— Тебе надо угодить с ним! — крикнул Олег.
— То еще! — огрызнулся мальчишка.
— Искалечу, дубло! — прохрипел Олег, яростно стреляя снова и снова.
— Перепугал! Вон Холод его потащит, они одно стать, братья!
— У-у… — Олег плюнул. — Да куда же вас столько… Ну вы тупые все-таки… Холод, тащи его в лес!
— Бро… бросить?! Тебя бросить?! — Холод не повернулся, он менял магазин.
— Спасай брата! Найдете наших — расскажете! Ну?! Я тут командую!
Холод оглянулся. С виска у него, из-под повязки, густо ползла кровь. Горец был в растерянности. Бросить друга?! Но брат! Брат!
— Мечи и камасы у нас возьмите! — Олег не понимал, что кричит, не понимал и того, что приговаривает себя и Богдана к смерти. Он поступал так, как поступали Положительные Герои в фильмах. — Давай скорей, пока не обошли!
Холод, не переставая ругаться, взял пулемет на ремень, перехватил у Олега и Богдана перевязи с холодным оружием и, взвалив на плечи Морока, ползком потащил его за кусты. Несколько хангаров сунулись наперерез, но Олег короткими очередями уложил их в болото. Богдан отстреливался из-за валуна. Олег окликнул его:
— Мотай отсюда!
Тот сделал одной рукой межпланетный неприличный жест и швырнул, приподнявшись, «лимонку» в перебегавших группкой хангаров. Олег примкнул к автомату сбоку штык.
— Надо было патроны у ребят взять, — запоздало пожалел он. — Бог…
Что-то со звучным шлепком упало в грязь рядом. Олег обернулся и увидел слегка выступающий из жижи серо-зеленый бок гранаты. В метре от себя.
Он успел вжаться всем телом в грязь и открыть рот…
…Влажная тряпка прошлась по лбу, уменьшила боль. Олег открыл глаза. Богдан стоял над ним на коленях, выжимая оторванный кусок рубахи.
— В себя возвернулся! — обрадовался он, когда Олег моргнул. — Я часом боялся — все ж убило тебя!
— Где мы? — сквозь кашу, забивавшую рот, выдавил Олег. — Что со мной было?.. Ой, голова…
Богдан нахмурился и сел рядом, продолжая крутить тряпку.
— В плену мы, — ответил он. — Тебя одно гранатой стукнуло, я-то к тебе кинулся… ну и навалились, повязали…
— А ребята? — Олег пошевелился, повернул голову, схаркнул липкую кашу. Они лежали возле черных резиновых колес какого-то прицепа и несколько хангаров, похожих на Страшилу из "Волшебника Изумрудного города" в нелепых плащах, накинутых поверх доспехов, стояли неподалеку, направив на лежащих короткие копья, украшенные цветными хвостами.
— Не вытропили их, — Богдан оперся затылком о. колесо. Теперь, когда Олег
очнулся, он почувствовал себя спокойнее — все-таки не один… — Что будет часом, с нами-от?
— Выше нос, — Олег скривился и сел, — Худшее уже произошло — мы в плену. У вас тут есть какие-нибудь конвенции? По правам военнопленных или о несовершеннолетних? Нет? Жа-аль…
Часовые вытянулись, демонстрируя неожиданно хорошую выправку. Подошедший человек был явным славянином — тоже в плаще, но сидевшем куда более прилично. Однако глядел он на мальчишек, словно на отвратительных животных. "Хобайн? — подумал Олег. И вспомнил вдруг, что самыми страшными воинами турок были захваченные и воспитанные ими дети европейцев. — Похоже, хана."
— Бандиты, — удовлетворенно сказал между тем офицер. — Рад, что мы с вами сможем разделаться, как вы того заслуживаете!
Олег придержался рукой за колесо и заставил себя встать.
— Мы не бандиты, а партизаны. Мы защищаем свою землю.
— Молчать! — глаза офицера сузились. — С тобой разговор вообще будет особый — похоже, ты из наших мест! А пока на допрос со мной отправишься ты! — он ткнул в сторону Богдана, который побледнел так явственно, что офицер зло усмехнулся.
— Этот парень — только мой подчиненный, — упорствовал Олег. — Вам надо допрашивать меня…
— Молчать! — повторил офицер, указывая на Богдана хангарам. Еще двое из них
уткнули в грудь Олегу копья, и он смог только крикнуть:
— Держись, не бойся!
…Когда Богдана впихнули в палатку, где уже сидели несколько офицеров, он почти возблагодарил богов — тут было тепло и сухо. Мальчишка осмотрелся, потом переступил с ноги на ногу — на пол натекла лужа.
— Черт побери, — шевельнулся на стуле высокий офицер, не старый, но седой, — да это же мальчишка! Сколько тебе лет, горец?
— Четыренадесятая весна, — угрюмо, но без промедления ответил Богдан. Он решил не врать, по возможности. Было страшно, и страх не уходил.
