Справа доносились отдельные выстрелы и короткие очереди. Время от времени грохотали взрывы гранат. Значит, и Серегин с Копняком живы. А что американцы тянут? Вечно у них проблемы со «Вторым фронтом». Но тут, наконец, из глубины пещер, с противоположной стороны горы, послышался низкий мощный гул.
Поручик обернулся к Орлову.
– Ну, теперь держись. Сейчас пиндосы на духов нажмут. Те побегут и на нас полезут. Мало не покажется. Что это?
Поручик повел носом. Он вдруг ощутил странный запах. Запах не был неприятным, скорее наоборот. И не просто приятным. Он был умопомрачительным. Но его присутствие было здесь совершенно неуместно. И это тревожило. Пахло… хлебом.
– Пекарня, – догадался Орлов. – Эх, сейчас бы хлебушка горячего…
– Что у вас там, какого хлебушка? – захрипел в рации голос майора. – Мы разве договаривались темнить в эфире? Что такое хлеб? Да еще горячий. Взрывчатка, что ли?
– Никак нет, командир, – влез в разговор Голицын. – Хлеб самый обыкновенный. Мы тут на пекарню наткнулись. Только опоздали. Хлеб до нас съели, один запах остался.
Майор отпустил крепкое замечание и сообщил:
– А нам библиотека попалась. Большая, чуть поменьше Ленинки.
– Ух, ты! – с завистью протянул Поручик. – Махнем не глядя? Запах на книжки.
Но Серегин разочаровал его.
– Ничего интересного, все книги на арабском или фарси. И без картинок.
Разговор прервало появление новой группы душманов. Голицын оттолкнул Орлова за выступ стены и вскинул винтовку. Боевики на этот раз оказались готовы к бою и открыли по десантнику плотный огонь. За выступом стены место было для одного Птенчика, но старший лейтенант и не думал прятаться.
Он стремительно двигался. По-боксерски уходил приставными шагами то вправо, то влево, совершал нырки и уклоны, вызывая огонь противника в пустоту. И сам при этом тоже стрелял, причем стрелял на редкость результативно. Чего нельзя было сказать о его противниках.
К тому моменту, когда слегка растерявшийся, но исполненный благородной ярости Птенчик решительно выскочил из своего укрытия, убивать уже было некого. Капитан обиделся.
– Так нечестно…
– Нельзя быть таким кровожадным, – урезонил его Поручик. – К тому же мы договорились, что ты умрешь не сегодня.
– Когда мы д-договаривались? – искренне удивился Птенчик.
Но Поручик хлопнул его по плечу:
– Некогда трепаться, у нас еще работы до фига. Самое трудное впереди.
И, в самом деле, морские пехотинцы, наконец, подошли вплотную к позициям боевиков, подорвали внешние стены пещер и ворвались внутрь, в тоннели. Долго сопротивляться боевики не смогли и принялись откатываться к южным воротам. Где и наткнулись на наших десантников.
Поручик и Птенчик заняли подходящие укрытия, откуда открыли непрерывный огонь по навалившимся душманам. Те дрались с безумной храбростью отчаяния. Поручик едва успевал менять магазины у винтовки и думал об одном – хватит ли патронов. Он слышал, что у майора с Копняком тоже идет непрерывная канонада. Нажимали и американцы. Грохот под сводами пещер стоял невыносимый. Бой разгорался все сильнее.
* * *Огромный кабинет поражал роскошью отделки. Старинная дорогая мебель соседствовала в нем с самой современной электроникой. На огромном, во всю стену, плазменном экране и на десятке экранов поменьше демонстрировались изображения, достойные крутого голливудского боевика. Звука не было, но даже через толщу стен в кабинет доносился грохот близкого боя. Единственным, чего не хватало для полного комфорта, было отсутствие окон. Ощущение было – как в подводной лодке или в подземном бункере. Последнее было более верным, так как кабинет находился в недрах горы.
За массивным столом красного дерева, украшенным богатой инкрустацией, сидел человек, лица которого не знал почти никто и которого называли Эмиром Джихада. Всегда и везде он появлялся в маске, из-под которой снизу торчала седоватая борода. Его бренд, как говорят на Западе. Как борода Фиделя или кепка Ленина. Единственный признак, по которому его можно было хоть как-то идентифицировать.
Единственный человек, который мог бы опознать его в лицо и согласившийся это сделать, отец его второй жены, сейчас находился в группе афганских коммандос и не должен был остаться живым.
Эмир Джихада был расстроен и раздражен. Еще бы, операция, которая так хорошо началась, вдруг начала трещать по швам. В тот момент, когда он готов был торжествовать победу, его постигло тяжелейшее поражение, какого не случалось до сих пор.
