Данилов пробежал письмо еще раз. Есть зацепка, есть. Только ради этого стоило штурмовать этот дом. Он подумал о разговоре с начальником, и стало муторно на душе. Как человек самолюбивый, Иван Александрович не любил никаких замечаний. Все-таки странная служба у них. Строгая. И ценят тебя не за прошлое, а только за настоящее. Все, что ты сделал хорошего раньше, зачеркивается одной сегодняшней ошибкой. Потому что за каждым промахом человеческие жизни.
— Иван Александрович, — подошел начальник райотдела, — закончили обыск.
— Что нашли?
— Станок печатный, самодельный. На нем они отрывные талоны к карточкам делали. Только талоны не московские. Продуктов много, ценности, конечно, четыре комплекта офицерской формы старого образца, знаки различия военно-медицинской службы. Два пистолета ТТ, патронов триста сорок штук, семьсот тысяч денег.
— Богато он жил, а, майор?
— Да уж. Под носом, можно сказать.
— Себя не вините. Таких людей ухватить трудно. Засаду оставлять не будем. Я не думаю, что после нашего сражения кто-нибудь придет сюда. Но посмотреть за домом следует.
— Сделаем.
Данилов и начальник
Он долго смотрел на Данилова, постукивая карандашом по столешнице. И каждый удар неприятно и резко отдавался в голове Ивана Александровича.
Начальник молчал, тикали часы, карандаш стучал по столу. Пауза затягивалась, и Данилов мучительно ожидал начала разговора.
Он не снимал с себя вины сегодня, как, впрочем, и всегда. За много лет работы в органах он научился нести ответственность за свои поступки, но каждый раз, когда его вызывали «на ковер», Данилов чувствовал себя маленьким реалистом, принесшим на урок дохлую крысу.
— Ты думаешь, Иван, что я буду кричать, ногами топать? Нет. Не буду. Потому что у тебя тогда козырь на руках окажется. Ты мне рапорт на стол: прошу, мол, отправить на фронт.
— Я не подам рапорта, ты же знаешь.
— А кто тебя знает, нынче все нервные. Плохо, Ваня, у тебя получилось. Неужели хотя одного живым взять нельзя было?
— А я разве говорю, что получилось хорошо? Сам знаю, что плохо. Хуже некуда.
— Тогда давай излагай диспозицию.
— Ты, пожалуйста, карандаш положи. А то этот стук в голове отдается.
— Извини.
Начальник положил карандаш, взял коробку спичек и начал крутить ее в руках.
«Психует», — подумал Данилов. — Держится на пределе». Зазвонил телефон, начальник поднял трубку.
— Да... Где?.. А для чего тебя уголовным розыском района поставили руководить? Ты хочешь, чтобы я приехал твоих карманников ловить?.. Что?.. Пусть твои лодыри по магазинам бегают... Ты знаешь, что такое для семьи карточки продуктовые на месяц?.. Через три дня доложишь... У меня все.
Начальник положил трубку, усмехнулся.
— Вот наорал на Чумака, и легче стало. Слушай, на тебе лица нет. Говорят, ты там чудеса храбрости показывал.
Данилов поморщился, достал папиросу, закурил.
Они помолчали. Многолетняя дружба, прошедшая самые тяжелые испытания, накрепко связала их. И даже молчание иногда говорило больше, чем самые красивые слова.
— Я думаю так. Розанов был главарем всей группы. Какие-то люди, среди них один из банды Пирогова, грабили магазины, добычу свозили к Розанову. Кто эти люди, нам необходимо установить, и мы установим. Но цепочка складывается так.
Розанов — Баранов. Баранов — пацаны — спекулянты. Туда Адвокат выкидывал малую толику. Так, деньги на мелкие расходы. Далее Розанов — бандиты с машиной. Это основное. Связь с ними поддерживал Витька-Царевич. Самохину удалось кое-что выяснить, и прежде всего, что Виктору Капытину не семнадцать, а девятнадцать лет. Я думаю, что фальшивую метрику, как и броню Баранову, изготовил Розанов. Он, как юрисконсульт ВОСа, то есть организации инвалидной, имел допуск к подобным бланкам. Этот Царевич был связным между Барановым — Розановым и бандой. Убитый на даче числится в картотеке наркомата, «работал» перед войной в Ленинграде, Громов Павел Петрович, кличка Матрос.
— Слушай, Иван, не слишком ли много бандюг залетных?
— А теперь они все залетные. Война.
— Я имею в виду Ленинград. Трое: Матрос, Слон и этот Андрей.
— Вот письмо при обыске я нашел интересное. — Данилов протянул начальнику конверт.
Тот взял его, вынул письмо, долго внимательно читал, потом зачем-то даже посмотрел бумагу на свет.
