удалось пообщаться с ним на сборке. Я объяснил вору ситуацию, опустив момент о беспределе со стороны пиковых, ибо доказать это не было возможности, а без доказательств я бы прослыл интриганом. Я пояснил, что сижу по бритоголовой теме и меня объявили беспредельщиком, хотя в пределах тюрьмы за мной таких поступков не было. Жулик ответил, что за образ жизни и мировоззрение спроса нет и никто отстранять меня от общих дел не имел права. Вернувшись в камеру, я прямым текстом поставил всех в курс, что решил вопрос с Мамукой и являюсь порядочным арестантом. Возразить против слов вора никто не мог. С того дня я жил в хате на полных правах. Если до этого убивал время читая книги и рисуя, то сейчас стал принимать участие в тюремной жизни. Научился гнать дорогу, вести тачковку. Воровские понятия уже тогда знал хорошо, так как в хате регулярно велись дискуссии на эти темы, которые я внимательно слушал со своей шконки. Гадьё, прессовавшее меня, могло только злобно стискивать зубы, но сделать что-либо боялись, так как понимали, что теперь беспредел всплывёт.
Вскоре Эдик получил срок на суде и стал ждать «законку». Словить законку — значило получить постановление, что приговор вступил в законную силу. По закону, осужденному даётся десять дней после приговора на то, чтобы написать кассационную жалобу. В случае её отсутствия приговор вступает в законную силу, и арестант едет на зону. Так же жалобу мог написать прокурор, несогласный с мягким, по его мнению, решением суда. В этом случае арестант тоже остаётся в тюрьме до рассмотрения. Когда Эдик словил законку, кум, поняв, что его затея не удалась, решил раскидать хату по разным камерам. Это стандартная практика для пресс-хат на чёрных тюрьмах. Камеру с кумовскими собирают для пресса нужного арестанта, а после достижения цели либо провала, хату раскидывают. Так случилось и с нашей камерой. Когда всю хату заказали со всеми вещами, Эдик сказал, что теперь смотрящим за котлом становлюсь я, и тюремный общак едет со мной. Не знаю почему он принял такое решение. Видимо разглядел во мне те качества, которые должны быть у человека при такой ответственности. А может не хотел, чтобы я поднимал вопрос за их беспредел. Но так или иначе, котёл поехал со мной.
Эдика и Махо перевели от меня подальше, отправив на «копейки» на старый корпус. А меня перевели в камеру 608, которая находилась неподалёку, на том же этаже. Саша, который был объявленной[111] сукой, отправился со мной.
Зайдя в хату, я поздоровался и представился, сказав, что являюсь смотрящим за котлом и мне нужна помощь перенести его в новую камеру. Смотрящим был крупный рыжий парень с большой бородой, который выглядел лет на двадцать. Он отправил со мной пару зеков, и мы перенесли общак в хату. В камере помимо меня было семь человек, а у смотрящего было соответствующее его внешности погоняло — Борода. За хатным общим смотрел Оскал, тоже крепкий парень, кореш Бороды. Помимо них в хате сидели Рома Фанат, Лёха Гусь, Рома Фриц, Ваня Коша и гашеный Артём.
Борода оказался моим земляком, живущим на соседнем районе. Наши районы испокон веков враждовали между собой, так как это были бывшие посёлки на окраине Москвы с соответствующим менталитетом. Ещё во времена моей юности наши местные гопники собирались биться с их районом и часто в этом преуспевали. Зайдя на вражеский район можно выйти оттуда на машине скорой. Очень легко было попасть под гоп-стоп, и это был самый лёгкий исход событий. Бывали и исключения, когда кто-то с их района тусил на нашем, но в основном это были крупные авторитетные ребята, которых все боялись и уважали. Им за это никто ничего не мог предъявить. Но в тюрьме районной вражде не было места, и соседство, напротив, объединяло. Тем более у нас оказались общие знакомые, а землячество в неволе ценно. Борода очень радушно меня принял и сразу собрал дубок отметить новоселье, а заодно познакомил со всей хатой.
Рома Фанат был наполовину дагестанец, пятнадцатилетний крепкий парень, который сидел за причинение тяжких телесных повреждений, повлекших смерть. Считал себя русским, был крещён в Православии, на воле гонял за Спартак и дружил со скинами. Он часто гулял со своим старшим совершеннолетним братом и его друзьями. Однажды[112] они прогуливались с девушками по Текстильщикам и громко между собой разговаривали. Навстречу им шли два молодых парня в нетрезвом виде, которым не понравилась шумная компания. Один из них начал конфликт, подойдя с угрозами к молодым людям, и, достав ксиву, заявил, что он с другом из ФСБ. Брат Фаната, увидев, что удостоверение принадлежит сотруднику МВД, а не ФСБ, рассвирепел и со своим другом начал избивать подвыпивших сотрудников в гражданском. Сбив их с ног, они взяли лежащий неподалёку бетонный брус и кинули обоим на голову. Итог: один скончался, второй парализован на всю жизнь. Фанат, по его словам, нанёс им всего пару ударов ногой во время драки. Так как потерпевшие были не при исполнении, то дополнительной статьи за нападение на сотрудников не было. Но все сотрудники ГУФСИНа знали, что покалечили они сотрудников милиции, и страдал Фанат от легавых по полной. Ему максимально дербанили передачки, разрезая даже туалетную бумагу, и не пускали под разными предлогами родных на свидания. В тюрьме сотрудники не любят тех, кто осужден за преступления против их коллег и всячески стараются им «поднасрать».
Тёзку Фаната, Рому «Фрица», обвиняли в громком преступлении, убийстве армянина Артура Сардаряна, которое до сих пор считается нераскрытым. Сам Фриц участие в преступлении отрицал, сказав, что задержали его по ошибке.
Гусь сидел за множество убийств, точное количество уже не помню, но жмура три-четыре на нём висело. Он с друзьями облюбовал для тусовок одинокую беседку на поляне в подмосковных Люберцах. Однажды, придя на место сбора, они обнаружили в беседке компанию алкашей, распивавших со своими этиловыми герцогинями неопределённого вида пойло. В ответ на просьбу освободить поляну, алкаши послали молодёжь на три буквы. Молодёжь ушла, но вскоре вернулась с ножами и палками. Одного алкаша они застали в стороне, поливавшего своей росой кусты. Зарезав жертву, они вышли на поляну, измазанные кровью. Гусь давал мне читать обвинительное заключение, в котором было написано, что, когда они вышли на поляну, одна из пропитых мадам воскликнула в ужасе: «Ребята, вы кто?». На что подельник Гуся ответил: «Мы не ребята, мы сатана!» — и начал кромсать первого подвернувшегося под
