета расположила детскую рядом со своей спальней, и сама подбегала к младенцу на каждый его крик. Но она перегибала палку: в детской постоянно было жарко натоплено, младенца пеленали в теплую фланель, колыбель его была обита мехом черно-бурой лисицы, его покрывали стеганным на вате атласным одеялом, а сверху клали еще другое, бархатное, розового цвета и тоже подбитое лисьим мехом. Бестолковая, лишенная здравого смысла забота приносила не пользу, а лишь причиняла младенцу нравственные и телесные страдания. От постоянного перегрева пот лил у бедняжки со всего тела и это привело к тому, что ребенок рос крайне нервным, а от малейшего ветерка простужался и хворал.
Официальная фаворитка
После рождения Павла брак Екатерины и Петра стал формальным.
Фавориткой Петра Федоровича стала фрейлина Екатерины – дочь графа Воронцова, Елизавета Романовна. Воронцова была некрасива: горбатая, рябая и неопрятная, с плохим цветом лица. Ее дразнили «маленьким уродцем», горбуньей, но несмотря на все эти недостатки внешности, некрасивая девочка сумела привлечь великого князя. Возможно потому, что он сам был далеко не красавцем и тоже рябым? Великий князь находил в ней массу достоинств. Он мог пьяный, заявившись в супружескую спальню, разбудить Екатерину ударом кулака в бок и приняться расписывать, как хороша его любовница. Екатерине оставалось лишь тихо плакать в подушку, скрывая от всех свою боль. Вполне реальной виделась ей ситуация, что ее разведут с мужем и отправят с глаз долой. Иностранные послы с полной серьезностью писали в своих донесениях о намерении императора заточить супругу в монастырь и жениться на фрейлине Воронцовой.
В воспоминаниях современников тех лет Елизавета Воронцова постоянно фигурирует как «официальная фаворитка» императора и участница его развлечений. Ее даже прозвали «госпожой Помпадур». Петр III не скрывал ни перед кем непомерной любви к ней. Великий князь даже не возражал, что и у Екатерины имеется воздыхатель.
Станислав Понятовский
В 1757 году у Екатерины родился еще один ребенок – дочь Анна, умершая в младенчестве от оспы. Отцовство Петра весьма сомнительно несмотря на то, что великий князь признал ребенка своим и по этому случаю устроил у себя большое веселье. Екатерину же, как и после первых родов, оставили совершенно одну на попечение горничной Владиславовой.
Биологическим отцом девочки, скорее всего, был любовник Екатерины – будущий польский король Станислав Понятовский, в пору юности Екатерины занимавший еще весьма скромное положение: поначалу он стал личным секретарем английского посланника, а потом сам был аккредитован в качестве посла Саксонии и Польши.
Понятовский был дружен с обер-шталмейстером Львом Александровичем Нарышкиным, славящимся своим веселым нравом. Желая снискать славу остроумца, Нарышкин часто шутил, но шутки его были довольно плоскими.
Как-то Нарышкин заболел, и Екатерина отправила слугу справиться о его здоровье. В ответ она получила письмецо, содержавшее шутки забавные и остроумные, хотя речь шла о пустяках. За этим письмом последовали другие и Екатерина быстро поняла, что отвечает ей не сам больной Нарышкин, а кто-то другой. «Эти письма были отлично написаны и очень остроумные… А вскоре я узнала, что роль секретаря играл Понятовский», – вспоминала Екатерина. И она страстно возжелала с ним познакомиться!
Знакомство состоялось на
