– Ну и что ты думаешь обо всем этом, Сабрина? – спросила Меган.
Сабрина покачала головой:
– Я хочу понять, ради чего она взялась спасать детей.
– Может, не так-то это было и опасно? – сказала Лиз.
Сабрине очень не хотелось ввязываться в споры, но кое-что она о Холокосте уже знала.
– Я думаю, нацисты убили бы ее, если б поймали.
Она сказала это негромко, снова уставившись на пустую страницу лежащей на столе тетради.
– Я слышала, в Польше было страшнее всего. Нацисты хотели поубивать всех евреев до единого. А еще я читала, что они расстреливали и поляков, пытавшихся помочь евреям… то есть людей типа Ирены.
Тут она подняла глаза.
– Вы бы смогли поступить так же, как она?
– Мы никогда не узнаем, почему она это делала, – сказала Меган, – но это не имеет значения, потому что то, что она делала, было просто правильно. По-моему, почти любой человек скажет, что это правильно…
Но она не говорила, а делала. Она просто видела несправедливость и боролась с ней, как могла.
– Но ведь если б она попалась, расстреляли бы всю ее семью, – тихо, но твердо сказала Сабрина. – Вы бы все равно сделали это, если б знали, что может погибнуть вся ваша семья?
Сабрина уже задумывалась об этом. Она еще в шестом классе прочитала «Дневник Анны Франк»[17] и с тех пор интересовалась историей Холокоста. Можно даже сказать, что изучение Холокоста превратилось для нее в своеобразное мрачноватое хобби. Для себя она на этот вопрос уже ответила: она не стала бы рисковать своей жизнью ради посторонних людей. Может, ради спасения сестры или кого-то из родных, но не совершенно незнакомого человека. Однажды, когда Сабрине было всего 12, какой-то мальчишка обозвал Сару «черномазой», и Сабрина бросилась на него с кулаками, в результате чего все закончилось для нее рассеченной губой и шатающимся зубом. Но Ирена Сендлер спасала абсолютно неизвестных ей людей, и этого Сабрина понять не могла.
Она не раз задумывалась, почему евреи вообще оставались там, где жили… почему не убегали от фашистов. Неужели нельзя было где-то спрятаться от них? Хотя, вероятнее всего, они просто не могли заставить себя покинуть свои дома… бросить все и бежать неведомо куда. Может, они знали то, что знает Сабрина. Может, они знали, каково это выдирать из почвы свои корни и отправляться в чужие места, где тебя никто не знает, где никому до тебя нет дела, где вся жизнь непредсказуема, где весь твой мир изо дня в день переворачивается с ног на голову.
– Я бы хотела надеяться, что у меня хватило бы храбрости поступить так же, как Ирена, – сказала Меган, – но… я просто не знаю. Я думаю, никто этого не может знать до мгновения, когда нужно будет принять решение. Мне просто хочется верить, что я не спасовала бы и сделала то, что считаю правильным.
Лиз открыла свою тетрадку и покашляла, чтобы вклиниться в разговор:
– А я прочитала, что поляков, хоть как-то помогавших евреям, было, типа, всего около процента. Лично я не знаю, что бы я сделала. Надеюсь, я бы повела себя правильно, но шансы на это невелики. Я, наверное, испугалась бы.
– И я тоже, – сказала Сабрина. – Да еще ради незнакомых мне людей. Мне потому и не терпится разобраться, почему она это все делала.
В этот момент Меган вдруг подумала, что на месте Ирены она тоже могла бы не справиться со страхом… и эта мысль ее очень сильно обеспокоила. В результате Меган решила перевести разговор в другое русло:
– А интересно, остались ли в Польше родственники Ирены? Может, у них можно было бы побольше о ней узнать. Или у кого-нибудь из спасенных детей, которым было достаточно лет, чтобы ее запомнить. Ведь наверняка многие из них были еще совсем маленькие и даже не понимали, что их спасают.
В аудиторию вошел Мистер К.:
– Как у вас движутся дела, барышни?
Меган снова расплылась в улыбке и с новообретенной уверенностью сказала:
– Просто прекрасно. У нас уже целая куча всяких идей.
– Сабрина, что скажешь?
Меган показалось, что Сабрина заколебалась с ответом:
– У нас не так-то много данных.
– Лиз?
– Ага. У нас, типа, целая гора информации про Холокост вообще. Ее даже слишком много. Но про Ирену… я хочу сказать, про Ирену Сендлер… почти ничего.
– На следующей неделе мы поедем в Канзас-Сити, – сказал он. – Вы же все едете, да? В Региональном центре изучения истории Холокоста Интернет быстрее молнии. Вы обязательно что-нибудь да найдете, гарантирую.
Лиз с трудом подняла свой рюкзак и поставила его на стол.
– Не знаю. Мне кто-то сказал, что там просто, ну, библиотека или что-то такое.
– Я еду, – сказала Сабрина, решительно захлопнув тетрадь. – Мне все это реально очень интересно.
– А у меня накладка, – сказала Меган. – Тренировка чирлидерской группы.
– Приоритеты, Меган, – с некоторым раздражением напомнил Мистер К.
– Знаю, знаю, – ответила Меган, – но тренер Райли сказал…
– Твой выбор. Всем не угодишь. А ты, Лиз?
– Наверно.
– Да или нет, Лиз? – настаивал он.
– Ну, да, наверно.
У нее снова возникло желание прямо здесь и сейчас отказаться от проекта. Ведь ничего страшного не случится. Но потом она вспомнила «Список Шиндлера», и внутри нее словно что-то перевернулось.
– Я посмотрела это кино…
«Список Шиндлера». Страшный фильм. Там есть несколько сцен… ну, я даже не знаю, как сказать. Это потрясающая история. Но потом я задумалась и поняла, что история Ирены Сендлер даже удивительнее…
И тут она почувствовала себя так, будто только что сказала свое громогласное «да» Мистеру К., Меган, Сабрине, проекту… и самой себе.
Мистер К. взял со стола свой потертый кожаный портфель.
– Знаете, я на своем веку видывал много таких исторических проектов. Но этот мне кажется… – казалось, он и правда не мог подобрать нужные слова. – Этот проект… я даже не знаю… какой-то живой. Будто в нем есть настоящая душа… или своя внутренняя жизненная сила. Время от времени история оставляет такое странное ощущение… будто схватил тигра за хвост… – Он кивнул, словно это было большим открытием и для него самого. – Доброй ночи, барышни.
Он закрыл за собой дверь, и девочки остались в закрытой школе одни, если не считать ночного сторожа.
Меган перебирала свои заметки, и Сабрина увидела в ней то ли беспокойство, то ли чувство вины. Лиз вроде бы собралась что-то сказать, но Меган заговорила первой:
– Пару дней назад я начала писать пьесу.
– Чего начала? – взорвалась Лиз. – Да ты что? Мы же про Ирену еще толком ничего и не знаем!
– Ну, нам же надо с чего-то начинать, хоть как-то уже двигаться. Потом можно будет все переписать. Я, например, твердо верю в…
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
