ты уже все испортила. Как я только это терплю!
В коридоре хлопнула входная дверь, разгневанный муж подался восвояси. Ну действительно, посетители все доели, перед кем спектакль-то устраивать? Следующий акт, видимо, будет уже завтра, перед полным зрительным залом.
Мы вышли в коридор. Беспомощную женщину нашли за барной стойкой – она растерянно протирала стаканы. Было жалко вот так сразу покидать этот антикварный ресторан, хотелось напоследок, опять же при дневном свете, еще раз взглянуть на картины и другие работы старых мастеров.
– Извините, – проговорила я, – а можно пройтись по другим залам? Тут так интересно.
Женщина только кивнула.
Мы с мужем принялись рассматривать картины и экспонаты. Чего тут только не было! Потряс наше воображение зал для банкетов. Стены, оббитые шелком. На огромных полотнах знаменитые курфюрсты возвышались во всем своем великолепии, при орденах и шпагах. Массивные часы с боем и маленькие с кукушками, фигурки, вырезанные из дерева, разные по величине и сюжетам.
– Лена, спроси, может, тут что-то купить можно. Из мелочи какой?
– Ага, только это надо хозяйку ждать. Сейчас спрошу.
За барной стойкой все так же одиноко протирала стаканы «глупая жена».
– У вас необыкновенно красиво! – начала я. – А кому это все принадлежит?
– Мне, – односложно ответила женщина, показав для убедительности рукой себе на грудь.
– Вам?! Значит вы – Изольда? – В моем голосе было, думаю, страшное удивление, отчего мне самой сразу стало неловко.
Женщина покраснела, ей было неудобно оттого, что мы стали свидетелями утренней перепалки. То есть она уже вроде как к этому привыкла, это чувствовалось по ее затравленному взгляду, но неловкость тем не менее чувствовалась.
– Да, Изольда – это я.
– Наверное, коллекция собиралась вашей семьей? Много лет?
– Нет, это собирала я, и коллекция принадлежит мне.
Уму непостижимо! Стало быть, есть на что собирать.
– А вы что-нибудь продаете?
– Нет, нет, ну что вы, конечно нет. Я же это все собираю. Зачем продавать?
Мне захотелось разговорить ее. Я ничего не понимала. Все не укладывалось в моей голове. Передо мной как будто были две разные женщины. Одна – владелица гостиницы и ресторана и при этом обладательница средств для пополнения коллекций. А другая – с потухшим выцветшим взглядом, мятым лицом, в несвежем шарфе и стоптанных туфлях. Женщина, которая боится своего мужа, не может дать ему отпор и терпит прилюдное унижение. Может, все-таки все это принадлежит ему? Да нет, она же ясно сказала – все ее.
Я сделала еще одну попытку продолжить разговор:
– А это все немецкие мастера?
– Нет, нет. – Изольда вышла из-за барной стойки и достаточно быстро прошаркала вперед. Я поспешила за ней.
– Вот, смотрите, здесь, в этом зале, только венгры. В основном один художник, он не очень известный, но посмотрите, сколько жизни в его пейзажах.
Ну да, жизни. Только очень мрачной. Все пейзажи были выполнены в ненастную погоду.
– А вот здесь, – мы перешли в банкетный зал, – здесь австрийцы. Особенно мне дорог вот этот парадный портрет. Узнаете, это Август Сильный? Все любят изображать Августа на коне, а здесь он просто стоит, опершись на стул. Правда, интересно?
Изольда разговаривала как будто сама с собой. Нет, скорее с персонажами своих картин. Видно, что всех их она очень любила. Каждый портрет занимал свое, только ему одному отведенное место, и персонажи словно ждали прихода своей хозяйки, ждали ее восхищенного взгляда, полного любви и гордости. Изольде было как будто бы все равно, следую я за ней или нет. Она перемещалась из одного зала в другой, подходила к портретам, гладила рамы руками, заглядывала в глаза курфюрстам и простым старикам, рассказывала их истории и как приобрела картины. Ее собственные глаза из бесцветных стали светло-коричневыми, распрямились плечи и походка стала менее шаркающая.
– Изольда, это прекрасно! Я получила истинное удовольствие. У вас есть дети?
Хозяйка гостиницы остановилась, повернулась ко мне, внимательно посмотрела на меня и, опять ссутулив плечи, вернулась за барную стойку.
– Нет, мы живем с мужем вдвоем, – сказала она безразличным голосом, опять начав протирать стаканы.
Я поняла, что спугнула ее, и она о себе мне ничего и никогда не расскажет. Немцы – закрытые люди. Никто не должен знать. Почему? Как?
Мы запаковали свои чемоданы, погрузили в автомобиль и поехали в сторону Штутгартского аэропорта. Вдалеке осталась придорожная охотничья гостиница с антикварным рестораном и непонятной хозяйкой с красивым и гордым именем Изольда.
