– Рожденный в огне, с Острова Копий, моей родины, как ты любезно заметил; ты будешь служить мне верой и правдой, как хотел. Я милостива и добросердечна сегодня.
Кеннет просиял, натужно пытаясь перетерпеть ноющую боль.
«Как же я хочу сесть; прекратить, прекратить эту боль…»
Он немного сморщился, опуская голову, чтобы не смущать Эрику своим выражением лица, но это не уберегло его.
В эту секунду его лохматая рыжая голова молниеносно и с гулким свистом голодной стали была разрублена пополам тяжелым дедушкиным мечом, гулко погрузившимся в череп Рожденного в огне.
Он даже не успел вскрикнуть, как и, наверное, вообще, понять, что произошло в этот миг, когда он решил опустить голову. Нелепо повалившись набок и широко раскрыв ярко-голубые глаза в чернеющую пустоту, Кеннет, Рожденный в огне, был уже далеко отсюда.
Одна половинка головы застыло глядела в угол холодной залы, а вторая точно вверх, остекленело, на лицо своего убийцы. В зале прошелся смешок и едва слышные вздохи серых советников.
Вытерев рукавом кровь с лезвия, Эрика тяжело задышала и попросила себе вина, и, утерев пот с жирного лба, произнесла:
– Уж лучше бы ты принес рецепт пирога с кабанятиной. Может бы остался бы жив… И не упоминал бы про родину… Гм. Какие же все же мужики болтливые пошли, ну почти, как бабы! Что ж, впредь, будет умнее, верно? Ха-ха-ха! – ее веселье поддержали гвардейцы у входа и прислуга. – Как же хочется кабанятины! Линнард, неси наконец мой ужин, я чертовски голодна! После таких переживаний и незваных гостей у меня жутко сводит живот от голода!
Глава 7. Стальная дева
Скатти остановила коня у бегущего ручейка, скрывающегося в высокой траве, и дала ему вдоволь напиться, пристально изучая окрестности.
Редколесье, окружающее ее уже два дня, сменилось хвойным перелеском, уводящим путника все дальше в темные чащобы ельника. Где-то на верхушках многолетних сосен истерично заверещала сорока, всполохнув всех мелких пташек, гроздьями сидящих на толстых ветках.
Старшая родная дочь принца Агвареса не была копией Бронзового Лиса. Ни повадками, ни изяществом и ловкостью, ни даже чертами лица. Рожденная от нелюбимой жены, уже немолодой принцессы Дола тысячи Лезвий, наследницы Лауритса, что стоит на одиноком западном полуострове Киритайна, омываемый Серебряным морем, не была любимицей отца.
Суровая каменистая местность кишела не менее суровыми жителями. Воины Тысячи Лезвий славились своей неутолимой кровожадностью, черным сарказмом и любовью к публичным казням; часто их рекрутировали с далекого Стального Острова, над которым не сияет солнце. Наемники, убийцы, жаждущие наживы, крови и похоти, продавались на службу Медвежьему королю, который заслужил свое имя тем, что слепо и безумно любил медведей. Весь его замок был увешан шкурами зверей, пил он из медвежьих черепов, а на обед поглощал жаркое из молодой медвежатины, на которое шли совсем маленькие пуховые двухмесячные медвежата.
Солдаты, гвардейцы и прочий военный люд Лауритса был несколько более возвышен и воспитан, в отличие от наемников, разбросанных по всему Долу. Чистокровный лауритсянин никогда бы не позволил себе грязно шутить в присутствии дамы.
Дол Тысячи Лезвий и его столица Лауритс были союзниками Торвальда и Северной королевы Эрики; они ежемесячно получали оттуда золото, серебро и лучших наемных убийц, коими всегда хвасталась тщеславная Эрика. Взамен им приходилось яро охранять ту самую невидимую и незримую границу между Югом и Севером и полностью поддерживать кровавый режим безжалостных северян, получившим долгожданную власть.
Они не имели голоса и права выбирать.
Разве, что между проклятой жизнью и смертью.
Мать Скатти была выдана за принца Агвареса уже взрослой девой по желанию Медвежьего короля. Такие союзы всегда приносили пользу обеим заинтересованным сторонам.
Он хотел восстановить разрушенную экономику полуострова, вытащить простой люд из бедности, и думал, что брак послужит отличной торговой нитью для южных товаров в Лауритс.
