Правда ли это?
«Воздаяние за грехи», — объяснит священник и в Риме, и в Москве.
А безгрешные дети, погибшие в пламени? А нерожденные, пробитые стрелой в животе матери? А те беглецы, которые возвращались в лодках к себе в Руссу уже после замирения, — посмеивался Ты, послав бурю и утопив в озере несколько сотен?
Или одни новгородцы покрыты грехами, что Ты всю муку и казнь послал на них? А их мучители — погубители — победители — все безгрешны?
«Господь карает вероотступников», — скажет мне епископ Бертольд. А когда английские и французские католики сто лет резали друг друга, кого Ты карал? А когда даешь поганым туркам и прочим мусульманам губить и теснить христиан по всей Европе, на чьей Ты стороне?
Наказание за грехи? Но вот я — весь в грехе и сомнении — стою среди страдальцев цел и невредим.
И что есть наш грех? Сами мы грешим или Ты нас толкаешь к греху? Если сами — значит, в чем-то мы сильнее Тебя и Ты не всемогущ. Если не сами — то нет и вины на нас. Тогда за что же казнишь нас?
«Похули Бога и умри», — говорила жена Иову, пытаясь спасти его от страданий. И не выдержал Иов и возопил: «Не хочу знать души моей, презираю жизнь мою, будь проклят тот день, когда я родился!»
Не для того ли Ты попустил отрезать губы тем несчастным, чтобы они даже проклятий Тебе не могли прокричать?
«Поддались Сатане, сатанинскому искушению», — объясняют нам книжники. А того не помнят, что в их же священных книгах написано, что Сатана пришел к Господу «среди других сынов Его». И что ничего он не делает вопреки воле Твоей, во всем Тебе послушен. Разрешишь отнять у Иова детей, и скот, и богатства его — он отнимает. Разрешишь покрыть струпьями, кровью и гноем покрывает. Велишь не отнимать жизнь — он не отнимает.
Не знаю, как жить, не знаю — зачем.
Господи, помоги, Господи, дай услышать Тебя снова, дай верить!
Неисповедимы пути Твои, неведомы замыслы.
Но сказал же Ты друзьям Иова, возопившего против Тебя: «Горит Мой гнев на вас за то, что вы говорили обо Мне не так верно, как раб Мой Иов».
Значит, можно возопить против Тебя и остаться правым в глазах Твоих?
Есть ли надежда, что и мне простишь Ты страшные богохульства мои и укроешь в длани Твоей измученную душу мою?
Глава 6. Царская невеста
Фрау Урсуле Копенбах, в Любек, из города Изборска, октябрь 1472Бесценная мать и благодетельница!
Наконец-то у меня выдались свободные часы и даже дни, чтобы подробно описать Вам прошедший год. Те короткие записки, которые мне удавалось переправлять Вам до сих пор, конечно, не могли вместить и сотой доли того, чем хотелось с Вами поделиться.
А сейчас я застрял в городе Изборске, вместе с пышным посольством псковских бояр и посадников, выехавших торжественно встретить невесту князя Московского, Софию Палеолог, прибывающую сюда из Рима. По последним известиям, она благополучно приплыла в Ревель и оттуда должна была выехать в Дерпт. Но всю последнюю неделю дожди поливали эти края так, словно Господь задумал провести здесь репетицию нового потопа. Мы ждем вестей и бездельничаем. Нашему посольству отвели самый большой дом в крепости Изборска. По утрам он торчит над туманом, как Ноев ковчег, готовый к отплытию. Но куда? Где нам искать заблудившуюся невесту?
Я знаю, что она садилась на корабль в Любеке. Удалось ли Вам увидеть ее? Вы не поверите, моя бесценная, сочтете хвастовством, но в этом великокняжеском сватовстве и мне довелось сыграть какую-то роль. Когда-нибудь, при встрече, расскажу подробнее. И наш добрый епископ подтвердит мои слова. А пока — вот Вам отчет о прошедших месяцах.
Из всего потока событий и впечатлений какое мог бы я выбрать и назвать самым, самым сильным? Все то же, все то же — снова и снова: благодарное ошеломление перед милостью Господней. Помните мое горестное письмо с описанием ужасов войны? Тогда мне казалось, что конец света наступил за двадцать лет до обещанного срока. Что ни жизнь вокруг меня, ни моя душа не смогут возродиться после всей крови и огня, заливавших эту несчастную землю.
И что же?
Через два-три месяца после окончания военных действий и подписания мирного договора откуда ни возьмись в город уже текли подводы с провизией, с дровами, с сеном, по реке прибывали лодки и суда, на месте сгоревших домов стучали топоры, вырастали новые срубы, звонили колокола, горланили торговцы. Новый архиепископ Феофил, утвержденный московским митрополитом, служил в Софийском соборе, и новгородские бояре, посадники и купцы снова щеголяли друг перед другом роскошными облачениями, бобровыми шапками, золотыми поясами.
