Затем дверь тихо отворилась и на пороге показались две деревенских девочки. Увидав Эвуню, они остановились.
— Барышни нет дома? — спросила старшая.
— Дома! Дома! — зазвучал веселый голосок возвращающейся Яни. — Что вы так опоздали?
Девочки поздоровались с Яней, приветливо улыбаясь ей.
— Папа сгребает сено, — ответила младшая, — и мы ходили ему помогать…
Эвуня смотрела с удивлением.
— Зачем они пришли? — тихо спросила она Яню.
— Это мои ученицы! — ответила Яня.
— Чему ж ты их учишь?..
— Да так! кое-чему. Учу их шить, читаю им, они немного пишут, немного считают; иногда рассказываю им какой-нибудь интересный случай из прошлого, иногда вместе поем… Ну вот вам «Странник из Добромина», сказала она, обращаясь к девочкам. — Ты, Кася, читай вслух, а Маринка пусть подрубит платок. Только красиво, чисто, ровно! А потом Кася расскажет мне, что прочла.
И с улыбкой она усадила девочек на низкие табуретки, дав им в руки книжку и работу.
— Сидите и работайте усердно. Смотрите друг за другом сами, потому что сегодня у меня гостья. — И она взяла Эвуню под руку.
— Пойдем в молочную, — сказала она, — мама занята там и мне надо ее выручить.
— В молочную? — повторила Эвуня, — зачем в молочную?
— Нужно взвесить и уложить масло, — сказала Яня и потянула за руку Эвуню.
Все это казалось Эвуне все более и более странным; пойти в молочную она считала чем-то унизительным и ни с чем несообразным. С пренебрежительной гримаской шла она за Яней, сомневаясь, может ли она составить ей в этом компанию, но любопытство все же победило, и вскоре две девочки очутились в холодной со сводами избе, в которой на скамейках и на земле стояли плоские миски с молоком. Длинный стол посредине был заставлен жестяными формами, в которые экономка клала хорошее, свежее масло. Яня тотчас же начала помогать ей. Дело шло так быстро, что Эвуня не могла насмотреться на ловкие движения этих маленьких ручек и даже сама со смехом завернула несколько плиток масла, которое должны были отправить в город.
— Иди же, вымой ручки, а то сейчас обед, а я скоро вернусь.
— Куда же ты идешь? — спросила Эвуня, которой начинало нравиться это новое общество.
— Сейчас же вернусь, — сказала с улыбкой Яня и скрылась в тени раскидистых лип, прелестная аллея которых вела в сад.
Как только позвонили к обеду, она явилась с довольно большим букетом цветов и зелени.
Большую их часть она вложила в большую вазу и поставила посредине накрытого стола, а меньшую она поставила в хорошеньком кувшинчике перед тарелкой Эвуни.
— Это для домашних, — сказала она весело, — а это для гостьи.
Она сердечно обняла Эвуню, которая удивлялась все больше оживлению, приветливости и радушию своей ровесницы.
— Так это ты ходила за цветами? — спросила Эвуня.
— Не только за цветами. Я ходила еще посмотреть работу и выслушать рассказ моих учениц. Они и помогли мне сделать этот букет.
Обед прошел очень весело. Яня время от времени вставала, чтоб помочь маме. Подала отцу любимый стакан, принесла ему лучшего соку для воды, радушно ухаживала за Эвуней, помогая в то же время горничной Марысе подавать к столу.
Эвуня заметила, что Яня оставляет на своей тарелке то немного супу, то кусок мяса и откладывает это в сторону.
— Это для старого Петра, — сказала Яня, заметив на себе взгляд Эвуни. — Отнесем ему это вместе, если хочешь.
Правда, Эвуне не казалось это заманчивым, но в глазах Яни было столько интересного, что она, преодолев свою лень, пошла.
Изба Петра стояла на самом конце села. Пока они шли, Яня указывала Эвуне дома, около которых они проходили, называла имена живущих там семей, имена детей, их лета и число.
Эвуня снова удивилась.
— Каким образом ты все это знаешь, — спросила она.
— Каким? — повторила со смехом Яня, — очень просто! Ведь они издавна наши коренные соседи, а так как они беднее нас, то часто нуждаются в нашей помощи. То они приходят к нам, то я с мамой или няней идем к ним, таким образом узнали мы друг друга.
