Вернувшись домой Бачун стал ждать. Не прошло и получаса, как прибежал взбешенный Витька.
— Ты, сука! Ты почему ему не велел давать? Я деньги плачу!
— Плевал я на твои деньги, ничего ты не получишь.
— Почему?
Бачун подошел вплотную к Витьке, схватил его за лацканы старенькой засаленной куртки и тихо спросил:
— Где Стриж? Стриж где? Это он дал тебе деньги?
Витька отвел глаза, и Бачун понял, что попал в точку.
— Где он, говори, сука?
— Не знаю, не знаю.
— Где деньги взял, ну?!
— Клиент один расплатился.
— Врешь, ты уже с год гвоздя в стену не забил. Ну?!
— Икону продал, свою, ей-богу!
— Врешь! — Бачун выхватил из рук Витьки две скомканные купюры, достал ту, что получил от перекупщика, сличил, усмехнулся.
— Они из одной пачки. Так что ты мне рога не мочи. Точно такие деньги Стриж выбил из Абрамчика. Где он?
Где его нычка, говори!
Целый час Витька упрашивал рыжего взять деньги и дать ему кольнуться. В конце он уже ползал перед ним на коленях, плакал. Его страшно ломало, казалось, что кто-то невидимый, но ужасно сильный выворачивает суставы, на темечко как будто положили гирю, а пульс в висках все нарастал и казалось, что череп вот-вот не выдержит и разлетится на куски. Он стоял на коленях и, обхватив голову, стонал от боли. Уставший Бачун развалился на диване, зевал и монотонно, как метроном, твердил вполголоса:
— Где Стриж? Стриж где?
В руках он для большей наглядности держал шприц с готовой дозой. Наконец терпение его кончилось, он нагнулся, брезгливо сморщившись, сгреб в ладонь грязную шевелюру Витьки, поднял его лицо кверху и, поднеся шприц прямо к глазам, закричал:
— Ну, где? Говори!
И Витька сломался. Глядя на мутную жидкость в прозрачном стеклянном шприце, он тихо, глотая слюну, произнес то, что так долго ждал рыжий подонок.
— Он у Ольги.
— У какой Ольги? — сначала не понял Бачун.
— У моей Ольги, — так же тихо добавил Витька.
Сунув шприц в дрожащую руку, Бачун бегом кинулся к телефону.
— Мурай? Это я. Я нашел его!
25
И все-таки он не устоял, не выдержал. Все эти дни Мурая грызла только одна мысль — бросить все и бежать.
Так было и десять лет назад. То, что все приписывали уму и хитрости Мурая — поездку в Фергану после изнасилованя Оксанки — все это диктовал один ужас. Он ненавидел Стрижа, но еще больше его боялся. Мурай мог пойти один на двоих, на четверых, на какую угодно толпу. Но этот человек еще в детстве, в бесконечных уличных и боксерских боях, буквально вдолбил в него какой-то особенный безотчетный и панический страх.
Особенно часто Мурай вспоминал лицо Стрижа на танцплощадке, когда Анатолий сломал ему челюсть. Ведь он тогда и рукой не пошевелил, чтобы прикрыться. Вот почему, когда утром ему позвонил, а потом и прибежал довольный Бачун, Мурай воспринял его слова почти безразлично.
— Чему радуешься, дурак? Подумаешь, нашел. Ты убей его, тогда и радоваться будешь.
— А чего там? Сейчас возьму всех, зажмем в доме. Рыпнется, сожгем и всех делов.
— Дурак! — еще раз повторил Мурай. — У тебя сколько людей осталось?
— Ну, с десяток наскребу.
— Мало. Их четверо. Ты знаешь, что сегодня ночью они турбазу вместе с катерами сожгли? А там наших четверо было. Ладно, бери всех, если его не будет, оставь засаду. Да!..
Мурай остановил повернувшегося уходить рыжего.
— Слушай, если его не застанешь, а будет Ольга… убей ее. Так, чтобы он взвыл от ярости, понял? И жди его здесь.
Бачун посмотрел в мутные глаза хозяина, и внутри затрепетала какая-то слабая обида: "Опять мне самое грязное, а он в стороне".
— Хорошо, — кивнув головой, он покорно пошел к выходу.
Оставшись один, Мурай долго сидел в каком-то оцепенении. Потом очнулся, огляделся по сторонам. И выбоины на штукатурке, слепые рамы зеркал, убого обнаженные без хрусталя, ряды лампочек люстры — весь этот неуютный, постылый вид снова поднял в нем паническую волну страха. Мурай бегом выскочил из дома.
Его шофер, шустрый, вертлявый Семка, подняв капот, копался в двигателе. Он удивленно поднял глаза на хозяина, и его взгляд, как ни странно, отрезвил Мурая.
— Что там у тебя? — спросил он шофера.
— Да так, ерунда, масло меняю.
— Кончай! Мне машина скоро нужна будет, — Мурай повернулся уходить, но снова накатила мутная волна страха, и он решился. Стараясь говорить как можно небрежнее, бросил Семке: — Да, съезди к Рыку, пусть чемодан собирает.
