* * *
Командир эскадрона на второй день снова вызвал меня к себе. Сказал:
- Идет набор в Тамбовское и Проскуровское военные училища. В какое из них вы желали бы поехать учиться?
- Пожизненно оставаться в армии не намерен, - ответил я, - а вот долг гражданина Советского Союза выполнял и буду выполнять честно! Отслужив два года, хочу вернуться домой, чтобы снова учить детей.
В наш разговор включился и вошедший в это время в канцелярию какой-то капитан из штаба. Вместе с командиром эскадрона он стал убеждать меня в преимуществах службы кадрового командира. При этом они оба упирали на то, что как это все-таки здорово быть кавалеристом! И этим в конце концов тронули мою душу. Да, мне очень нравилась красивая форма командиров-кавалеристов. Стройная, молодцеватая осанка, обмундирование подогнано и отутюжено, сапоги отливают блеском, туго затянутые ремни при каждом движении издают специфический, очень приятный, скрип, малиново позванивают шпоры... К тому же и с лошадьми я связан с детства. Сколько раз, бывало, гонял их в ночное, работал на них. Но связать всю свою жизнь с армией... Нет, на это я решиться не мог. Потому наотрез и отказался пойти в училище.
Уходя от командира эскадрона, я думал, что на этом все и кончится, что меня больше никто беспокоить не станет. Но через несколько дней меня вызвали теперь уже к комиссару полка.
В его приемной сидело человек шесть красноармейцев. Их тоже, как оказалось, пригласили для разговора о поступлении в училище.
С комиссаром полка разговор был коротким. Услышав мой отказ, он только и спросил меня:
- Вы комсомолец?
Я ответил утвердительно.
- Ну вот, - сказал он, - мы направляем вас учиться на командира Красной Армии по комсомольской путевке. Разнарядка есть в два училища: Тамбовское и Проскуровское. В какое бы вы желали поехать?
Проскуров - город на Украине. Перед глазами сразу предстала милая сердцу картина: бескрайние просторы пшеничных полей, ряды стройных пирамидальных тополей-осокорей, обрамляющие окраины сел. Увиделись цветущие колхозные сады, раскинувшиеся на десятках, а то и сотнях гектаров, и маленькие, вишневые, - у домов колхозников. Это над ними в тихие теплые вечера плывут звонкие голоса девушек, спивающих мелодичные украинские песни. В общем, если уж по комсомольской разнарядке, то - в Проскуров.
Я поднял глаза на комиссара, сказал:
- Что ж, раз комсомол посылает меня учиться на командира, готов ехать. Прошу направить в Проскуровское училище.
- Так бы и сразу! - протягивая мне руку, улыбнулся обрадованно комиссар. - У вас ведь есть все для того, чтобы стать хорошим кадровым командиром. Педагогическое образование, крепкое телосложение, пытливый ум. Помните, как вы объясняли материал красноармейцам? Увлекли аудиторию. Значит, сумеете увлечь бойцов и в бой. Желаю удачи!
Через несколько дней я и пять моих товарищей, тоже отобранных кандидатами в Проскуровское военное училище, уже сидели в купе вагона пассажирского поезда...
Так почти три года назад круто повернулась моя судьба. И спроси меня тогда, к лучшему это или к худшему, я - честное слово! - утверждал бы последнее. Но вот теперь... Теперь я был благодарен тем, кто определил эту мою новую дорогу в жизни. Полученные в Проскуровском, а затем в Белоцерковском военном училище, которое позднее было переведено в Томск, знания, опыт, приобретенный за месяцы службы в Забайкалье, наконец, вот эта война утвердили меня во мнении: нет более трудной, но почетнейшей профессии командира! Ведь он учит вверенных ему людей главному - Родину защищать!
* * *
Но вернемся снова в трудную осень сорок первого года. Итак, в батальон прибыло пополнение. Мы сразу же довели численность в ротах до восьмидесяти с лишним человек. Теперь-то и представилась наконец возможность взять в резерв полнокровный взвод от 3-й стрелковой роты и расположить его во втором эшелоне батальона. А это уже было немало.
К исходу второго дня после встречи с командующим ко мне на командный пункт явился капитан-артиллерист со своими разведчиками и связистами.
- Капитан Жданеев, - представился он. - Прибыл с дивизионом для поддержки вашего батальона. Дивизион подходит к району огневых позиций. Часа через два будет готов к бою.
На вид капитану было лет под тридцать. Подтянутый, стройный, энергичный. Наплечные ремни плотно обтягивали его стройную фигуру.
Мы с ним быстро уточнили его задачу, наметили участки неподвижных заградительных огней. Затем я спросил:
- А как думаете, товарищ капитан, вести борьбу с танками?
- Видите ли, лейтенант, у меня артиллерийские системы семидесятишестимиллиметрового калибра. Если их использовать для постановки против танков подвижного заградительного огня, эффект будет ничтожным. Следовательно, нужно вести только самооборону осколочными гранатами, поставленными на фугас. Ну, а в ходе боя... В нем всякое может быть. Ведь подчас и гаубицу на прямую наводку приходится выкатывать.
Да, в ходе боя всякое бывает. Но когда же он грянет, этот бой? Уж сколько времени ждем вражеского наступления.
Между тем наступил ноябрь, покрепчавшие морозы сковали землю, закружила метель. Снег в считанные дни покрыл оборону белым покрывалом. Проводить инженерные работы стало труднее. Но и до наступления холодов нам удалось сделать немало. Траншеи и ходы сообщения углублены до полного профиля, сделаны укрытия для оружия, отрыты землянки для отдыха и обогрева личного состава.
Подошел и праздник 24-й годовщины Великой Октябрьской социалистической революции. О торжественном собрании, прошедшем в Москве накануне этого юбилея, о параде войск на Красной площади мы узнали от комиссара полка во второй половине дня 7 ноября. Он позвонил по телефону Ивану Ивановичу и потребовал немедленно довести эту новость до всех бойцов и командиров батальона. Что и было сделано. Естественно, сообщение подняло наш боевой дух.
Прошла еще неделя. На рассвете 15 ноября нас разбудила сильная артиллерийская канонада, гремевшая где-то севернее. Как вскоре выяснилось, это немецко-фашистское командование начало осуществлять свой план захвата советской столицы одновременным обходом ее с севера и с юга.
С началом артиллерийской стрельбы весь личный состав батальона занял свои боевые места. Но прошел час, половина дня, а затем и весь день, а перед нами противник по-прежнему молчал. И только 18 ноября вражеские орудия и минометы совершили мощнейший огневой налет по обороне батальона. Со скрежетом и стоном в нашу сторону летели и рвались сотни тяжелых снарядов и мин. Вздыбленная земля засыпала окопы, траншеи и ходы сообщения.
Артподготовке, казалось, не будет конца. Ее грохот на какое-то мгновение словно бы затихал, но затем снова нарастал с бешеной яростью. Слева от моей ниши обвалилась целая стенка траншеи. Кто-то вскрикнул от боли, послышались стоны...
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
