«Бедняга художник. В поисках совершенства он погубил свое творение. Когда следует остановиться и поставить точку? Лучшее — враг хорошего. Я понимаю душу героя Бальзака, никогда не довольствующегося тем, что он уже сделал».
Действительно, Маркс постоянно вносил в рукописи все новые и новые изменения, дополнял или перечеркивал написанное и горестно утверждал, что изложение его но до конца выражает задуманное, не доносит его мыслей. Самым беспощадным и суровым критиком Маркса был он сам. Энгельс часто осуждал друга за его чрезмерную придирчивость к своему творчеству.
Чтобы написать около двадцати страниц об английском рабочем законодательстве, Маркс изучил целую библиотеку «Синих книг», в которых были опубликованы доклады следственных комиссий и фабричных инспекторов Англии и Шотландии. Поля этих книг от начала до конца испещрены его карандашом. Не раз он с глубоким почтением говорил о добросовестности людей, которые писали эти отчеты:
— Вряд ли возможно в других странах Европы найти таких же компетентных, беспристрастных и решительных людей, как английские фабричные инспектора. — В знак признательности он воздал дань их заслугам в предисловии к «Капиталу».
Жизнь молодежи в Модена-вилла была наполнена разнообразными делами и развлечениями, но с той поры, как Лина Шелер, а затем и проницательная Ленхен обнаружили любовь Лафарга к Лауре, атмосфера в доме стала напряженной. Только Маркс еще не замечал ожидания перемен в его семье да Женни-старшая посмеивалась над возникшим беспокойством.
— Право, не стоит придавать серьезного значения увлечениям молодежи. Это вспышки молнии, которые быстро гаснут на небосводе, — сказала она Лине Шелер, когда та рассказала ей о своих наблюдениях. — Лаура несколько избалована успехом, капризна и самолюбива. Может быть, девочка защищается холодностью от возможных разочарований. Она очень боится любви, считая ее слабостью.
— И, однако, я убеждена, что скоро она сделает тебя бабушкой премилых негритят, — настаивала Лина.
— Это было бы хорошо, — улыбнулась Женни. Она сидела у окна с томом Шекспира в руках. В часы досуга ей никогда не надоедало перечитывать любимые драмы.
— «Кориолан»? — спросила Лина Шелер, усаживаясь с начатым рукодельем подле подруги.
— Да, судьба этого отважного воина меня неизменно волнует. Сколь трогательно любил герой свою мать Волумнию, такую же гордую, как и он. Помнишь слова этой римлянки: «Я меньше ликовала, когда узнала, что родила мальчика, нежели тогда, когда в первый раз услыхала, что он проявил себя храбрецом». Когда же Волумния ослабела в борьбе с невзгодами, Кориолан напоминает ей, как сама она воспитывала в нем мужество. Вот послушай этот замечательный монолог:
Мать, куда деваласьТвоя былая бодрость? Говорила,Бывало, ты, что крайняя бедаБывает испытаньем силы духа,А заурядным людям по плечуПереносить беду простую только, —Ведь по морю в спокойную погодуНетрудно плыть любому кораблю,И только тот, кто бодро переноситТягчайшие судьбы удары, этимВыказывает благородство духа,И ты тем правилам меня учила,Что делают непобедимой душу,Проникшуюся ими.
В дверь постучали, и в комнату вошел Поль Лафарг. Он искал Лауру и был необычно взволнован.
— В этом доме, — сказал он, стараясь скрыть свое разочарование, что не нашел Лауру, — все без исключения пылко любят Шекспира. Я не могу сказать этого о себе, вероятно, потому, что мало сравнительно его знаю.
— Что яг, вам можно позавидовать. Откройте для себя скорей чудесный мир, населенный подчас неповторимыми, по всегда живыми людьми. Вряд ли на свете существовал когда-нибудь еще один такой сердцевед и мудрец, как гений из Стратфорда-на-Эвоне.
— Полю, конечно, более всего по душе Ромео, — улыбнулась Липа Шелер. Ее маленькое желтое личико при атом сморщилось и напомнило Лафаргу мятую кожуру земляного ореха. — Лишь бы не Отелло, — поддела молодого студента неугомонная старая дева.
Поль засмеялся низким, басовитым смехом и, извинившись, вышел. Были уже сумерки. Ленхен прошла мимо него по лестнице с зажженной керосиновой лампой в кабинет Маркса. В маленькой гостиной на первом этаже Лафарг увидел Женнихен. Она сидела за бюро и старательно вклеивала в «Книгу признаний» овальные фотографии авторов ответов.
— Вы ищете Лауру? Она сейчас придет сюда, — сказала девушка, не оборачиваясь.
