Но поначалу в округе говорили, что Бильбо и всегда-то был не в себе, а теперь и вовсе свихнулся, дело его пропащее. Наверняка свалился в какой-нибудь пруд или в реку – тут ему и был печальный, но заслуженный конец. А виноват во всем – кто же, как не Гэндальф!
«Оставил бы этот дурацкий маг хоть Фродо в покое – из него, глядишь, и вышел бы толковый хоббит», – говорил кто поумнее, качая головой. И, судя по всему, маг таки оставил Фродо в покое, но хоббитской толковости в нем не прибывало. Фродо был тоже какой-то странный, вроде Бильбо. Траура он соблюдать не стал и на следующий год задал праздник по случаю стодвенадцатилетия Бильбо: полновесная, говорил он, дата. Но что это был за праздник, всего двадцать приглашенных! Правда, ели до отвала и пили до упаду, как говорится у хоббитов.
Словом, кое-кто очень удивлялся, но Фродо взял обычай праздновать день рождения Бильбо, соблюдал его год за годом, и все привыкли. Он сказал, что Бильбо, по его разумению, жив-живехонек. А когда его спрашивали, где же он, Фродо пожимал плечами.
Жил он особняком, как и Бильбо, только друзей у него было много, особенно среди молодежи. А вполне своими чувствовали себя в Торбе Перегрин Крол (для друзей просто Пин) и Мерри Брендизайк (полное имя его было Мериадок, но об этом очень редко вспоминали). Фродо гулял с ними по горам и долам, но чаще бродил один, и простой народ дивился, чего ему не спится по ночам. Мерри и Пин подозревали, что он спознался с эльфами, по примеру дяди Бильбо.
Время шло, и все стали замечать, что Фродо тоже не худо «сохраняется»: у него по-прежнему был вид крепкого и ловкого хоббита едва за тридцать. «Кому везет, тому и счастье», – говорили о нем; но, когда ему подкатило к пятидесяти, народ насторожился.
Сам Фродо, оправившись от первого огорчения, обнаружил, что быть господином Торбинсом, хозяином Торбы-на-Круче, очень даже приятно. Десяток лет он просто радовался жизни и в будущее не заглядывал – хотя иногда все-таки жалел, что не ушел с Бильбо. И порою, особенно по осени, ему грезились дикие, неизведанные края, виделись горы, в которых он никогда не бывал, и моря, о которых только слышал. Он начал сам себе повторять: «А когда-нибудь возьму и уйду за Реку». И тут же внутренний голос говорил ему: «Когда-нибудь потом».
Между тем приближалось его пятидесятилетие – а пятьдесят лет казались Фродо весьма знаменательной (и даже зловещей) датой. В этом самом возрасте Бильбо сделался отчаянным хоббитом. Фродо забеспокоился, любимые тропы ему надоели. Он разглядывал местные карты, где Хоббитания была окружена белыми пятнами. Он все чаще и все дольше гулял один, а Мерри и другие друзья с тревогою следили за ним. А кто следил, тот видел, как он заводит долгие беседы с чужаками, которых в Хоббитании стало видимо-невидимо.
Ходили слухи о каких-то диковинных делах за границей; Гэндальф не появлялся уже много лет и даже вестей о себе не слал, так что Фродо подбирал всякую малую весточку. Через Хоббитанию поспешали большие отряды эльфов – раньше-то хоббиты знали про них только понаслышке, а теперь эльфы шли и шли по вечерам лесною окраиной, проходили и не возвращались. Они покидали Средиземье: у них была своя судьба. Шли, однако, и гномы – тоже во множестве. Древний путь с востока на запад вел через Хоббитанию в Серебристую Гавань; гномы же издавна хаживали этим трактом в копи, на Голубые горы. От них-то хоббиты и узнавали, что делается в чужих краях; правда, хозяева были нелюбопытны, а прохожие неразговорчивы. Но теперь Фродо все чаще попадались другие, дальние гномы. Они спешили на запад и, озираясь, полушепотом, говорили про Врага и про страну Мордор.
Это слово было известно только по очень древним сказаньям: оно затемняло их зловещей тенью. Оказывается, едва только Светлый Совет очистил от злодейства Лихолесье, как оно закрепилось в древней своей твердыне, в Мордоре. Черный Замок был заново отстроен, и от него расползался по Средиземью холодный мрак и обессиливающий ужас. Всюду гремели войны. В горах множились орки. И тролли стали не те, что прежде, – не тупоумные и косолапые, а хитрые и по-новому вооруженные. Заходила речь и о чудищах пострашнее – но тут уж говорили обиняками.