Две Изольды, и до конца мне были непонятны обе. Одна счастливая, не имеющая почти ничего, другая – несчастная при своих несметных богатствах.
Загадка. Может, все дело в имени?
НОРА
Мне позвонил наш давний знакомый, хирург из Новосибирска.
– Леночка, приезжает мой дядя из Америки, у него здесь выходит книжка. Презентация в Доме литераторов. Вам с Сергеем это интересно?
– Думаю, да. Хотя смотря когда. Если на этой неделе, то мы в Москве. А что за книжка-то?
– Понимаешь, Лен, тут дело какое. Дядька решил всю свою жизнь для потомков описать. Я пробежался глазами по рукописи и увидел там фамилию Бреннер. Как тебе это?
– Что вы хотите сказать? Ой, нет, подождите, Петр Петрович, я не поняла. То есть вы думаете, это может быть не простое совпадение? Ах, ну да, дядя же ваш живет в Чикаго?
– Лена, Лена, ты главное успокойся, может, и совпадение. А вдруг нет. Вот я тебя и спрашиваю, тебе книжка такая нужна? На презентацию пойдешь? Кстати, познакомишься с моей теткой.
– Конечно, пойду. Спрашиваете еще! Нет, ну неужели смогу что-то узнать? Расскажу прямо сейчас маме. Или нет, не буду ее волновать. Мало ли. Все-таки Бреннер – фамилия достаточно распространенная, да и Чикаго город большой.
Я вздохнула:
– А тетя ваша, Нора Ароновна, не ошиблась?
– Да нет, – Петр Петрович усмехнулся на другом конце провода, – надо же, такое имя запомнила!
– А я, знаете, с детства люблю необычные имена. Всех кукол называла Азалиями и Фильгебуенами. А Нора – имя вообще какое-то особенное, очень музыкальное.
– Представляешь, а тетка-то моя действительно пианистка. Московскую консерваторию окончила. Даже в конкурсах каких-то участвовала. Правда, без особых успехов. Думаю, вот там-то как раз имя-отчество Нора Ароновна сыграло свою роль.
Понятно, Петр намекал на тетину национальность. Что ж, очень даже могло быть и так. Ни для кого не секрет, что евреям у нас в 70-е годы было несладко.
С Петром мы познакомились на конференции «Евротравма» в Будапеште. Докторов было много, но мы как-то сразу выхватили друг друга из толпы. Он был с профессиональным фотоаппаратом, все время что-то снимал на свою огромную и очень красивую камеру.
Мне всегда интересно наблюдать за фотографами. Они смотрят на нас немного свысока. И действительно, мужчина с фотоаппаратом, тем более с таким мощным, выглядит совсем по-другому. Значительнее, что ли, внушительнее.
Петра, видимо, чем-то привлекло мое лицо.
– Можно у вас жену украсть ненадолго? – заговорщицки спросил он у моего мужа. У мужа по этому поводу возражений не возникло.
– А у меня кто будет спрашивать, может, я против? – возмутилась я.
– Но ты ж не против! – Петр Петрович смотрел на меня своими огромными глазами, веселыми и грустными одновременно.
– Идти куда?
– Тут недалеко.
В павильоне, где проходила медицинская выставка, стояла старинная карета. Петр Петрович подвел меня к ней и быстро начал щелкать. Снимки получились фантастическими, а заодно было положено начало нашей дружбе.
Петр Петрович, мой муж и я – мы много гуляли втроем по Будапешту, разговаривали. С профессиональной деятельности незаметно сами для себя перешли к рассказам о семьях, детях, родителях.
Оказалось, что родная тетка Петра Петровича вот уже двадцать семь лет живет в Америке.
– А как она туда попала?
– По еврейской линии.
– А вы что, еврей? У вас же фамилия совсем не еврейская – Морозов.
Петр Петрович внимательно на меня посмотрел.
– Так и у тебя не еврейская!
Да, действительно. Все время забываю, что евреи меня чуют. Правильнее сказать, чуют они мою еврейскую бабушку – Рахиль Моисеевну Бреннер.
А Морозов, значит, тоже к евреям отношение имеет. Вот уж никогда бы не подумала. Скорее, просто про это не задумывалась. Значит, не зря мне сразу глаза его огромные одновременно грустные и добрые такими знакомыми показались. Да и ладно. Какая, в конце концов, разница, еврей или не еврей? Главное, мы приобрели с Сергеем хорошего друга, приятного собеседника.
И уже безо всякого стеснения принялись спокойно рассказывать про тетушек и дядюшек, вслух произнося их экзотические имена и гордые фамилии. Я рассказывала про свою бабусю Роню, про ее тетку Тину, которая в далекие революционные годы бежала с мужем в Америку и по слухам обосновалась где-то в Чикаго.
– А искать пробовали?
