Значительные изменения по сравнению с Русской Правдой претерпело и уголовное право, которое, как и в процессе исходило из ассоциации преступления с «лихим делом», «крамолой», «государственном убийством», т. е. проступком против государства и церкви или убийством людей. «Крамола», «лихое дело» и «подым» упоминаются в ст. 8, 9. При этом о «крамоле» говорится применительно к боярам-изменникам.
Наказанием для этих преступлений являлась, безусловно, смертная казнь. При этом государство имело свой имущественный интерес, т. к. собственность казненного конфисковалась. Смертная казнь носила также назидательный характер. В некоторых случаях (напр., ст. 8, 9, 13, 39) подразумевалась выплата истцу ущерба из оставшегося имущества казненного. Исполнение наказания смертной казнью возлагалось на великокняжеского тиуна или дворского.
Судебник вообще говорит об ужесточении наказаний. Если в Двинской грамоте 1347 г. смертная казнь устанавливалась за третье воровство, а в ст. 8 Псковской судной грамоты возможно за второе и обязательно за третье воровство, то спустя 100 лет это наказание обязательно предусматривалось за вторичное совершение воровства (ст. 11).
Репрессивность великокняжеского законодательства проявлялась также в применении за неквалифицированное воровство наряду с выплатой иска и пошлины (существующей и в Русской Правде) торговой казни, членовредительства и продажей в холопство (напр., ст. 10).
Ужесточение наказаний за уголовные преступления интерпретируется по-разному. С одной стороны, можно говорить об ужесточении господствующим классом эксплуатации. В другой интерпретации ужесточение связано с влиянием на русское право более жестокого восточного законодательства. Несомненно также, что формирование Русского централизованного государства сделало актуальным жесткие меры за преступления против институтов этого государства.
Процессуальное правоСудебник Ивана III был итогом серьезной работы юристов XV в. и составлен как практическое руководство для судей. Среди авторов законодательства фигурируют боярин Иван Патрикеев и дьяк Владимир Гусев. В основном, изменения коснулись процессуального и уголовного права. Многие статьи законодательства говорят о суде и процессуальном праве (см., напр., ст. 1–3, 6–7, 19, 27, 37–38, 48, 67). Если «Суд Ярослава Владимировича. Русский закон» говорит о суде в общем, то Судебник основывается на более совершенном Новгородском законодательстве, которое уже разделяет компетенции судебной власти архиепископа, посадника и князя, знает судебные инстанции и структурируется на управы. Других равнозначных по уровню развития источников, вошедших в Судебник 1497 г., мы не знаем, следовательно, можно полагать, что структура суда при Иване III перешла из Новгородской судной грамоты. В частности, Судебник знает два вида суда: высший и низший.
Высший суд состоял из трех инстанций.
1. Суд высшей инстанции возглавлялся председателем боярской думы в присутствии бояр и высших судей – окольничих и дьяков (ст. 1). Решения этого суда были окончательными и обжалованию не подлежали.
2. Боярский суд, который должен был докладывать дело великому князю. За князем в этом суде было окончательное решение.
3. Суд по особым делам под председательством боярина. Решения этого суда могли обжаловаться в судах высших (здесь – первой и второй) инстанций.
Низший суд в регионах (уездах и волостях), разделенных на губы – судебные округа – проводился под председательством наместников и волостелей судьями (тиунами). Этот суд был состязательным, в нем принимали участие представители местных общин. (В общем, процесс здесь походил на аналогичный в Белозерской грамоте 1488 г. (ст. 37, 38 Судебника)). Решение этого суда было предварительным, – его можно было обжаловать в суде высшей инстанции (см. ст. 43).
Правом суда над крестьянами обладали в своих вотчинах княжата и бояре, в монастырских землях продолжал действовать церковный суд, однако преступления против церкви и тяжкие преступления входили теперь в юрисдикцию княжеского суда высшей инстанции (ст. 9, 59). (Как видно из предыдущего раздела – государство пытается ограничить права церкви).