— Любопытный документ. Весьма любопытный. Судя по некоторым деталям, обстановка четко напоминает Ленинград. Надо сориентировать ЛУР, подготовь спецсообщение.
Дверь кабинета открылась, и на пороге появился помощник.
— Товарищ полковник, капитан Муравьев срочно хочет видеть подполковника Данилова.
— Зови, — сказал начальник. — Знаешь, Иван, нет ничего хуже, когда на штатских мундир надевают. Одних он тяготит, а другие, наоборот, превращаются в ходячий строевой устав. Полковник, подполковник, капитан. Ему бы в городской комендатуре цены не было.
— Разрешите? — вошел Муравьев.
Был он, как всегда, подтянут и бодр. Ни бессонная ночь, ни захват дачи Розанова совершенно не отразились на нем. И Данилов позавидовал его силе и молодости, вспоминая, с каким трудом он сам собирался на беседу в этот кабинет.
— Товарищ полковник, — Игорь подошел к столу, эксперты-искусствоведы дали заключение.
— Давай. — Начальник взял акт.
Он опять долго и внимательно читал его. Слишком долго, тем более что акт экспертизы написан страницах на пятнадцати.
Начальник читал, что-то постоянно подчеркивая красным карандашом.
Данилову внезапно захотелось спать. Состояние это было мучительным. Сон волнами наплывал на него, и тогда на секунду Иван Александрович отключался. Всего на одну секунду. Но секунды эти чередовались с удивительной последовательностью и становились все длиннее и длиннее.
Начальник посмотрел на Данилова и шепнул Муравьеву:
— Скажи, чтобы нам чай дали покрепче.
Данилов не слышал этого, он спал. И во сне снова видел синие в утреннем свете сугробы у дачи Розанова, дом со смешной башенкой и поле до самого горизонта.
— Иван, а Иван, — начальник дотронулся до его плеча.
Данилов открыл глаза, тряхнул головой.
— Прошу прощения. Не понимаю, как это могло случиться.
— Ничего, не у чужих людей, на, пей.
Чай был ароматен и крепок. Данилов пил его мелкими глотками и чувствовал, как отступает сон и вязкая пелена инертности покидает его уставшее тело.
— Ну, что сказать. Эксперты пишут, что у Розанова обнаружено много ценных вещей из собраний ленинградских коллекционеров и даже из госхранилища. Тут перечисляются предметы, представляющие особую ценность. В частности, золотой кубок работы Бенвенуто Челлини. Кстати, Муравьев, где вещи, изъятые у Розанова?
— Как положено, товарищ начальник, в хранилище.
— Ты их мне потом покажи. Больно они поэтически про них пишут. А то живем дураки дураками. Кражи да налеты. Продолжим наши игры. Какие соображения по поводу банды?
— Будем усиленно работать с задержанными. Белова пошлю в Салтыковку, пусть отрабатывает связи Царевича.
— А что с Дубасовой?
— Потерпевшая. Доказательств связи с бандой нет. Баранов ничего толком сказать не может. Он же только ночевал у нее. Утром Дубасова его выгоняла, разрешала возвращаться перед комендантским часом. Ночного пропуска у него не было.
— Забавно. Действительно, предъявить ей нечего. У нас пока за хиромантию не судят.
— Когда представить план опермероприятий?
— Утром. А сейчас езжай домой и ложись спать. Спецсообщение для ленинградцев Муравьев подготовит.
Они вышли из кабинета начальника, и Данилов сказал:
— Игорь, вызови мне машину, а то у меня даже на это сил нет.
Он ехал в машине, которую дважды останавливали ночные патрули, но не слышал этого, он спал.
Наташи не было, видимо, ее опять задержали на работе. Данилов вошел в прихожую, скинул шинель, стянул, постанывая, сапоги и, как был, в кителе и галифе, упал на диван. Последним осознанным движением, автоматически выработанным за много лет, он вытащил из кобуры пистолет и сунул его под подушку.
Наташа пришла домой около двенадцати, раскрыла дверь и увидела мужа, спящего в полной форме. Она не стала входить, зная, что, как бы Данилов ни устал, он сразу же просыпается от присутствия человека в комнате. Раньше ее немного пугало это. Она говорила мужу, что он спит по-волчьи. Потом, через много лет совместной жизни, Наташа поняла, что это один из необходимых компонентов службы мужа.
Данилов проснулся ночью. Снял китель и галифе, умылся и пошел в спальню к жене. Наташа проснулась, зажгла свет, засмеялась. Уж слишком комично выглядел муж в нижнем белье с пистолетом в руках.
— Данилов, — спросила она, — когда ты не будешь класть пистолет под подушку?
