— Особенно в таком, где мясники, палачи и людоеды входят в десятку самых уважаемых граждан, — ожил внутренний голос.
Наверно, он был прав, но я слишком устал и обессилел, чтобы спорить и чему-либо удивляться. Все тело до краев заполнилось дикой болью, и казалось, что сегодня меня уже вообще ничто больше не удивит.
К сожалению, только казалось.
Окончательно придя в себя, я не без помощи нервных окончаний, которые даже не стонали, а скорее выли от боли, с ужасом обнаружил, что моя многострадальная конечность в некотором роде не совсем свободна. Выражаясь точнее, отрубленная голова собаки все еще сжимала челюстями мою ногу. Это выглядело настолько дико, что в первые мгновения я даже не поверил своим глазам.
Потом все-таки поверил, но легче от этого не стало.
Спустя некоторое время, привыкнув к боли, насколько это вообще было возможно, и убедившись, что нога хотя и кровоточит, но все-таки пока еще остается на месте и способна относительно нормально функционировать, я попытался осмыслить происходящее. И, сопоставив некоторые факты, как то: наличие в руках моего персонального носильщика большой кривой сабли, способной разрезать не только булочки для гамбургеров, но и кое-что побольше, с одной стороны, и отрезанную голову подлой твари — с другой, пришел к выводу, что парень, тащивший меня, ни больше ни меньше как спас мою жизнь. Это было очень мило с его стороны, и, пожалуй, как-нибудь при случае надо будет обязательно...
Хрясь!!!
Тело мотнуло так, что я чуть было не свалился, но толстяк лишь крепче прижал ношу к себе, так что едва не выжал из моих легких последние остатки жизни, словно зубную пасту из тюбика. К счастью, у моего организма хватило запаса прочности, и, вместо того чтобы испустить дух, я ограничился наполовину вылезшими из орбит глазами, что и позволило благодаря увеличившемуся углу обзора краем глаза заметить чью-то голову. Голова весело катилась по мостовой, словно резиновый мячик, брошенный неосторожными детьми на проезжую часть...
— Блеееееееее!!! — Не долго думая завтрак решил, что стал достаточно самостоятельным, чтобы наши жизненные пути разошлись, и пошел искать счастья на одежде толстяка, который, впрочем, был настолько занят своими проблемами, что ничего не заметил.
Потерпевшая сторона (то есть я), истратив последние силы на незапланированную эвакуацию из желудка остатков пищи, окончательно пала духом.
Не успев привыкнуть ко всем этим кошмарам и в полной мере адаптироваться в мире, где отрубленные головы и вывороченные внутренности никого не удивляют, я пришел к неутешительному выводу, что сегодняшний день доконает меня окончательно.
И что удивительно — как в воду глядел.
Впрочем, развить мысль до конца так и не удалось, потому что мои глубокие умозаключения были опять прерваны, на этот раз рекламным объявлением, начало которого я, занятый своими невеселыми размышлениями, не расслышал.
Пространство в радиусе не меньше нескольких миль заполнил голос, вырвавшийся, казалось, из самой преисподней[52]. Голос сообщал следующее:
— Силы охраны и правопорядка великого города Сарлона по высочайшему повелению Фромпа Второго, нашего всенародно любимого правителя, да осветится его жизнь вечным светом счастья, приказывают немедленно прекратить несанкционированные беспорядки с применением элементов противозаконной магии и сдаться на милость его высочества...
В этот момент толстяк снова кого-то зарубил прямо на ходу, меня мотнуло так, что я больно ударился головой, на какое-то мгновение отвлекся и по уважительным причинам не расслышал продолжения, что, впрочем, было не так уж и важно. Самое главное — изюминка, так сказать, — было припасено на конец выступления:
— Район блокирован по всем направлениям пространства, включая переходы в другие измерения, добровольная капитуляция принимается в течение пяти минут, после чего территория объявляется «Зоной стертого измерения».
Отсчет пошел...
— А-а-а, шакалы на службе облезлого тигра!!! — взревел толстяк, тащивший меня на спине. — Провалитесь вы все в могилу бездомного бога Виру вместе со своими лизоблюдскими повадками, и чтоб ваши чресла...
Дальше он так длинно и грязно выругался, что я краснею при одном воспоминании об этом монологе.
— И будь я трижды проклят, если... ......[53].... — и клинок свой вобью в ваши лживые глотки, — закончил он на романтической ноте, останавливаясь и тяжело хватая воздух легкими со звуком, напомнившим работу парового двигателя.
— Браво, браво, стервятник Билли, — проскрипел неизвестно откуда взявшийся противный, смутно знакомый голос.
Я не глядя поставил бы десять долларов на то, что это один мой старый добрый знакомый, охотник за моим скальпом по имени Компот. И когда Билли бросил меня на землю, церемонясь не больше, чем если бы я был мешком с гранулированными удобрениями, я с радостью убедился, что оказался прав.
— Тебе почти удалось украсть у меня старого друга[54], — продолжал старикан. — И если бы я так не торопился из-за этих, как ты правильно выразился, шакалов, то наверняка нашел бы пару минут, чтобы научить тебя хорошим манерам, объяснив, что красть у ближнего — тяжкий грех[55]. Но, повторяю, в данный момент я слишком тороплюсь, поэтому если ты просто отдашь мне этого молодого человека, то мы разойдемся по-хорошему.
У меня начало складываться впечатление, что я занимаю все верхние строчки местных хитпарадов, потому что популярности моей здесь, казалось, не было предела.
— Да ну?
Похоже, в сердце мясника по имени Билли блестящая проповедь Компота не оставила особого следа.
— А тебе не кажется, старая развалина, что у тебя не осталось энергии даже на одно захудалое заклинание, способное остановить мой клинок? — прохрипел толстяк и, не теряя времени даром, бросился на старика[56].
Я опять подумал: в этом безумном мире все происходит настолько быстро, что не успеваешь ничего понять. Секунду назад они мило беседовали, и вот уже толстяк с налитыми кровью глазами несется на старика, словно бешеный бык, с обнаженной саблей наперевес и абсолютно серьезным намерением зарубить несчастного колдуна. Помня о голове, катящейся по мостовой, и некоторых других жертвах, не столь ярко запечатлевшихся в моем воспаленном сознании, я ни секунды не сомневался, что это не дружеский розыгрыш, а суровая правда жизни.
Компот гадостно улыбнулся[57], с неожиданной для его возраста скоростью засунул руку в карман своего необъятного балахона и, вытащив оттуда небольшой пакетик, швырнул его в Билли, угодив в ногу. Мои опасения подтвердились — старик был подлец по натуре. Уж не знаю, что находилось внутри[58], но, во-первых, это сразу же остановило Билли, а во-вторых, очень ему не понравилось. Он взвыл, как стая койотов, почуявших добычу.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});