— Какая разница? — резко спросил третий офицер, узколицый, похожий на лису. — Они все опасны, и чем моложе — тем хуже — потому что их еще не учили. Второй — тоже щенок, но между прочим я уверен, что именно он уничтожил группу Пестемеева и подстроил крушение вельбота штаба! Похоже, он вообще с юга и даже еще более опасен, чем этот дикарь…
— Хорошо, хорошо, — поморщился седой, — допрашивайте сперва этого…
— Имя? — качнул пальцем лисолицый.
— Богдан из племени Рыси, — мальчик старался твердо держаться на ногах.
— Кто командир… воевода твоего… твоей четы?
— Я… — мысленно Богдан попросил Дажьбога о помощи и отчеканил: — То я не отвечу.
— Этот, что с тобой, сказал, будто он твой воевода! — офицер встал на ноги и заложил руки за спину.
— Веснами он старше, потому и приказы приказывал, — пояснил Богдан. — А воеводой над нами не он.
— О чем он говорит? — весело спросил третий офицер, совсем молодой блондин, вдруг живо напомнивший Богдану дядю-стрыя(1.), погибшего зимой.
— У них жесткая система, — пояснил негромко седой, — второй пленный старше возрастом, поэтому назвался командиром.
1. Дядя со стороны отца.
— Численность вашей четы? — задал новый вопрос лисолиций.
— То я не отвечу.
— Что собираетесь делать?!
— То я не ведаю.
— Куда идете дальше?!
— То я не ведаю.
— Где останавливались в прошлые разы?! Кто помогал вам?!
— То я не отвечу.
Удар был очень сильным и неожиданным. Богдан отлетел к выходу и не упал только потому, что один из часовых ударил его прикладом в спину — Богдана бросило вперед, он рухнул ничком. Сел. Слизнул кровь, двумя струйками текшую из носа. Встал и выпрямился.
— Сколько чет выслало ваше сучье племя?! — прошипел офицер. — Говори, дикарь!
— То я не отвечу, — твердо сказал Богдан.
— Отвечай!
— Я на те вопросы отвечать не стану, — Богдан хлюпнул разбитым носом.
— Ваше племя имеет прикрытие с востока?!
— То я не отвечу.
— Послушай, — лениво сказал белокурый офицер, — ну что ты дурака валяешь? Тебе еще и четырнадцати нет. Отбарабань, что спрашивают, и поедешь в школу. Или ты боишься, что тебя расстреляют? Мальчишки твоего возраста вообще не имеют права умствовать в боевых действиях на любой стороне.
— А хобайны? — Богдан снова хлюпнул. Офицер засмеялся:
— Дети-хобайны?!Это же сказка времен восстания!
Богдан зажмурился. И вспомнил Славко, который, сгорая на костре, пел боевую песнь Рысей.
Он открыл глаза, и без страха взглянул на офицеров:
— Переветчики вы, перескоки, — презрительно сказал он. — А у нас коли беда у ворот — каждый мужчина клинок берет. Вот и весь вам сказ на ваш спрос.
— Значит, ты — взрослый мужчина и воин? — подался вперед лисолицый. — Ну что же
— тогда тебе не на что будет жаловаться…
…- Ты не похож на горца.
— Я горожанин, — коротко ответил Олег, гладя поверх голов допрашивавших.
— Откуда?
— Из Харианы, — вспомнил Олег одну из надписей на дедовом приёмнике. А вспомнив — испытал стремительный, похожий на падение в пропасть, ужас от того, как быстро и страшно для него все закончилось.
— Имя?
— Олег М… икичев.
— Возраст?
— Мне пятнадцать.
— Господи, — покачал головой сухощавый офицер.
— Меня интересует, — заставил себя Олег держать тон, не скатываясь на скулеж, — что случилось с моим младшим товарищем. С Богданом.
— У него свадьба, — ответил офицер, ведший допрос. Седой уставился в стол. — Он сейчас гуляет. Хочешь посмотреть?
— Если с ним… — начал Олег, но офицер крикнул:
— Советую отвечать на вопросы, а не ставить условия? Наши хангары — дикари похуже ваших друзей, они еще не все отказались от человеческого мяса! Кроме того, они часто путают пол своих пленных!
— Перестаньте, — досадливо оборвал седой.
— Где, Богдан?! — Олег не слышал угроз.
Когда в палатку волоком втащили окровавленного, с бессильно мотавшейся головой горца, Олег смотрел на него одну секунду. Ровно. Потом, молча и молниеносно развернувшись, достал допрашивавшего его офицера панчем с правой в челюсть.
* * *
Низкие серые тучи, тянувшиеся под ударами холодного ветра с севера на юго-запад, к Ан-Марья, распарывали толстые, грязные брюха о верхушки столетних сосен, рвались на длинные лоскуты, проливавшие ледяной дождь. Земля, казалось, кипит — жидкое месиво, в которое она превратилась, вспузыривалось под ударами жестких ливневых струй. Дождь хлестал почти сутки… а до этого почти сутки лепил мокрый снег, и все кругом промокло, раскисло и подернулось мутной вуалью из дождевой пелены.
