Случай, происшедший в день падения Варшавы, продемонстрировал нам особенности менталитета Гитлера. Он приказал накормить тех, кто собрался на аэродроме, из полевой кухни. Бласковиц, думая, что взятие Варшавы является поводом для празднества, распорядился расставить в ангарах дополнительные столы и скамьи. Столы по его распоряжению были накрыты бумажными скатертями и украшены цветами. Гитлер пришел в бешенство. Резко оборвав фон Браухича, пытавшегося заставить его изменить свое решение, фюрер, так и не притронувшись к еде, покинул Варшаву и улетел со своими помощниками в Берлин. С этого момента, как выяснилось впоследствии, Гитлер относился к Бласковицу с подозрением.
В то время мы считали вмешательство России в конце кампании совершенно излишним, не говоря уже о трениях, возникших вскоре между Россией и Германией в связи с обстрелом русскими истребителями самолетов, находившихся в моем подчинении. Никак не отреагировать на этот инцидент из уважения к русским было весьма непросто. Всех нас это особенно разозлило еще и потому, что русские вообще не проявляли особого дружелюбия и даже скрывали от нас жизненно необходимые метеорологические прогнозы. Все это впервые познакомило меня с тем, какой странной может быть коалиционная война.
Поляки были разгромлены после нескольких недель боев. Польша была оккупирована. Эта кампания продемонстрировала, что в том, что касается стратегических аспектов применения ВВС, мы находились на правильном пути. В то же время довольно многочисленные неудачи показали, что нам еще предстоит многое сделать, если мы намерены воевать с более сильным противником.
Сухопутным частям нужно было обеспечить постоянную и мощную воздушную поддержку. Это означало необходимость еще более тесной координации действий и еще более ярко выраженной непосредственной поддержки армейских частей со стороны боевых самолетов, в первую очередь бомбардировщиков «штукас», истребителей и истребителей преследования. Кроме того, необходимо было увеличить численность бомбардировщиков, а также повысить уровень подготовки летного состава.
Хотя в целом все новые типы самолетов – «Хейнкель-126», «Дорнье-17», «Мессершмитт-110», «Юнкерс-87», «Хейнкель-111», «Юнкерс-88», «Дорнье-18», «Хейнкель-115», «Арадо-196» (последние три машины были самолетами морской авиации) – выдержали проверку боевыми действиями, тем не менее даже самые скоростные из них были чересчур медленными. Все они имели слишком малый радиус действия, слабое вооружение и способны были нести на себе весьма мало боеприпасов. Соответственно, перед конструкторами вставали новые задачи.
Зенитные части имели не так уж много возможностей проявить себя. Однако в тех случаях, когда их приходилось использовать, они полностью себя оправдали и снискали особое уважение благодаря удачным действиям в наземных операциях. Теперь нужно было обеспечить наличие зенитной артиллерии в крупных частях и соединениях, а также увеличить общую ее численность и мощь.
Тот факт, что я был награжден Рыцарским железным крестом, который Гитлер лично вручил мне в рейхсканцелярии (такие же награды получили и руководители других видов вооруженных сил), я воспринял как признание заслуг всего личного состава 1-го воздушного флота, как летного, так и наземного. Мне кажется, я могу без хвастовства, нисколько не принижая роль сухопутных войск и военно-морских сил, сказать, что без люфтваффе блицкриг не состоялся бы, а наши потери были бы куда более тяжелыми. Я также готов поклясться своей честью, что войну против Польши мы, немцы, вели по-рыцарски и, насколько это возможно в ходе боевых действий, гуманно.
Поскольку Польская кампания потребовала от меня полной концентрациии энергии и внимания, у меня практически не было времени анализировать происходившие в то время исторические события, не имевшие ко мне непосредственного отношения, и потому я только фиксировал их в своем сознании. К ним, в частности, относится объявление Англией и Францией войны Германии. Оно, кстати, лишь еще больше укрепило мою решимость сделать все возможное для быстрого окончания Польской кампании. Я использовал любую возможность для того, чтобы объяснить подчиненным, что своими действиями на востоке мы можем помочь нашим товарищам на Западном фронте. Подавив как можно быстрее сопротивление поляков, говорил я, мы высвободим силы и ресурсы, которые остро необходимы на западе.
Стартовав из Кенигсберга, где было последнее место дислокации моего штаба, я пролетел над Хеннингс-хольмом, где вместе со штабом был расквартирован в момент начала Польской кампании, и направился дальше, в Берлин, к семье. Царившая среди моих родных атмосфера счастья и любви помогла мне забыть об умственном и физическом перенапряжении, которое мне довелось пережить.
Глава 8.
Между кампаниями. Зима 1939/40 года
Распространение зоны ответственности командования на северную часть Польши.
– Реорганизация обороны.
– Перевод на запад, на должность командующего 2-м воздушным флотом
Читателю, возможно, будет интересно узнать, что, будучи командующим 1-м воздушным флотом, я ничего не знал ни о стратегической концентрации сил и средств на западе, ни о плане наступления Гитлера. Мне пришлось передислоцировать львиную долю подчиненных мне частей. Часть из них была переброшена в район моей прежней зоны ответственности, часть – на запад, в зону ответственности 2-го воздушного флота, командование которого размещалось в Брунсвике, и 3-го воздушного флота с командованием в Мюнхене. Первым делом надо было их перевооружить и дать отдохнуть личному составу. В то время мне ничего не было известно ни о колебаниях, существовавших в нашем военном планировании, ни о напряженности в отношениях между Гитлером и главнокомандующим сухопутных войск; об этих вещах я узнал лишь после войны. Столь сильная закрытость и отсутствие каких-либо утечек информации объяснялись стилем руководства, характерным для Гитлера, – он один держал в руках все бразды правления. У кого-то на этот счет может быть иное мнение, но, на мой взгляд, преимущество подобного стиля руководства состоит в том, что командиры всех уровней концентрируют все свои интеллектуальные усилия на решении одной задачи – той, которая непосредственно стоит перед ними. Изучая военную историю, я искренне поражался тому, до какой степени влияли на командиров высшего звена взгляды, тревоги, советы и критика их ближайших коллег. В подобных случаях широта взгляда на проблему шла во вред глубине. Что до меня, то я был лишь рад отсутствию необходимости беспокоиться по поводу проблем, возникающих на других фронтах, – это лишь отвлекало бы меня от моих собственных. Я слишком уважал людей, которым было поручено командование другими участками, чтобы считать, будто мои советы могли бы им чем-то помочь.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