Однако Бронзовый Лис не зря получил свое хитрое прозвище. Хальти (так звали нареченную принца) выдали за Агвареса и после этого он отослал добрую половину воинов-айдар к границам Юга, вплотную к Долу Тысячи Лезвий, дав понять, что он не желает сотрудничать с разбойниками. Медвежий король был в ярости, и в порыве злобы убил собственного водоноса. Он вообще был очень вспыльчив и яростным человеком, способным на любые безумства, даже, если его просто разбудили в момент, когда он видел сладостный эротический сон.
Но Агварес и его отец, король Раджи, получили, что желали: жену, которая знала все секреты знаменитого папочки, и страх медвежьих наемников перед немногочисленным народом айдар, бывшим в угнетении северными владыками.
«Как мне заслужить любовь…?», – все думала Скатти. Она вся была в мать: желтые с пеплом, словно седые волосы, прямые, без намека на волны, длиной до широких, полноватых плеч; румяное круглое личико с глубокими ямочками, и глаза, странные, близко-посаженные, маленькие и круглые, как у мелких лесных зверьков, бледно-голубого цвета, выцветшего, но не потухшего.
Вдалеке прокричала сойка, и Скатти поспешно развернула коня точно на Запад к каменистому Лауритсу.
Принц не жаловал Скатти, так как она была рождена не от любимой женщины, хотя Хальти всеми силами пыталась угодить мужу и была прекрасно в своей зрелой и строгой красоте, но мужчины слабы на привлекательную внешность, коей Хальти уже не могла похвастать. Ее длинные белые волосы до самых колен прельщали многих айдарских девушек, но уже не мужчин.
С ранних лет старшая дочь принца увлекалась поединками на деревянных, а позднее на стальных мечах. Глядя на ее полноватую, низенькую фигурку, расплывающуюся под тяжестью доспехов, и не поверишь, что она тренировалась у лучших мечников Айдара и достигла в этом деле немалых успехов. Хотя… все же ей постоянно чего —то не хватало, чтобы стать успешной в этом деле.
Ее отец всегда говорил: «Доспехи – не для дев, мечи – не для нежных женских пальцев. У вас есть другое, более сильное оружие. Но тебе еще рановато им пользоваться». Скатти нахмуренно бурчала, пыхтела, но продолжала ходить на занятия к мэтрам фехтования, благо мать поддерживала ее увлечение. Зато Раннвейг всегда получала внимание отца, когда он учил ее стрелять из лука. Почему оно так?
«Как мне заслужить любовь…?»
Она была добра по своей натуре, мягка, и не желала применять оружие по наказу отца или дедушки. Неплохо владеющая двуручным мечом – она еще не чувствовала вкус человеческой крови. Скатти, нелюбимый ребенок, была готова носить тяжелые доспехи, в которых в жару плавишься как мягкое масло, омывать меч кровью, и шагать даже в опасный для молодых девушек, Лауритс только ради одной цели.
«Как же мне заслужить любовь отца…?»
Пробираясь сквозь чащу лиственных деревьев, Скатти с каждым метром чувствовала, как внутренности постепенно начинают холодеть. В густой осоке стала проглядываться незаметная тропинка, скрытая для неопытных глаз путешественника.
Скатти вспомнила, что в какой-то книге об устройстве Киритайна эта тропа называлась «Песнь Черной Вдовы»; ее стороной обходят осторожные путники, веря в страшный миф о Черной Вдове, которая безлунными ночами выходит на свою мрачную прогулку и затягивает слезливую, режущую слух, песню, вызывающую непреодолимое желание у слушателя бежать, бежать далеко от этого места, не замечая дороги, опасностей – только этот воющий пронзительный вопль, не имеющий ничего общего с земным звуком, заполняет человеческое естество, и направляет ноги неизвестно куда.
Чаще всего к отвесному обрыву, откуда смельчаки сигали точно на острые камни.
Местные жители поговаривали, что несколько мужчин-айдарцев были найдены с выпущенными кишками и с вырезанными веками глаз, глядящими в беззвездное небо со спокойным и умиротворенным взором, будто понявшие что-то очень важное о жизни. Если к ним вообще вежливо применить слово «глядящими»…
Любимого и единственного мужа Вдовы убил воин-айдарец – лучший друг первого, поклявшийся в вечной дружбеи защите их семьи.
Скатти поежилась, и ей почудилась в кустах чья-то темная тень.
«Книги, эти дурацкие книги только усиливают страх перед действительностью. Прав был отец, когда говорил мне о том, что умный человек боится многих вещей, в отличие от глупого. А я не трусиха… нет, совсем не трусиха… немножко так совсем… просто волнуюсь».
На всякий случай девушка схватила рукоять меча, уставившись близорукими глазами в сторону темного пятна между деревьями падуба.
