одну. С силой ударяю кулаком о стену, сбивая костяшки до крови. Мелкая дурочка истеричная. Помогает мало, потому что меня совершенно не отпускает.
Аня
Нервы натянуты как канаты… Ещё чуть-чуть, и я впаду в истерику. Стены почти дрожат от грохота, с которым Богдан захлопывает мои двери. Дрожу и я, но тем не менее похожу к двери, чтобы закрыть её на замок. Никого не хочу видеть… Никого.
В коридоре слышны его твёрдые шаги, а потом голос:
«Ты дома?».
Он кому-то звонит. И напряженно дышит, пока ждёт ответ.
«Скоро приеду», — отвечает несколькими секундами позже.
Во дворе слышится шум мотора и видится свет фар. Я подбегаю к окну и с колотящимся сердцем наблюдаю, как он уезжает. Куда? Вернее: к кому? К женщине? Богдан был слишком зол, а секс — это хороший способ спустить пар…
Всю ночь я не могу сомкнуть глаз. Всё жду, что вернется, но Богдан так и не приезжает.
На следующий день перед университетом я заезжаю в клинику, чтобы сдать анализы. Моё лицо опухло от слез, и приходится старательно прятать глаза. Я плакала всю ночь от безысходности. Делать вид, что все остается, как и прежде, я не могу.
В холле меня приветствуют услужливые администраторы и провожают в манипуляционную. Казим остается ждать там же на диванах.
— Если будет кружиться голова — скажите об этом, — просит медсестра.
Она набирает полный шприц крови и наклеивает разноцветный пластырь на сгиб локтя.
— Всё нормально?
— Тошнит немного, — привираю я. — Где у вас дамская комната?
Она выходит из кабинета и проводит меня в конец коридора. Решение сбежать из-под опеки Богдана я приняла сегодняшней ночью. У меня всё получится. Вернусь пока к маме, а дальше подумаю, что мне делать. Она позлится и покричит, но всё же поймет и примет. Всё же лучше, чем жить с человеком, который калечит людей и нарушает законы.
Закрывшись на щеколду, включаю воду в раковине. Открываю окно и, перекинув одну ногу за другой, выбираюсь на улицу.
Оказавшись стоять на земле, оглядываюсь по сторонам. Автомобиль с водителем остался стоять на противоположной стороне улицы и здесь меня точно не видно. Поглаживая живот и углубившись в свои мысли о будущем, перехожу дорогу, чтобы влиться в толпу людей и потеряться из виду.
— Всё будет хорошо, малыш, — шепчу, едва сдерживая слёзы. — Я справлюсь и выращу тебя честным человеком.
Я останавливаюсь на тротуаре, и тут со мной вдруг происходит то, чего я совсем не ожидаю: рядом тормозит чёрный тонированный микроавтобус и чьи-то грубые руки затаскивают меня внутрь. Липкий ужас проходит по телу, а сердце будто зажимают в тиски… Я не могу понять, что происходит.
Не успеваю издать ни звука, как дверь закрывается, автомобиль трогает с места, а я оказываюсь зажата на заднем сиденье между двух устрашающих амбалов.
21
Аня
Еще никогда в жизни мне не было так страшно. Руки ходят ходуном, паника захлестывает меня так сильно, что становится невозможно думать. Я сижу в фургоне с незнакомыми мужчинами, куда меня затолкали против воли. Как Богдан мог узнать, что я собралась сбежать? Неужели он так на меня разозлился, что решил хорошенько припугнуть? А иначе для чего нанял этих амбалов? И где Казим?
— Куда мы едем? — стараясь не стучать зубами, спрашиваю я.
Мужчина слева, своим лысым продолговатым черепом напоминающий бультерьера, с насмешкой смотрит на меня:
— В гости, лапуля. Учебу придется сегодня пропустить.
— И завтра тоже, — вставляет тот, кто сидит справа. — Если только Валевский не поторопится.
— Валевский — это ведь Богдан?
— Он самый.
— А вы разве не от него?
Мужчина начинают смеяться так громко, будто ничего смешнее в жизни не слышали.
— Нет, лапуля, мы на другого дядю работаем. Наш дядя с твоим дядей кое-что не поделил, поэтому ты побудешь у нас, пока они не утрясут все разногласия.
— Вы меня похищаете? — лепечу я, чувствуя, как руки леденеют. — Я теперь вроде заложницы?
— Именно так. Спальню с джакузи мы тебе не обещаем, но если будешь послушной — уйдешь нетронутой.
От шока и страха я перестаю дышать. Что значит нетронутой? Они собираются меня бить? Пытать? Я жду ребенка, мне нельзя… нельзя…
Я опускаю глаза на собственные сжатые ладошки. Рыдания жгут горло. За что мне это? Я ведь никому не причинила вреда. Просто хотела учиться и быть как все. Что теперь меня ждет? Выберусь ли я живой из этой передряги?
— С чего вы взяли, что я вообще нужна Богдану?
— Шутишь что? Ты первая, кого он к себе во дворец притащил. Вон какая у тебя мордашка симпатичная. И сиси ничего себе такие, — мужчина тянет ко мне свою огромную лапищу, и я, взвизгнув, вжимаюсь в сиденье.
— Пожалуйста, не трогайте меня, — лепечу, скрещивая на груди руки.
По моим щекам вовсю катятся слезы, но у мужчин они не вызывают никакой жалости. Повернувшись друг к другу, они начинают спорить, кто из них поедет в магазин закупаться едой.
Через час мы приезжаем к белому кирпичному дому, расположенному на пустыре. Он не имеет ничего общего с уютными коттеджами. Посеревший от времени фасад нагоняет еще большую тоску и панику, как и разваливающееся от времени деревянное крыльцо.
— Давай, топай, — распоряжается лысый мужчина и для верности подталкивает меня в спину.
Я закусываю губу, чтобы сдержать подкатывающие к глазам слезы, и переступаю порог. В доме пахнет плесенью и сыростью, и несмотря на теплую погоду, мне моментально становится холодно.
— Куда дальше? — шепотом спрашиваю я, растерянно глядя на рассохшиеся двери.
— Левая твоя. Шконку сама найдешь.
Шконка — это панцирная кровать, на которой лежит пожелтевший матрас. Кроме нее другой мебели в комнате нет. Здесь даже окна нет — вместо него есть отверстие под потолком, заколоченное доскам.
На дрожащих ногах я подхожу к кровати и, поборов брезгливость, сажусь. Мое обостренное обоняние становится большим минусом: здесь пахнет как в общественном туалете и мне приходится бороться с подкатывающей тошнотой.
Телефон у меня отобрали, как и сумку. Так страшно. Выходит, что мое спасение зависит от мужчины, от которого я сбежала. Повернуть бы время вспять, я бы ни за что бы не полезла в это окно. Но я ведь понятия не имела, во что превратится мой жизнь с появлением Богдана. Что существуют люди, готовые использовать живого человека как приманку, чтобы решить
