— Фитюк! — громогласным шепотом подсказал от дверей Агафон Красавец, отставляя в сторону посох и извлекая невесть откуда перо, чернильницу и лист пергамента. — Сильвестр Фитюк, Ваша Светлость!
— Да, конечно! Почтенный Фитюк изволил усомниться, что Тильберт Гудзик зван в приличные дома, в частности, к Просперо Кольрауну. Более того, досточтимый Фитюк рискнул предположить, что упомянутый сударь Гудзик ходит в приличные дома без спросу! Видя, как его бывший ученик сидит за одним столом с августейшей четой, он тем не менее… Что это, как не оскорбление?
— Барон, вы правы, как никогда! — королева Тереза возвела очи к потолку, изучая алебастровых лямуров с осыпавшейся позолотой на крыльях и рожках. — И что теперь прикажете делать?
— Кровью! — отрезал барон с набитым ртом. — Среди дворян… ин-синуа-а… хр-р… кровью!
— Речь идет не о дворянстве, — ласково осадил забияку Его Величество. — Оскорбление, я полагаю, было косвенным и ненамеренным. Кроме того, надо учитывать долг ученика по отношению к учителю…
Принцессе Марии-Анне, подпрыгивавшей на месте от возбуждения, наконец удалось вставить и свое слово:
— Турнир! Папенька, маменька, не надо кровью! Турнир!
— Турнир! — возликовал фон Кайзеринг.
— Турнир! — поддержала королева. — Чтоб в веках! И в «Сопредельном Вестнике», на первой странице!
— Мы не возражаем, — подвел итог Серджио Романтик. — Тильберт Гудзик, Сильвестр Фитюк, вы готовы померяться силами в нашем присутствии?
И когда сукин сын Тильберт, ни на минуту не задумавшись, воскликнул: «Всегда готов, Ваше Величество!» — колдун понял, что его, ёлки-метёлки, заманили в западню.
— Чудесно! — расцвел король, не дожидаясь согласия второго участника. — Мы выдвигаем условием сего турнира полную безопасность обоих… э-э… турнирантов? соперников?
— Участников, — с наивозможной деликатностью вставил Арчибальд Тюхпен, ранее молчавший.
— Гениально, зятёк! Участников! Итак, каждый участник по очереди, в течение одной минуты, волен творить со вторым любые чудеса и превращения, какие позволит его мастерство. Но имейте в виду: без членовредительства и ущерба здоровью! Иначе мы разгневаемся и никому мало не покажется…
Взлетев над столом, франт Тильберт ловко приземлился в центре залы. Он меня без хлеба съест, ужаснулся Фитюк. Ишь, летун!.. Но отказаться от турнира не было возможности. Всё явно придумали заранее, мнение колдуна никого не интересовало. Что ни произойди здесь и сейчас, главное в другом: о турнире в Блезуа можно будет вспоминать долгими зимними вечерами, цитируя соответствующую оду Агафона Красавеца — глянь, глянь, уже строчит, бардова морда, уже сочиняет!..
Провинция бедна событиями, а тут такая потеха.
— Прошу, наставник!
Пятерня-невидимка уцепила колдуна за шиворот и повлекла. Сосредоточась, Фитюк разжал пальцы у себя на воротнике один за другим, но поздно: к этому времени он стоял с окаянным ученичком лицом к лицу.
— Итак, по праву молодости и оскорбленной стороны я начну первым!
Тильберт шутовски взмахнул руками, творя пассы. Лисьи черты исказила гримаска хищного удовольствия. Зря я его палкой лупил, подумал Фитюк, следя за губами читавшего заклятие парня. И ремнем зря. И упряжью. Сейчас икнется…
Ничего не произошло, но собравшиеся за столом разразились овацией.
Фитюк пожал плечами и услышал звон бубенцов. Мелодичный, тоненький звон. Он скосил глаз и обнаружил, что по его плечам ездят крохотные сани, запряженные лошаками-мирабилами. К длинным ушам мирабилов были прикреплены бубенчики, а к горбам — флаги с изображениями Сильвестра Фитюка в непотребном виде.
Их Величествам с гостями флаги видны были скверно, а Фитюку — отлично.
Ну, пакостник…
— Радуйтесь, наставник: я вас возвышаю!
Земля ушла из-под ног. Колдун повис в восьми локтях над полом, внизу бесновались борзые, лая и пытаясь ухватить висельника за пятки. Живот бедняги раздулся неестественным образом, отвердев и напомнив собой костяной шар, на котором синей тушью какой-то шутник изобразил контуры держав: Реттия, Турристан, Дангопея, Ла-Ланг…
Внутри, в желудке, щебетали съеденные куропатки и думали тресковые мозги.
