Во время летнего семестра между двумя поездками в Триест Фрейд сконцентрировал свое внимание на изучении биологии. Он посещает 15 лекций в неделю по зоологии и лишь 11 — по другим предметам (правда, кроме того, были три еженедельные лекции Брентано, посвященные Аристотелю). При изучении физиологии он впервые соприкоснулся с ассистентами Э.Брюкке, Экснером и Фляйшлем, важными для него впоследствии фигурами, а также прослушал несколько лекций по спектральному анализу и физиологии растений.
Поставленная перед ним задача имела отношение к проблеме, которая продолжала оставаться запутанной еще со времен Аристотеля. Никогда прежде не удавалось выявить гонадическую систему угря. Фрейд писал: «Никто еще не обнаруживал ни одного зрелого самца угря — никто еще не видел яичек угря, несмотря на бесчисленные попытки, предпринимаемые столетиями». Трудность такого выяснения связывалась, как правило, с необычной миграцией угря перед брачным периодом. В 1874 году доктор Сирский описал маленький дольчатый орган угря и предположил, что он представляет собой недостающие яички. Это было открытие, которое явно требовало проверки, и именно это и поручили сделать Фрейду. Фрейд проанатомировал около 400 угрей, обнаружив у многих из них орган Сирского. Микроскопические исследования гистологической структуры данного органа подтвердили вероятность, но не абсолютную достоверность того, что найденный орган является незрелым семенником. Тем не менее работа Фрейда была первой в серии подобных исследований, которые подтвердили предположение Сирского.
От только начинающего свой путь в науке человека трудно было ожидать больших результатов. Его учитель был вполне удовлетворен работой Фрейда, чего нельзя было сказать о нем самом. Честолюбивый юноша надеялся на то, что ему будет предложено продолжить исследование, в ходе которого ему удастся сделать поразительное и необычайное открытие[21].
Позднее Фрейд написал по поводу первых лет обучения в университете[22] следующее: «После трех лет обучения в университете я наконец понял, что своеобразие и ограниченность моих дарований лишают меня возможности достичь какого-либо успеха во многих областях науки, на которые я набрасывался с юношеским рвением. Так я познал истинность предостережения Мефистофеля:
Большой ли пользы истиной достигнешь,Что, скажем, выше лба не перепрыгнешь?[23]
В физиологической лаборатории Эрнста Брюкке я наконец обрел покой и удовлетворение, а также людей, которых я мог уважать и с которых мог брать пример», — великого Брюкке и его ассистентов — Зигмунда Экснера и Эрнста фон Фляйшля-Марксоу.
На протяжении всей жизни Фрейд говорил о своем уважении и восхищении неоспоримым авторитетом Брюкке и даже о благоговении перед ним. Много лет спустя Фрейд по-прежнему вспоминал замечание Брюкке, сделанное ему однажды по поводу его непунктуальности, причем «ужасающим» данное замечание было главным образом из-за «ужасных голубых глаз» Брюкке. Эти стальные голубые глаза Фрейду суждено будет видеть перед собой каждый раз на протяжении всей жизни, когда его будет одолевать искушение пренебречь собственным долгом.
До конца своих дней Фрейд сохранял несокрушимую верность представлению о науке как об идеале интеллектуальной безупречности — служении истине. Так он ее понимал. С соблюдением другого требования науки — педантичной точности — дела обстояли не столь хорошо. Ощущать себя связанным аккуратностью и точными измерениями было не в его натуре. Напротив, это находилось в противоречии с присущими ему определенными революционными наклонностями, которые угрожали разорвать в будущем цепи условностей и принятых ограничений, — что и случилось в один прекрасный день. Однако в течение последующих десяти лет Фрейд при помощи «научной дисциплины» старался держать в узде те порывы, которые он в себе подспудно ощущал. Он прилежно учился, проводил необходимые научные исследования; однако в течение нескольких лет он приносил в жертву дисциплине свою природную смелость и воображение.
Сам Брюкке являлся идеальным примером дисциплинированного ученого, с которого, как считал Фрейд, ему следовало брать пример. Начнем с того, что Брюкке был немцем, а не австрийцем, и его аккуратность была прямо противоположной чертой венской Schlamperei[24], с которой Фрейд уже давно был хорошо знаком и на которую он взирал с добродушным презрением, возможно, смешанным с легкой, тайной симпатией.
Институт Брюкке действительно принадлежал к выдающемуся движению в науке, лучше всего известному под названием «школы Гельмгольца в медицине». Поразительная история этого научного движения началась на заре 40-х годов с дружбы Эмиля Дюбуа-Реймона (1818–1896) и Эрнста Брюкке (1819–1892), к которым вскоре присоединились Герман Гельмгольц (1821–1894) и Карл Людвиг (1816–1895). С самого начала деятельность этой группы была пронизана истинным духом борьбы со всем устарелым. В 1842 году Дюбуа писал: «Брюкке и я торжественно поклялись доказать истинность того положения, что в организме не действуют никакие иные силы, кроме обычных физико-химических; что там, где объяснение с их помощью является пока недостаточным, необходимо либо посредством физико-химического метода искать их специфический способ действия, либо предположить наличие новых сил, которые, будучи сходны по значимости с физико-химическими, присущи материи и всегда сводимы только к двум силам — притяжения и отталкивания».
В течение 25–30 лет эта школа оказывала решающее воздействие на образ мышления немецких физиологов и преподавателей медицины, стимулировала дальнейшее развитие естественных наук в других странах и находила окончательное решение целого ряда давнишних проблем науки.
Брюкке, которого в Берлине шутливо называли «наш посланник на Дальнем Востоке», опубликовал в 1874 году свои «Лекции по физиологии». (Приведенные ниже рассуждения о физической физиологии, пленившие студента Фрейда, резюмированы из предисловия к книге.)
«Физиология есть учение об организмах. Организмы отличаются от неживых материальных единиц, находящихся в деятельности, — машин — наличием способности к ассимиляции. Но все они суть явления физического мира: системы атомов, приводимые в движение силами в соответствии с законом сохранения энергии, который был открыт Робертом Майером в 1842 году, затем в течение 20 лет не признавался и наконец стал всеобщим достоянием благодаря Гельмгольцу. Совокупность сил в каждой отдельной системе остается константной. Чем меньше нам известно об этих силах, тем большее число различных их видов мы должны выделять: механическую, электрическую, магнитную, свет, теплоту. Прогресс в науке свел их к двум силам — притяжения и отталкивания. Все это в равной степени относится к организму человека»[25].
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