И добавил, заметив вопрос, явно прорисовывающийся на шустрой мордочке Семена:
— И ты тоже собирайся.
Семка подпрыгнул от радости — он не любил подолгу сидеть на одном месте. А если брали еще и Рыка, значит, отлучаются надолго.
Эту пару Мурай всегда прихватывал с собой в Москву, на юг, в другие дальние поездки. Семка был хорош как шофер и незаменим на побегушках. Он не считал в тягость то, что других покоробило бы: сбегать за сигаретами или пивком, притащить на себе пьяного хозяина и вытереть за ним блевотину.
Рык был совсем другой, в чем-то даже полный антипод Семки. Здоровущий мужик лет за сорок, при первом взгляде, а затем и при втором, и при всех последующих поражающий своими габаритами. Рядом с ним даже
Мурай казался меньшим братом. Рык, в отличие от перекати-поля Семки, был человек степенный и семейный, имел двоих детей и такую же крупную, как и сам, далеко не красавицу, жену. Природа наделила его такой невероятной силой, что оторопь брала самых просвещенных в «железных» играх людей. В жизни не прикоснувшись к гире или штанге, он шутя поднимал за задок «жигули», пока меняли колесо, и еще никто не видел, чтобы он при этом уставал. На все попытки досужих людей заставить его поднять какую-нибудь штангу, чтобы выяснить наконец, сколько же он может рвануть, Рык неизменно отвечал одной фразой: "Ну, как же, нашли придурка!"
Так бы он и проработал всю жизнь грузчиком, если бы не Мурай. Того всю жизнь мучила одна проблема: в пьяном виде любил он покуражиться по кабакам, и если это сходило с рук в краях родных, то выходило боком в столицах и на югах. С Рыком же он был как за каменной стеной. Во-первых, тот никогда не пьянел, сколько бы ни вливали в него пойла, во-вторых, сохранял редкое хладнокровие в любой аховой ситуации. То, что он голыми руками мог разбросать какую угодно толпу, было не главное. Лишь он мог скрутить и успокоить буянящего Мурая. Поначалу он относился к поездкам с Мураем как к высокооплачиваемой, но нудной работе, но постепенно вошел во вкус и уже с удовольствием сопровождал хозяина по экзотическим для провинциалов барам и ресторанам.
…Ольгу разбудил требовательный стук в дверь. Во дворе заходился взбешенный Шарик. Ольга только уснула после ночной смены и соскочила с кровати взлохмаченная, долго не могла понять, в чем дело. Накинув халат и на ощупь найдя шлепки, вышла в сени.
— Кто там?
— Ольга, Витька умирает!
— Где он?! — закричала она и открыла дверь.
Дневной свет ослепил, и тут же чьи-то грубые руки выволокли ее на крыльцо, зажали рот. Мимо нее в дом проскользнули двое в черном. Прошло несколько минут, наконец в дверях показался один из «кентавров».
— Бачун, его нет.
— Ладно, заходим.
Ольгу протащили через зал, швырнули в спальню. Здесь к ней вплотную приблизился Бачун.
— Где он? — спросил рыжий, уставившись желтыми глазами и дыша в лицо гнилостным запахом давно не чищенных зубов.
— Не знаю, — тихо ответила Ольга, отводя глаза. Бачуна она не переносила еще с тех времен, как Витька начал пить. Мураевский помощник неизменно привозил поддатого Витьку со строек. С каждым днем тот был все более пьян, и если вначале его привозили на мотоцикле, то потом приходилось выгружать из машины.
Бачун схватил ее за подбородок и повернул к себе.
— А может, знаешь? — и, притянув к себе, попытался обнять. Ольга резко стряхнула с себя его руки, толкнула в грудь и отскочила в угол.
— Ах так! Ты что, сучка, думаешь, так просто уйдешь от меня?
Он попытался зажать ее в углу, но она неожиданно оказалась сильной, чего он никак не ожидал. Да и Бачун, в жизни не поднимавший ничего тяжелее ложки, был отнюдь не атлет. Он попробовал задрать ей халат, но
Ольга, развернувшись, влепила ему такую звонкую пощечину, что крысенок отлетел в другой угол небольшой комнатки.
— Ну ты об этом пожалеешь! Эй, двое сюда! Взять ее!
26
Стриж наконец-то возвращался домой. Затянувшийся рейд они закончили на турбазе, в семи километрах от города. Эту старенькую турбазу Мурай приспособил как стоянку для своих катеров. Он построил вместительный эллинг, где и отстаивал днем мураевский флот. Во время рейда не обошлось и без накладок.
Один из сторожей турбазы залег в кустах, и его никто не заметил. Тот поднял стрельбу, когда они уже отходили, и эллинг с тремя оставшимися катерами пылал. Андрей выстрелил навскидку, по вспышке, и с первой пули навек успокоил смельчака. Но и пуля «кентавра» зацепила руку Ильи. Пришлось ехать в ближайшую деревню, благо врач в ней приходился Илье родственником.