Женнихен осторожно прикрепила головку Элеоноры над ее «Исповедью», а ножки в черных ботиночках приклеила внизу посередине листка у подписи. Полюбовавшись своей работой, она заговорила с Полем:
— Хотите, я прочту вам признания нашего Виски? Это уникальный документ.
— Конечно, мисс Женни. Предвижу, как это должно быть забавно.
— Не имея портрета почтенного пса, я вынуждена была воспользоваться переводной картинкой. Не правда ли, похож? — Женни показала смешную лохматую собачью голову.
— Сходство с мистером Виски полное, — серьезно подтвердил Поль.
— И я нахожу это. Итак, внимание.
Женни начала громко читать:
— «Вопрос. Достоинство, которое вы цените больше всего в людях?
Ответ. Лаять на нищих.
…у мужчин?
— Сварливость.
…у женщин?
— Задиристость.
Ваша отличительная черта?
— Постоянное чувство голода».
Поль весело рассмеялся.
— Вы, однако, проникли в самую сущность собачьей психологии.
— «Ваше любимое занятие?» Знаете, что шепнул мне Виски в ответ на этот вопрос? «Грызть кости».
«Ваше представление о счастье?
— Послеобеденная прогулка.
…о несчастье?
— Быть окунаемым в воду.
Ваш любимый герой?
— Пес Одиссея.
…героиня?
— Подыскивается.
Ваш любимый прозаик?»
— Конечно, Бюффон, — подсказал Лафарг.
— «Ваше житейское правило?
— Ешь и веселись.
Девиз?
— Если стеснять себя, то удовольствие невозможно».
— Ну, знаете, мисс Женни, вы мастерски воспроизвели но только четвероногого, но и двуногого эгоиста, — сказал Лафарг, еще раз перечитав признания Виски и вдоволь посмеявшись.
— Но у Виски такая добрая душа. Жаль, если его ответы не отразили этого, — пошутила Женнихен.
В комнату вошла Лаура. Свет зажженной на столе лампы упал на ее темно-красное шерстяное платье и узенькие черные туфли, выглядывавшие из под пышной, отделанной тесьмой юбки. Лицо девушки оставалось в тени.
— Наша Ди все еще увлечена своей книжкой признаний. Она поставила себе целью познать всех встречающихся на ее пути людей с помощью нескольких вопросов и ответов. Как было бы хорошо, если б люди узнавались столь просто. Увы, игра остается игрой, шуткой, — сказала Лаура. — Исповедовались ли вы уже, Поль?
— Нет еще. Если вы позволите, однако, я сначала разожгу камин. В мое представление о несчастье всегда включался холод. Я чертовски не люблю мерзнуть.
— Вам следовало бы вернуться на родной остров Кубу. Он кажется мне одним из блаженных островов Кампанеллы, прекрасным, как мифическая Эллада.
Женнихен вышла, сославшись на необходимость переписать кое-что для отца. Обернувшись в дверях, она напомнила Лафаргу:
— Не забудьте ответить на вопросы. Книга на столе.
Когда огонь в камине запылал, Поль подошел к столу, за которым сидела Лаура. В комнате было очень тихо. Никто не прерывал молчания. Поль пододвинул книгу признаний и принялся писать.
— Вот как, ваша отличительная черта — опрометчивость, — заметила Лаура, читая из-за спины молодого человека его ответы. — А почему вы скрываете имя любимой героини?
— Я не могу ее назвать. Имена, которые мне больше всего нравятся, — это Лора и Маргарита. Если вы любопытствуете узнать мой любимый цвет глаз, то он… — Поль посмотрел как-то особенно на Лауру, — …с золотистым отливом. Но я умолкаю, так как мой девиз: «Прежде чем говорить, поверни язык семь раз во рту». Пусть за меня сегодня говорит Петрарка.
Мне хочется тебе, Сеннуччо мой,Сказать о том, какую жизнь веду я.Я тот, что был: любя, томясь, тоскуя,Горю Лаурой, верен ей одной.Вот лик ее…
Поль остановился и коснулся руки девушки.
То гордый, то простой,То строг, то благ, то хмурясь, то ликуя,То сдержанность, то шалость знаменуя,Он — ласковый, иль гневный, иль немой;Вот запоет она; вот сдержит шаг;Вот сядет медленно; вот обернется;Вот чудным взором мне взволнует кровь;Вот скажет что-нибудь; вот улыбнется;Вот побледнеет…
Поль встал. Глаза его жгли.
— Я люблю тебя, Лора, и ты, я знаю, ответишь мне тем же, — внезапно переходя с рифм на прозу, закончил Поль и поцеловал девушку. — Ты будешь моей женой.