Простой народ, конечно, знал об этом маловато. Однако даже самые тугоухие домоседы и те кое-что прослышали, а кому случилось побывать на границе, те и повидали.
Однажды весенним вечером у камина в «Зеленом драконе» Сэм Скромби, садовник Фродо, вел беседу с Тодом Пескунсом, мельниковым сыном. Вокруг собрались завсегдатаи кабачка.
– Чудные нынче ходят слухи, – заметил Сэм.
– А ты уши развесь, – посоветовал Тод, – еще и не то услышишь. Поди вон к моей бабке – она тебе нарасскажет!
– Что ж, – сказал Сэм, – и бабкины сказки иной раз не мешает послушать. Она ведь их не сама придумала. Взять хоть тех же драконов.
– Возьми их себе, – сказал Тод, – мне не надо. Я про них карапузом голоштанным наслушался, а как штаны надел, так и думать забыл. У нас в Приречье только один дракон, да и тот зеленый. Верно я говорю? – обратился он к слушателям, и те дружно захохотали.
– Это ты меня уел, – засмеялся с прочими и Сэм. – А вот как насчет древесных великанов? Говорят, за северными болотами недавно видели одного – выше всякого дерева!
– Кто это говорит?
– Ну, хоть бы и мой братан Хэл. Он работает у господина Боббера и все время бывает в Северном уделе. Он и видел.
– Этот увидит, только нам не покажет. А уж чего он там видит – ему, конечно, виднее, раз другим-то ничего не видать.
– Да нет, настоящий великан – за один шаг три сажени отмахивает, а сам вроде громадного вяза, идет-шагает!
– Вязы не шагают, а растут, где выросли.
– Да шагал же, говорят тебе; а вязы там не растут.
– Ну а коли не растут, так откуда же он там взялся? – отрезал Тод.
Кругом одобрительно засмеялись: Тода не объедешь.
– Язык у тебя здорово подвешен, – сказал Сэм, – только ведь не один наш Хэллиус всякого-разного навидался. По всей Хоббитании говорят, что такого еще не было: идут и идут с востока невиданные чужаки, целыми толпами. И слышал я, что эльфы стронулись на запад, к гаваням за Белой Крепостью. – Сэм как-то неопределенно махнул рукой: ни он и никто из хоббитов не знал, какое и где это там Море за их западной окраиной, за древними руинами. Были только старые предания про Серебристую Гавань, откуда отплывают и не возвращаются эльфийские корабли. – Плывут они и плывут, уплывают на запад, а нас оставляют, – проговорил Сэм чуть ли не нараспев, печально и торжественно покачав головою.
Тод фыркнул:
– Старые байки на новый лад. Да мне-то или тебе какое до них дело? И пусть себе плывут! Хотя куда им плыть: ты ведь этого не видал, да и вообще никто в Хоббитании. Может, и не плывут, кто их разберет.
– Ну, не знаю, – задумчиво сказал Сэм. Он однажды вроде бы видел эльфа в лесу и все надеялся, что когда-нибудь еще увидит и порасспросит. Из легенд, слышанных в детстве, ему больше всего запомнились обрывочные рассказы про эльфов. – Даже и в наших краях есть такие, кто понимает Дивный Народ и умеет с ним разговаривать, – сказал он. – Тоже и мой хозяин, господин Торбинс. Он рассказывал мне, как они уплывают, и вообще у него что ни слово, то эльфы. А уж старый Бильбо, тот, помню, про них все на свете знал.
– Оба сдвинутые, – сказал Тод. – Старик Бильбо, тот совсем, а теперь вот и Фродо тоже сдвинулся. От него, что ль, ты слухов набираешься? Гляди, сам не свихнись. Ладно, ребята, кто куда, а я домой. Бывайте здоровы! – Он выхлебнул кружку и шумно распрощался.
Сэм еще посидел, но больше ни с кем не заговаривал. Ему было о чем поразмыслить. И работы наутро в саду непочатый край, лишь бы вёдро. Всходы все гуще. Работа, конечно, работой… А Сэм думал совсем о другом. Потом вздохнул, поднялся и вышел.
Апрельское небо расчищалось после проливного дождя. Солнце село, и прохладный вечер, отступая, тихо тускнел. Ранние звезды зажигались над головой Сэма, а он брел вверх по склону, задумчиво и чуть слышно насвистывая.
