была мертва!
Маг опешил на мгновение. Внимательно всмотрелся в мое лицо, пытаясь отыскать на нем признаки лжи, но, естественно, не нашел. И даже отпустил полированные подлокотника стула.
Что, в кой-то веки даже нечего сказать?
То-то же!
Я отвернулась обратно, и всё-таки налила себе воды в стакан. Пальцы предсказуемо дрожали, но мне было уже всё равно. Не могла я так просто спокойно говорить о смерти самого близкого мне человека. Не могла!
Только ради нее я поехала тогда в Ансгар. И ее же в итоге потеряла.
— Мне жаль.
Я лишь криво усмехнулась. И едва сдержала себя, дрогнувший стакан подальше оставляя. Хрусталь, не хрусталь, а в голову его дурную, черноволосую, уж больно запустить хотелось!
— Но я смотрю, ты времени зря не теряла, — вдруг хмыкнул мужчина, и черные когти на его руках перестуком прошлись по столику, едва касаясь отполированной до блеска, нынче модной в столице лиственницы. — Шикарным домом обзавелась. Неужели Кровавая Ведьма что-то помимо скита в лесу в наследство оставила?
— А вот это уже не твое дело, — упрямо бросила, сжимая рукой всю ту же щетку для волос, как назло, отделанную мелким жемчугом. И не удержалась, босые ноги машинально под стул поглубже сунула!
Хотя, казалось, чего стыдиться-то? Не украла я деньги на этот дом, а своими честными трудами заработала!
— Неужели? — маг иронично вскинул бровь. — Тогда почему пытаешься спрятать от меня ноги?
Да что б тебя. Как всегда, на диво глазастый!
Ну я взяла и ноги на рядом стоящую банкетку и выставила. И плевать было, что ночная сорочка бесстыдно задралась, обнажая их до колен. Хочет правду узнать? Пускай собственными глазами полюбуется!
К слову, собственных увечий я всегда стеснялась и почти никогда не ходила босой. Мало того, что с детства выше щиколоток белесые шрамы от укусов остались, так и всё, что ниже, теперь неприглядно выглядело: от щиколоток, ниже, да до самых пяток. На пальцы, и те взглянуть страшно!
Но Черный Волк снова не отвел взора. Совсем наоборот, он опустился на корточки и коснулся моей ноги. Осторожно взял ее в ладонь и медленно провел пальцем вдоль стопы с правой стороны — аккурат там, где острая ветка много лет назад мышцы пропорола. И вроде руки у него были прохладными…
А меня будто обожгло!
— Так вот, почему ты хромаешь.
Я торопливо одернула ноги, не понимая, почему позволяю ему это всё. И почему вообще с ним разговариваю, вместо того, чтобы гнать поганой метлой из дома! Но его умение подмечать мелочи меня словно из колеи выбивало, заставляя длинный язык болтать без умолку.
А что до ноги — хоть рана и зажила давно, последствия ее дали о себе знать болью и хромотой. Не всегда, только лишь после сна или длительного сидения. Со временем я даже разучилась ее замечать, изредка вспоминая лишь с легкой досадой.
Но ему-то какое дело?
— Именно, — едва не зашипев, что тот аспид, я одернула ноги. Подол рубашки поправила, и снова под стул сунула, не желая больше выставлять напоказ свои слабости. Ни эту, ни другие! — Перетанцевать полуденниц, не заплатив цену, еще не удавалось никому, знаешь ли!
— Те самые полуденницы, которые Лиса в поле мариновали? — невесть к чему припомнил Волк.
— Мариновали, — хмыкнула я и, взяв щетку, наконец-то применила ее по прямому назначению. Правда, чесать волосы начала с таким усердием, что едва не выдрала пол головы! — Лучше б они его там и уморили! И тебя вместе с ним!
— Не мне тебе объяснять, Доминика, — мужчина поднялся, как прежде не отводя глаз. А вот куда деть свои, я не знала. — Что у нас не было выбора.
— Не было выбора? — остановившись на мгновение, я уставилась на него через зеркало, нехорошо сощурившись. — Ну, разумеется! В Вашем распоряжении были всего лишь ведьмы всего мира — выбирай, не хочу! И слова бы против никто не пикнул. Конечно, такая честь, послужить защите самого Ансгара! И что выбрали вы? Обвели вокруг пальца сопливую деревенскую ведьму!
— Не преувеличивай, — равнодушно поморщился Волк. И как всегда, в его темных, как ночь, глазах ничего прочитать было нельзя — будто два равнодушных омута.
И это вывело меня из себя.
Отодвинулась я от туалетного столика так быстро, что стул опрокинулся и громко треснулся о пол так, что едва не зазвенели открытые окна. И резко развернулась, взметнув волосами, слыша, как звенит от гнева собственный голос:
— Мне было пятнадцать! И вашу вину я сейчас еще преуменьшаю!
— Да что ты, — неожиданно прищурился в ответ он. И шагнул вперед, небрежно откидывая ногой валяющийся на пути стул. Шел он медленно, будто хищник, уверенный в своей силе, приближается к загнанной в угол добыче. — Прям так преуменьшаешь?
И всю мою решительность вмиг как морем смыло.
Ведь такого Волка я до сих пор боялась!
И сама не поняла, как, растеряв всю злость и решимость, начала отступать к стене. И отступала до тех пор, пока в нее не уперлась.
А маг тем временем становился всё ближе, и каждым своим словом, бившим наотмашь не хуже батога:
— Таких как ты, глупых малолетних деревенских ведьм, в Ансгаре две сотни — и это только в Школе Ворожей. Еще столько же магичек по всей империи и, намного больше — обычных крестьянских девок. Их тысячи, Доминика — простых, невинных людей, живущих у границы Рунха. И сотни тысяч по всей империи: стариков, женщин, детей. И наша обязанность, вся наша суть, смысл нашего рождения и жизни — это защищать их. Любыми способами.
— Но…
Но не успела я охнуть, как руки Волка уперлись в стену по обе стороны от моей головы. И он, глядя мне прямо в глаза, перебил, жестко закончив:
— И если для их спасения мне снова придется принести в жертву одну глупую ведьму, я это сделаю.
Это я понимала. Как и понимала всю безысходность его положения — всех их, всей пятерки. Что они существуют только для защиты своей империи, что им магия дана только для этого. И что моя жизнь никогда не сравнится сразу с тысячами других жизней, я понимала тоже!
Но боль предательства до сих пор разъедала душу.
— И как ты это сделаешь? — с трудом подавив дрожь в голосе, упрямо вскинула я подбородок. — Уж не силой ли заставишь?
— Если придется, то силой, — отталкиваясь от стены, криво хмыкнул мужчина. И вдруг усмехнулся, как будто что-то заметив. — Но для начала я приберу это.
И сдернул с моей шеи кулон!
— Отдай! — я бросилась к нему,