Как бы в подтверждение слов Яни шедшие по дороге дети улыбались ей, мальчики снимали шляпы, девочки просовывались робко вперед и издали были слышны голоса:
— Наша барышня! Наша барышня! — Задумалась Эвуня. И она жила в деревне и она из своего окна видала два ряда деревенских соломенных крыш; но она не знала людей, которые жили и трудились под этими крышами, и ей не приходило никогда в голову, что она могла оказать этим людям какую-нибудь помощь или по крайней мере пожелать им помочь.
Они были друг для друга чужие; когда она проходила по дороге, никто не здоровался с ней, никто не выбегал из дверей изб ей навстречу, и она знала одно, что эти бедно одетые люди — это мужики, с которыми у барышни из имения не может быть ничего общего.
Яня вошла в избу старого Петра.
В этом низком, убогом доме, видимо, царила большая нужда. В маленькую комнатку, в которую вошла Яня, долетал через двери запах лета и струился луч золотого солнца. На лавке сидел седой крестьянин и вязал дрожащими руками сеть. Увидав Яню, он выронил ее на пол и протянул к ней обе руки.
— А, мой цветочек! мое солнышко! — сказал он тихим дрожащим голосом. — Не забыла обо мне голубка! Навестила сироту!
— Здравствуйте! Здравствуйте! — говорила Яня растроганным голосом. — Как поживаете? Что, лучше? Не болит нога? Здесь немножко супу и кусок мяса, — продолжала она, вынимая из корзинки принесенную калеке пищу. — Будьте здоровы!
Старый Петр благодарил, принимаясь за еду.
— О, моя барышня! О, дитя мое! — говорил он растроганным голосом, — пусть Бог благословит тебя… Дай Бог вырасти тебе, как розе, как этому тополю… Дай тебе Бог счастья!..
Яня не хотела слушать этих похвал и пожеланий и, покраснев, потянула Эвуню к двери.
— Я приду завтра, — сказала она. — Будьте здоровы!
Старый калека, сложив руки, тихо молился. Эвуня вышла, сильно растроганная.
— Если хочешь, Эвуня, почитай мне вслух, а я буду штопать себе чулки.
— Как так? — удивилась Эвуня, — ты сама штопаешь себе чулки? Ведь ты не обязана этого делать.
— Видишь ли, я думаю, что должна делать все, что умею. Тем более — чулочки разорвала я сама, это достаточная причина для того, чтоб починить их самой. Кроме того, если б ты видела, сколько и без того у нашей Ануси работы! Да и глаза стали слабеть у нее — ведь столько лет она гладит и сидит за иглой…
Говоря это, Яня достала красивую корзиночку с приборами для шитья, в которой были свежевыстиранные чулочки.
Эвуня волей неволей потянулась за книжкой.
— Это я знаю! — говорила она, откладывая одну. — Это тоже знаю. И это и это.
Яня засмеялась.
— Но, моя дорогая! Хорошую книжку можно читать с удовольствием несколько раз: отец говорит, что хорошую книжку можно сравнить с другом, с которым так охотно говоришь…
— И это я тоже знаю! — сказала Эвуня, взяв последнюю из лежавших на верхней полке книг.
— Постой! — сказала Яня, — я выберу сама, — и она взяла довольно толстую книгу.
— Что это? — удивилась Эвуня, — ведь это учебная книга… Смотри!.. Хрестоматия! Какая скука!
— Вовсе не скука! — Взгляни только! Сколько здесь разных стихов, описаний, рассказов…
— Но если я знаю это!
— Попробуем только, подожди. Вот, например: «Выдра короля Ивана», красивый рассказ! Я читала его несколько раз и всегда с удовольствием.
— Этого я не знаю…
— Ну, вот видишь. — Тебе только кажется, что в книге, которую знаешь, нет ничего интересного; а между тем всегда найдется что-нибудь занимательное… Ну давай читать.
Эвуня зевнула украдкой несколько раз. Послеобеденные часы были излюбленными часами ее зевоты. Но она все-таки начала читать, и хотя ей очень хотелось сказать, что это скучно, но она все же удержалась до конца страницы. Вторая страница пошла лучше; третья была так занимательна, что она не заметила, что Яня, сложив оконченную работу, перекладывала гербарий папиросной бумагой.