В сравнении с Русской Правдой значительно изменилась и форма судопроизводства. Например, в Русской Правде Пространной редакции (ст. 32, 34–39) говорится только о состязательном суде, причем, по инициативе истца, а свод и розыск законодатель по форме не различает. Псковская судная грамота вводит понятие «преступление против государства, суда и их органов», а Новгородская судная грамота уже считает эти тяжкие преступления компетенцией суда высшей инстанции – «святительского суда». Судебник Ивана III перенимает этот «опыт» в законодательстве, развивает его положения и уже различает две формы суда.
Первая форма – состязательный процесс, так называемый «суд». В отличие от указанной редакции Русской Правды, аналогично с новгородским, псковским законодательством и грамотами московских князей, дело начиналось с устной или письменной жалобы (челобитной) истца в суд. Затем принимались меры по доставлению ответчика в суд, – это возлагалось на поручителей. Неявка в суд ответчика без уважительной причины влекла выдачу истцу «бессудной грамоты» и объявление ответчика виновным. Правило «третьего свода» и другие устаревшие формы здесь отменялись, т. к. законодательство уделяет большее внимание качеству самого судебного процесса и избежанию в нем возможных ошибок, – это подтверждается практически во всех статьях, где говорится о судопроизводстве.
Вторая форма суда – инквизиционная – розыск. Русская Правда знает здесь только «гонение следа». Судебник 1497 г. понимает под преступлением не «беду», или «обиду» против личности и частной собственности. В законодательстве XIV–XV вв. появляется и закрепляется преступление как «лихое дело» против государства. Следовательно, теперь государство и без воли истца может начать дело – «розыск». При этом государство понесет судебные издержки, которые затем возложит на виновную сторону (ст. 3, 6). Ст. 8 Судебника прямо говорит о преступлениях против церкви, государства, устоев общества.
Текст Судебника говорит, что по сравнению с Русской Правдой изменилась система доказательств. В некоторых случаях особых доказательств и не требовалось. В тех же ст. 8–9 для определения «лихого человека» в инквизиционном суде необходимо было только общее мнение, что данный человек опасен для общества. Ст. 13 конкретизирует как вид доказательства «поличное», при этом достаточно свидетельских показаний под присягой пяти или шести людей. Ст. 48–54 законодательства определяют понятие «послух» (т. е. свидетель). Если прежде свидетелями были «послухи» и «видаки», то в XV в. их объединили в «послухов». При этом послухом теперь мог быть холоп. Ст. 67 считает, что послухом является только видевший и знавший обстоятельства дела. Кроме того, определяется суть лжесвидетельства, оно определяется как преступление с соответствующим наказанием.
Судебник уделяет больше внимания объективности свидетельских показаний, перенимая у Псковского и Новгородского законодательства применение письменных доказательств. Законодательство неоднократно упоминает Правые, отпускные грамоты, докладные списки, договорные обязательства и указы. Ст. 14 ограничивает обвиняемого в свидетельских показаниях, считая их субъективными, исключая т. о. возможность судебной ошибки из права «третьего свода». Но оговоренный вором все же допрашивался и передавался на поруки до окончания расследования. Ст. 47 допускает судебное разбирательство даже при отсутствии свидетелей – здесь объективность решения должна быть достигнута квалификацией суда. В качестве доказательств принимались присяги (клятвы и крестоцелования), а также пережиток обычного права – судебный посадник – «поле» (ст. 4–7, 48–49, 52). Вместе с тем из законодательства видно, что государство пыталось ограничить применение судебного поединка. Во-первых, поединок ограничивался экономическими санкциями и был довольно дорогим удовольствием. Сравним, например, ст. 3–6. Без судебного поединка проигравшему необходимо было оплатить 2 алтына и 8 денег. То же самое, если стороны согласились на поединок, но дело решилось миром до организации поединка. По ст. 3 мир на поле до поединка стоил несколько дороже. А вот проигравшая сторона платила после поединка пошлину в размере суммы иска, ответственность распространялась и на личность проигравшего поединок.
Во-вторых, поединок сужал круг лиц, имевших право участвовать в нем (см. ст. 49).
В-третьих, законодательство смягчало наказание для лиц, отказавшихся от поединка, признавших себя виновными (ст. 48). Здесь законодательство солидировалось с церковными установками, считавшими поединок грехом. Поэтому уже в XVI в. «поле» как доказательство в процессе исчезает.