Сани сместились с плеч на удивительное брюхо, звон бубенцов усилился. В мочках ушей проклюнулись ростки: миг, другой, и плети буйного вьюнка упали на борзых, оплетая их побегами с ярко-алыми цветами. Собаки взвыли, Фитюк выругался и с удивлением отметил, что голос его стал похож на кряканье селезня в брачный сезон…
— Минута истекла!
— Я помню, Ваше Величество!
Вернув Фитюка на прежнее место и возвратив ему привычный облик, Тильберт Гудзик раскланивался. С лица парня не сходила торжествующая ухмылка.
— Ваша очередь, Сильвестр! — объявил Его Величество, икая от смеха.
Тильберт выпятил грудь.
— Я к вашим услугам, наставник!
— Мне надо подумать, — мрачно уведомил Фитюк.
— Разумеется, — согласился король. — Возраст имеет свои привилегии. Но не слишком долго: мы ждем…
Понимая, что время течет водой сквозь пальцы, что король может разгневаться, а лицо и без того потеряно навеки, Фитюк тем не менее вместо поиска нужных заклинаний думал о всяких пустяках. Соревноваться с молодым прохвостом? Бесполезно. Сразу видно, кому назначен триумф, а кому — пинок под зад. Возраст — не тетка. Да и таланты у нас простые, сельские, мы в Универмагах не обучались. Юный враль горазд пыль в глаза пускать, но дело, скажем честно, разумеет. Авось и наша крупица в его мастерстве сыщется.
И на том, ёлки-метёлки, спасибо.
Главное, пусть Фильку на кухне накормят… А мы сыты по горло, грех жаловаться. Куропатку за похабный флажок, кулебяку за брюхатый полет — равный обмен, если по-нашенски, по-простецки…
Фитюк молчал, время шло, а напротив, белый как мел, стоял Тильберт Гудзик. Сдернув берет и комкая головной убор в кулаке. Переминаясь с ноги на ногу. Морщась, прикусив нижнюю губу и сдвигая брови все теснее, все болезненней, до жалкой складки на переносице. Словно каждая секунда смывала возраст с его лица, превращая самоуверенного молодца в мальчишку, давно потерянного за пластами дней.
Посторонний зритель согласился бы держать пари на что угодно, что мальчишка боится.
До колик.
До рези в животе.
До смертной икоты.
— Ну, я это… — начал Фитюк, ища слова, чтобы подвести итог. — Это, значит…
Но его перебили.
— Я проиграл! Наставник, я проиграл! Удостоверяю свой проигрыш перед Их… перед Ихними Величествами… перед достопочтенной публикой…
И совсем уж по-детски:
— Не надо! Сдаюсь!
Король Серджио Романтик от изумления встал из кресла. Его Величество недоумевал: что произошло? Радоваться надо или огорчаться? Миловать или карать? Нас обманули или доставили удовольствие?
— Наши победили, — отчетливо произнес в тишине Арчибальд Тюхпен, Потрошитель Драконов, заговорив второй раз за весь пир. — Столица пролетает, как демон над храмом.
И Его Величество согласился. Столица пролетает.
Это даже лучше, чем потеха над старым деревенским колдуном. Простите! — над нашим верноподданным, истинным мэтром Высокой Науки, невзирая на годы, способным дать укорот любому желторотому хлыщу. Да, именно так.
III.…Нам очевидцы правду рассказали:Они сошлися в пиршественной зале,Лицом к лицу, лица не увидав.
Один был юн, но мудр, как удав,Другой был стар, но горделивый ростИ вид твердили: он не так-то прост.
Царила здесь Высокая Наука!Казалось, дед в объятья принял внука,И тех объятий дедовская мощь
Давила смертно — но и внук не тощИ не лишен сноровки чародея,Таинственными силами владея,
Каких еще не видела земля.Соперники по воле короляВступили в ратоборство. Мудрым слава!
Колдуя слева, заклиная справа,Они вовсю творили чудеса.Смешались поединщиков власа,
Седые с черными, как перец с сольюВ едином блюде, где гуляш с фасолью,
Мешаются. Но чуден был финалТурнира. И заранее не знал Никто из зрителей…
Агафон Красавец, из поэмы «Турнир в Блезуа, или Провинциальные Триолеты».
IV.— Дядько Сил! Дядько! Гости к нам!
На сей раз Сильвестр Фитюк отрываться от дела не стал. Ну, гости. Обождут. Колдун поставил последний стежок, завязал узелок, откусил остаток нитки крепкими, растущими вкривь и вкось зубами — и лишь после этого глянул в сторону калитки. За калиткой топтался, сотрясая землю, кудлатый детина. В нем Фитюк без труда признал королевского псаря, немого Гервасия.
