Наконец он выехал к переплетению узких долин среди пустошей, в них виднелись хижины, деревушки и городки, когда-то населенные мабденами. Все они были безлюдны.
В этом пустынном месте Корум и решил остановиться на ночлег. Размышляя, как бы ему развести огонь, чтобы возможные враги не увидели дымка, он убедился, что может разжечь чахлые торфяные брикеты на каменных плитах одного из пустых домиков: дым рассеется, и даже с близкого расстояния его нельзя будет увидеть. Огонь позволит согреться и ему, и коню, да и сварить что-то горячее нелишне. Без этого пускаться снова в путь было бы трудновато.
Его опечалило внутреннее убранство домика: по-прежнему стояла мебель, висели украшения и валялись безделушки, оставшиеся после тех, кто когда-то жил в нем. Дом не ограбили, понял Корум, потому что Фои Миоре не интересовали изделия мабденов. Но в других поселениях ближе к востоку встречались приметы того, что тут охотились псы Кереноса, и недостатка в добыче у них не было. Вот почему, вне всяких сомнений, так много мабденов бежали отсюда, ища спасения в старых заброшенных крепостях на вершинах холмов, таких как Каэр Малод.
Корум видел, что тут процветала довольно развитая культура – земля давала столько плодов, что у жителей было время развивать свои творческие способности. В заброшенных поселениях он находил книги, картины, музыкальные инструменты, а также изящные изделия из металла и глины. Он с грустью убеждался, что всему пришел конец. Значит, его битва против Повелителей Мечей была бессмысленной? Лиум-ан-Эс, за который он дрался так же отчаянно, как за свой народ, исчез, а теперь уничтожено и то, что пришло на его место.
Спустя какое-то время он стал избегать поселений и искал себе приюта в пещерах, где ничто не напоминало о трагедии мабденов.
Но как-то утром, проведя час в седле, он увидел перед собой среди пустоши обширную низину, в центре ее лежало замерзшее карстовое озеро. К северо-востоку от него в глаза Коруму бросился предмет, который он с первого взгляда принял за вертикальный каменный столб высотой примерно в рост человека, но взору Корума их предстало несколько сотен – а ведь обычно каменные круги состояли не более чем из нескольких гранитных плит. Как и повсюду в этих местах, на камнях лежал толстый слой снега.
Тропа привела Корума на другую сторону озера, и он уже был готов миновать монументы (так он назвал их), как вдруг ему показалось, что в бескрайней белизне шевельнулось что-то черное. Ворона? Прикрыв ладонью глаза, он присмотрелся к камням. Нет, там что-то более крупное. Может, волк? Хорошо, если бы олень, поскольку Корум нуждался в мясе. Вынув из колчана лук, он натянул тетиву и закинул копье за спину, чтобы не мешало стрелять, после чего приготовил стрелу. Затем пришпорил коня.
Подъезжая, Корум начал понимать, насколько необычными изваяниями оказались эти камни. Изображения были вырезаны с мельчайшими подробностями, напоминая лучшие вадагские скульптуры. Именно таковыми они и были – статуи мужчин и женщин, запечатленные в бою. Кто сделал их и с какой целью?
И снова Корум увидел, как шевельнулось что-то черное. Затем опять спряталось за одну из статуй. Коруму показалось в них что-то знакомое. Видел ли он раньше такие работы?
И лишь когда он вспомнил приключения в замке Ариоха, медленно начала всплывать правда. Корум сопротивлялся. Он не хотел знать ее.
Но теперь принц был уже рядом с ближайшей из статуй и никуда не мог деться от свидетельств истинных событий.
Это были вовсе не статуи.
Это были трупы людей, невероятно походивших на высоких и красивых бойцов Туа-на-Кремм Кройх; они замерзли, готовые ринуться в битву с врагом, и превратились в окоченевшие трупы. Корум видел выражения их лиц, их решимость. На каждом из них читалась отвага—у мужчин и женщин, у совсем юных мальчиков и девочек, – они продолжали сжимать в руках дротики, топоры, мечи, луки, пращи и кинжалы. Они вышли на бой с Фои Миоре – и вот как те встретили их мужественный порыв: презрением к их благородству и силе. Даже псы Кереноса не выступили против этой обреченной армии; может, и сами Фои Миоре решили не появляться на поле боя, выслав вместо себя леденящий холод – внезапный жуткий мороз, мгновенно превративший в лед теплую плоть.
Забыв о луке, который он держал в руке, Корум отвернулся от этого зрелища. Конь начал нервничать, и принц был только рад повести его по берегу замерзшего озера, где неподвижными сталагмитами высились мертвые тростники, словно подростки погибшего тут народа. Корум увидел еще два трупа, вмерзшие в лед: по пояс застывшие в ледяном плену, они в ужасе вздымали руки. Мальчик и девочка, обоим не больше шестнадцати лет.
Все вокруг было мертво, полное мертвого же молчания. Звук лошадиных копыт звучал для Корума ритмом похоронного марша. Ухватившись за луку седла, он склонил голову, отказываясь смотреть, не в силах даже проронить слезу – так потрясло ужасом то, что предстало его глазам.
Корум услышал стон, и ему показалось, что он сам издал его. Подняв голову, он вдохнул холодный воздух и опять услышал этот звук. Он повернулся, заставив себя снова посмотреть на обледеневших хозяев этих мест, поскольку прикинул, что стон донесся именно с этой стороны.
Теперь среди белых фигур отчетливо виделась темная. Черный плащ метался на ветру, как сломанное воронье крыло.
– Кто ты, – вскричал Корум, – что оплакиваешь их?
Фигура стояла на коленях. Когда Корум окликнул ее, она поднялась, но изодранный плащ скрывал и лицо, и руки, и ноги.
– Кто ты? – Корум развернул коня.
– Убей и меня, прислужник Фои Миоре! – Голос был старым и усталым. – Я знаю тебя и знаю, зачем ты здесь.
– Думаю, что ты все же не знаешь меня, – мягко сказал Корум. – А теперь скажи, кто ты, почтенная женщина.
– Я Айвин, мать одного из них, жена другого, и хочу лишь умереть. Если ты враг – убей меня. Если друг – тоже убей и докажи себе, что ты настоящий друг Айвин. А теперь я хочу уйти вслед за теми, кого я потеряла. Я не хочу больше жить в этом мире, полном жестокости. Я не хочу больше страшных видений, которые оказались истиной. Я – Айвин, и я пророчествовала обо всем, что ты сейчас видишь, и поэтому я ушла, когда меня отказались слушать. А вернувшись, я убедилась, что была права. Вот поэтому я и плачу – и не только по ним. Я плачу по себе самой, той, что предала свой народ. Я Айвин Пророчица, но теперь не осталось никого, кто знал бы меня, никого, кто уважал бы меня – я уж не говорю о себе. Пришли Фои Миоре и уничтожили их. Враги ушли – с их туманами и псами, которые смели с лица земли мой бедный клан со всей его храбростью, который считал, что, как бы плохи ни были Фои Миоре, как бы ни были хитры, они проявят к ним достаточно уважения, чтобы выйти на честный бой. Я предупреждала, что ждет их. Я умоляла их уйти, как ушла сама. Они слушали меня. Они говорили, что я могу уйти, но они хотят остаться, что народ должен хранить свою гордость или его ждет исчезновение, так или иначе он погибнет. Я не понимала их. Теперь понимаю. Так что убей меня, господин.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