К зиме рынок на правом берегу реки так переполнился торговцами, что лавки начали ставить на льду реки. Ряды замороженных мясных туш, поставленных на льду стоймя, порой заставляли меня вспомнить шеренгу окровавленных воинов и вздрогнуть. Но тут же пар от дымящихся пирогов, звон бубенцов на шеях лошадей, зазывные крики, скоморохи, марширующие на ходулях над головами толпы, смывали тягостные картины войны.
Наверное, мы должны отдать должное победителям: они повели себя с дальновидной сдержанностью, которой, казалось, трудно было ожидать. Условия мирного договора, предъявленные ими, были нелегки. Но после окончания боев очень скоро прекратились грабежи и убийства, свирепым татарским конникам было уплачено сполна и велено отправляться обратно в степь. Новгородских пленников отпустили по домам, порядок управления в городе оставлен прежним.
Главное требование князя Ивана: чтобы новгородцы признали свое государство «вотчиной» московских князей, чтобы поклялись всем городом на вече не искать союза ни с Польшей, ни с Литвой, ни с киевским митрополитом. И это условие была исполнено: народ, собравшись на вечевой площади, принес клятву и целовал крест. Кроме того, побежденные обязались в течение года выплатить огромную контрибуцию: 16 тысяч серебряных новгородских рублей. (Разница между новгородским рублем и московским немалая: новгородский содержит серебра вдвое больше.) Оставленные для сбора контрибуции московские наместники, кажется, понимают, что выплатить ее город сможет лишь в том случае, если возродится его торговля и ремесло, и стараются не мешать людям строить и наживаться. Именно поэтому вновь шумят новгородские базары, вновь плывут по реке насады с товаром, стучат топоры и молотки.
И еще одна радостная для меня новость: вновь открылся Немецкий торговый двор. Его пришлось сильно ремонтировать после трех лет запустения и недавних пожаров. Но Вы можете себе представить, каким облегчением для меня было вновь войти в католическую церковь, исповедаться католическому священнику, принять причастие.
Все же возвращаться на должность постоянного переводчика при Ганзейском дворе мне не захотелось. Предложенная плата была слишком мала. Да и тратить Божественный дар речи на то, чтобы с утра до вечера повторять на разных языках купеческое хвастовство, уловки, хитрости, вранье, казалось уже недостойным. Тем более, что Алольцев во Пскове набрал для меня много заказов на переписку и переводы и настоятельно звал приехать на лето к ним. Что я и сделал.
Работы действительно оказалось много. И еще Алольцев уговорил меня возобновить занятия языками с его сыном. А потом однажды вызвал к себе в горницу, закрыл дверь и со смущением сообщил, что его жена Людмила тоже выразила настоятельное пожелание присутствовать на уроках и изучать греческий.
Мне трудно объяснить Вам, насколько необычно и даже непристойно звучит такая просьба в устах русской женщины. Все поучения их попов, все правила поведения, собранные в разных нравоучительных книгах, говорят лишь о том, что женщина должна быть во всем послушна мужу, должна быть умелой хозяйкой в доме, доброй матерью детям, богобоязненной прихожанкой в церкви, а главное побольше молчать. Нам доводилось уже несколько раз переписывать книгу «Измарагд», которая во многом повторяет проповеди великого Иоанна Златоуста. И вот какие там есть поучения для женщин:
«А женам в церковь Божию ходить как удастся — и по желанию, и советуясь с мужем. В церкви же ей ни с кем не беседовать, молча стоять, пение слушать и чтение Святого Писания, никуда не оглядываясь, не прислоняться ни к стене, ни к столпу, и с посохом не стоять, не переступать с ноги на ногу; стоять, руки сложив на груди крестом, неустанно и крепко молиться Богу со страхом и трепетом, с воздыханием и слезами, из церкви не выходить до конца службы, прийти же к самому началу. По воскресеньям и в праздники Господни, в среду и в пятницу, в святой Великий пост и в день Богородицын пребывать в чистоте. А обжорства и пьянства, и пустых бесед, непристойного смеха остерегаться всегда».
Не странно ли? Три вещи Господь даровал человеку, которых нет ни у кого из других существ: способность заговорить, способность засмеяться, способность заплакать. И почему же русские попы с такой ненавистью относятся к смеху, с трудом выносят разговоры и только на слезы смотрят одобрительно? Кажется порой, что в их глазах лучший христианин — это тот, кто будет работать на них каждый день с утра до вечера, а в свободные минуты — молча стоять, сложив руки крестом, и обливаться слезами раскаяния и умиления.
