– Я владелец этого клуба, – быстро сказал он, чтобы хоть как-то реабилитироваться. – Вам здесь нравится?
Но Еву, казалось, его социальный статус не заинтересовал.
– У тебя красивый живот, – сказала она, допивая виски. – Можно поближе посмотреть?
– What? – она застала его врасплох.
– Покажи свой живот, – насмешливо повторила она. – Разве ты для того ходишь в спортзал, чтобы скрывать такую красоту?
Вокруг них начали собираться репортеры. Еще бы – не каждый день удается запечатлеть флирт скандальной кинодивы и любимого персонажа светских хроник.
– Ты хочешь, чтобы я… разделся?
– Вот, что интересно, – она задумчиво прикусила нижнюю губу. – Мужчины и правда настолько тупее женщин? Или это я так на них действую?
Давид почувствовал, как темные джинсы с принтами в виде черепов стали ему тесны. Она была не похожа ни на одну из женщин, которых ему довелось повстречать. Нахальный большеглазый олененок Бэмби с капризным изгибом сочных губ, нежной шеей и такими чертями в насмешливых глазах, что даже ему страшно становится.
– А ты в ответ тоже мне что-нибудь покажешь? – неловко пошутил он, расстегивая рубашку.
– Могу поклясться, что ты и так знаешь, как выглядит мой клитор, – рассмеялась Ева в ответ. – Живот у тебя что надо. Мне кажется, мужчин с дряблыми брюшками надо отстреливать. Или поселить в какой-нибудь резервации, чтобы глаза не мозолили… Хочешь меня?
Нервно сглотнув, Давид мелко затряс головой, чувствуя себя при этом полным идиотом.
– Я остановилась в Балчуге, – нахмурилась Ева. – Но вообще я получила тридцать штук за мое присутствие на этой вечеринке. Мне надо пробыть здесь не менее полутора часов. Столько журналистов…
– Обойдутся, – у Давида пересохло в горле. Неужели она не разыгрывает, неужели этой ночью случится то, за что он, не торгуясь, заплатил бы миллион долларов?!
– Тогда поехали? – она выбралась из-за стола.
Когда Давид пробирался к выходу, кто-то так цепко ухватился за его локоть, что чуть рукав ему не оторвал. Он недовольно обернулся и увидел Артема – с ошарашенным видом тот наблюдал, как его лучший друг уводит с вечеринки всемирно известную звезду.
Давид стряхнул его руку и покачал головой: не сейчас.
Впереди его ждала волшебная ночь.
* * *
Настя ворвалась в дом, как ведьма, – глаза горят, волосы растрепаны, тонкая куртка распахнута на груди, но лихорадочный румянец намекает на то, что холода она не чувствует, что она вообще ничего не чувствует, кроме такого концентрированного волнения, что рядом с нею начинают барахлить электроприборы.
Даже мама ее удивилась – наверное, в тот только момент и почувствовала, что дочь вдруг стала такой, какой она давно ее не видела, – живой, взбудораженной, словно наэлектризованной, как и полагается нормальной девушке ее возраста и темперамента.
Настя не стала маму томить. Рубанула с плеча:
– Я уезжаю, – и начала увязывать вещи в тюк.
Да, вот с такой бесхитростностью, в тюк. Чемоданы, если они когда-то и были, мама давно пропила. Да и брать с собою ей было практически нечего. Не пропахшие же печкой свитера из собачьей шерсти. Не валенки же с резиновыми галошами. И не уродливые хлопчатобумажные ночнушки. Зубная щетка, крем для рук, две смены нижнего белья, несколько футболок, запасные джинсы, засохшая тушь… Злополучное нарядное платье. Вот, пожалуй, и все. Скудный стартовый капитал для начала новой жизни.
– То есть… Как это уезжаешь? – удивилась мама. – Куда?
– В Москву. Я работу нашла.
– Какую еще работу? – казалось, впервые за много дней мама встрепенулась, очнулась от сна наяву.
– Поваром, какую же еще! Меня на вокзале ждут!
– Кто ждет? Настя, стой! Не нужна тебе эта Москва, работа эта! Еще в публичный дом попадешь, в Турцию продадут!
Резко дернув молнию старой сумки, Настя с корнем вырвала ее из ветхой ткани. Вот черт, теперь скотчем заклеивать придется.
– Мамочка, все будет хорошо! Мне такую зарплату предложили – я о таких деньгах и мечтать не могла. И мобильный телефон оплатят, и медицинскую страховку! А мой работодатель – женщина.
– Настя, но…
– Все, мам, все, – Настя торопливо чмокнула ее в сухую бледную щеку с красными прожилками лопнувших сосудов. – Я тебе звонить буду каждую неделю. И деньги посылать!
Ольга Константиновна пожалела о своей спонтанной слабости в тот момент, когда взволнованная бледная Настя переступила порог ее особняка. Ольга видела, как молоденькая кондитерша нервничает, как ее дрожащие пальцы путают шнурки дешевых кроссовок, какими испуганными глазами она смотрит на мраморные полы, витражи, аквариум с черепашками, марроканские люстры… Девчонка явно не спала всю ночь – лицо осунулось, под глазами синяки. Слова лишнего не скажет, смотрит в пол, покусывает нижнюю губу. И это создание теперь будет жить с нею бок о бок. Конечно, ее комнатка в подвальном этаже, Ольга никогда туда не ходит… И готовит девушка божественно – словно в каждый пирожок запекает кусочек души. Но все равно – какая-то странная эта Настя, не от мира сего.
А Настя тем временем ходила по огромной кухне, похожей на утрированный космический корабль из рекламного ролика, заглядывала в шкафчики и не могла ответить самой себе на простой вопрос: правильно ли она поступила или нет. С одной стороны, у нее есть высокооплачиваемая работа, да и Москва рядом, десять километров на маршрутке. С другой – каким образом эта самая работа сможет сблизить ее с Давидом Даевым? Как она собирается к нему подступиться? Как у нее получится хотя бы наблюдать за ним из этой глуши?
Не будучи принцессой по крови, Оксана Шмакова с несвойственной подростку скрупулезностью создала себе имидж великосветской особы. Легкодостижимому r’n’b блеску, джинсам со стразами, обнаженному загорелому брюху, пластмассовым бусам и брошкам в виде черепов она предпочла образ леди Ди.
Тщательно уложенные светлые волосы, строгие костюмы (шелк летом, шерсть зимой и никакой синтетики), нить жемчуга вокруг шеи, шпилька (не вульгарная, но достаточно высокая, чтобы щиколотки смотрелись статуэточно-изящными).
Оксана всегда была при полном параде. На ее по-детски румяном лице всегда был тонкий слой тональной пудры, брови были едва заметно подведены бежевым карандашиком, чистые волосы благоухали классическими ароматами «Chanel» и «Givenchy». Три раза в неделю она причесывалась в Жак Дессанже, по субботам ходила на маникюр и педикюр в «Aldo Coppola».
Казалось, что тривиальные женские недоразумения вроде облупившегося лака, спущенных петель на чулках или потекшей туши не могли иметь к ней отношения. Она была до оскомины идеальной – вслед таким другие женщины раздраженно кривят губы.
