пропуск Сэмми.
— Доктор придет не раньше чем через пятнадцать минут, но вы можете подняться и подождать.
— Спасибо.
Взяв пропуск, Сэмми неторопливо прошествовал к лифтам, где другой охранник пропустил его через турникет. «Охрана ерундовая», — презрительно подумал он.
Но интерьеры ему понравились. Офис под номером 1202 был небольшим, но симпатичным. Конечно, секретарша психотерапевта не совсем поверила в его байку, но предложила ему сесть в приемной рядом с ее столом. Сэмми постарался устроиться так, чтобы Лэнгдон, открыв дверь, не увидел его.
Через десять минут появился Лэнгдон и заговорил с секретаршей, но та перебила его, тихо сообщив ему что-то, чего Сэмми не расслышал. Врач повернулся к нему, и Сэмми, едва сдерживая смех, увидел на холеном лице ничем не прикрытое выражение паники.
Сэмми поднялся.
— Доброе утро, доктор. Так любезно с вашей стороны, что вы смогли меня быстро принять. Весьма признателен. Вы ведь знаете, у меня иногда бывает неладно с головой.
— Входите, Сэмми, — отрывисто произнес Лэнгдон.
Игриво помахав рукой Беатрис Тиллман, чье лицо выражало любопытство, Сэмми последовал за доктором по коридору в его кабинет. Пол там был покрыт ковролином темно-малинового цвета. На стенах полки из красного дерева. Основное внимание привлекал красивый письменный стол с покрытой кожей столешницей. За которым стояло кожаное вращающееся кресло. Перед столом разместились два одинаковых кресла, обитых красной и кремовой тканью.
— И никакой кушетки? — в недоумении спросил Сэмми.
Лэнгдон в это время закрывал дверь.
— Вам не нужна кушетка, Сэмми, — сердито произнес он. — Что вы здесь делаете?
Сэмми без приглашения обошел стол и уселся во вращающееся кресло.
— Дуг, я сделал вам предложение, а вы мне не перезвонили. Я не люблю, когда мной пренебрегают.
— Вы согласились на двадцать пять тысяч долларов, а теперь требуете сто тысяч, — раздраженно напомнил ему Лэнгдон.
— Думаю, двадцать пять тысяч не так-то много за убийство Моники Фаррел, — заметил Сэмми. — Она не какой-то там интерн, о котором никто не слышал. Она — как бы это сказать… незаурядная.
— Но вы согласились на эту цену, — не отступал Лэнгдон, хотя теперь Сэмми, как и ожидал, услышал панические нотки в его голосе.
— Дело в том, что вы не созвонились со мной, — заявил Сэмми. — Вот почему гонорар еще раз повысился. Теперь это миллион долларов авансом.
— По-моему, вы спятили, — прошептал Лэнгдон.
— Ничуть, — заверил его Сэмми. — Я записывал вас в тот вечер в кафе и записываю сейчас. — Он расстегнул пиджак и продемонстрировал провод, подключенный к сотовому. Потом нарочито медленно застегнулся и встал. — То, что известно вам или кому-то еще о материалах на меня, не сыграет большой роли, если дело дойдет до суда. Копы вмиг снимут обвинение в обмен на эту запись и ту, другую. Теперь слушайте внимательно. Я хочу миллион долларов, тогда выполню задание. Я придумал, как обставить дело, будто это неудавшееся ограбление. Так что достаньте деньги, и можете спать спокойно. У вас хватит сообразительности понять, что, сделав работу, я не стану посылать копам записи.
Он поднялся и, прошмыгнув мимо Лэнгдона, взялся за дверную ручку.
— Достаньте деньги к пятнице, — сказал он, — или я пойду в полицию. — Сэмми открыл дверь. — Благодарю вас, доктор, — произнес он достаточно громко, чтобы услышала секретарша. — Вы очень мне помогли. Как вы говорите, «нельзя во всем винить мою старушку. Она сделала для меня все, что могла».
17
Выходные оказались для Эстер Чемберс весьма тягостными. Ее совершенно выбил из колеи визит Томаса Десмонда и его коллеги из Комиссии по ценным бумагам и биржам. Когда в среду вечером она застала их в вестибюле своего дома, то по просьбе Десмонда позволила им подняться в квартиру.
Там, у нее дома, Десмонд рассказал ей, что комиссия в течение некоторого времени ведет слежку за ее боссом и что против него может быть выдвинуто уголовное обвинение в инсайдерских сделках.[3]
Он также рассказал, что и ее тщательно проверили, но она, безусловно, живет по средствам. Поэтому они уверились в том, что она не замешана ни в какой противозаконной деятельности. Ей было предложено сотрудничать и информировать их о деловых операциях Грега. Особенно они подчеркивали крайнюю важность соблюдения конфиденциальности и сказали, что ее почти наверняка позовут давать показания перед большим следственным жюри.
— Я просто не могу поверить, что Грег Гэннон замешан в каких-то тайных махинациях, — сказала она тогда Десмонду. — Зачем ему это? Дела в инвестиционной фирме всегда шли успешно, и много лет подряд он получает большое жалованье в качестве председателя правления фонда Гэннона.
— Дело не в том, сколько у него есть, а в том, сколько он хочет, — возразил Десмонд. — У нас были и есть мультимиллионеры, которые за всю жизнь не могут потратить полностью свои легитимные деньги, но тем не менее продолжают мошенничать. Некоторые поступают так потому, что это дает им ощущение власти. Но в конце концов, перед тем как их поймают, большинство из них предчувствуют это и начинают паниковать.
«Начинают паниковать». Эти слова убедили Эстер в том, что она не ошиблась. «Грег Гэннон действительно начинает паниковать», — подумала она.
Десмонд огорчился, узнав, что она подала заявление о выходе на пенсию. Он спросил, не может ли она это отменить, но потом одернул себя.
— Нет, не думаю, что это хорошая мысль. Бьюсь об заклад, сейчас он боится кому-либо доверять. Он может истолковать резкое изменение намерений как намек на то, что вы у нас под колпаком. Вы говорите, что выразили готовность остаться еще на месяц?
— Да.
— В таком случае не сомневаюсь, что он этим воспользуется. Сейчас он в большом затруднении. В последнюю минуту не оправдалась важная информация о слиянии. В одном из своих хеджевых фондов он потерял четверть миллиарда. Он не станет прямо сейчас вводить в курс дел нового сотрудника.
«Вот как все поворачивается», — думала Эстер в понедельник утром. Когда в четверг Грег увидел ее заявление, он подошел к ее столу.
— Эстер, меня не удивляет, что вы хотите уволиться. Тридцать пять лет — чертовски большой срок для работы