Путем немалых денег и сложной интриги ему удалось забросить десант афганских коммандос на территорию Пакистана. В помощь пакистанцам он отправил едва ли не половину своих людей. Противник там был серьезный, элита афганской армии. Тех, кто остался с ним на базе, должно было с лихвой хватить, чтобы справиться с кучкой американских морпехов. Те наивно полагали, что контролируют единственную дорогу, и, неожиданно для себя, превратились из охотников в дичь.
И вот, когда победа была в руках, она вдруг превратилась в поражение. Появившийся неизвестно откуда вертолет смешал все карты и спутал планы. Он нанес непоправимый ущерб. От полноценной бригады мужественных бойцов остались лишь жалкие крохи деморализованных и перепуганных трусов.
Впрочем, он бы сумел заставить драться даже стадо овец. Но и тут его перехитрили. Когда он отвел людей в глубь пещер, чтобы в безопасности переждать артобстрел, без которого штурм такой крепости был бы просто безумием, ему ударили в тыл. Он даже подумал, что это афганские коммандос сделали невозможное – прорвали окружение и атаковали пещеры с тыла. Пока перебрасывал людей, пока выяснил, что это всего-навсего ничтожная группка русских диверсантов, стало совсем плохо. Во-первых, русские оказались настоящими терминаторами и просто перемололи всех, кого встретили на своем пути. А во-вторых, американцы под шумок подобрались к пещерам с севера и ворвались внутрь. И теперь сражение превратилось в хаос истребления, из которого Эмиру Джихада и его бойцам не было спасения.
Дверь в кабинет открылась, впустив шум боя и красавицу мулатку лет двадцати. Ее движения отличались кошачьей грацией, но в то же время в них ощущалась недюжинная сила. Несмотря на кипящее поблизости сражение, лицо красотки было холодно и невозмутимо.
– Что там, Багира? – спросил вошедшую хозяин кабинета.
В ответ она лишь покачала головой и ткнула пальцем в экран на стене.
То же, что и здесь, только звук громче. И запах сильнее.
Эмир Джихада принялся нервно теребить свою козлиную бородку.
– Мы долго не продержимся. Помощи не будет. Думаешь, это конец?
Она кивнула.
Эмир Джихада поднялся из-за стола.
– Ты знаешь, что надо делать. И не забудь про заложников. Они больше не нужны.
Багира снова молча кивнула и вышла из кабинета.
Она родилась где-то на границе Сомали и Эфиопии. Местные женщины отличаются редкой, необычной для негритянок красотой. Мать ее работала в итальянском госпитале, отцом был белый, которого она никогда не видела.
Мать погибла, когда на госпиталь напали сомалийские бандиты. Багира убежала и долго скиталась, пока не очутилась в небольшой деревне. Приютившая ее женщина оказалась доброй и набожной мусульманкой. Но когда она узнала, что девочка не обрезана в соответствии с правилами, то с негодованием потребовала немедленно провести операцию. Этого же требовал и мулла.
Когда Багиру притащили в грязную палатку, чтобы провести варварский и поистине садистский обряд клитеротомии, она успела захватить с собой последнюю память о матери и ставшем ей родным домом госпитале – большой скальпель. Этим скальпелем она для начала прошлась по рукам тех, кто ее держал, а потом всадила его в живот мулле. И убежала.
Она снова долго скиталась. В основном ее пристанищами были лагеря бежнцев, брошенные хижины и придорожные заросли. Питалась чем попало. Так она прошла всю Африку с севера на юг. И везде видела одно и то же – разруху и руины былой цивилизации. В Сомали это были развалины городов, построенных итальянцами, в Мозамбике – португальцами. В меньшей степени это касалось Кении и Танзании, но даже в развитой ЮАР ощущались увядание и наступление упадка.
Багира ненавидела черных за их лень, дикость и бессмысленную жестокость. Белых она также ненавидела, поскольку не могла им простить ни того, что они бесцеремонно вмешались в жизнь африканских народов, ни того, что столь же бесцеремонно бросили их.
Но больше всего она ненавидела арабов и их религию. Причиной тому было то, что именно они помогли ей подняться из грязи, в которой она тогда пребывала, и сделали из нее то, чем она стала сейчас. Машину смерти.
И сейчас, закрыв за собой дверь кабинета, она не смогла сдержать злорадной улыбки. Впрочем, уже через секунду ее лицо снова приняло холодное невозмутимое выражение. Она извлекла из кобуры на поясе огромный хромированный пистолет – это был израильский «Дезерт Игл», взвела затвор и направилась в ту сторону, откуда доносился шум боя.
