лошадей, на которых ехал сам маршал Строцци, то они довезли его до Компьена и были до такой степени измучены, что их там и оставили. Таким образом, Брюске пришлось очень дорого заплатить за обезображенную им лошадь маршала: но все эти шутки сопровождались только смехом и остротами».
«В другой раз, – рассказывает еще Брантом, который неутомимо рассказывает в своей книге о всех выходках своего любимого шута, – Брюске отправился к маршалу Строцци и стал просить последнего примириться с ним и не делать ему таких неприятностей, которые так дорого обходятся. Вследствие заключения такого условия Брюске пригласил маршала к себе обедать вместе с несколькими придворными и обещал их угостить на славу. Маршал согласился принять приглашение и в назначенный день приехал к Брюске вместе с несколькими придворными. Когда они приехали, шут радушно их встретил, у него была перекинута через плечо салфетка, точно он сам хотел исполнять обязанность метрдотеля. “Успокойтесь, господа, – сказал Брюске, – я сам принесу вам кушанье”. Действительно, он тотчас же его принес. Первым блюдом были пироги всевозможных величин – и большие, и средние, и маленькие, все они были прямо из печки, и от них пахло очень хорошо; видно было, что он не поскупился положить в эти пироги пряностей: тут была и корица, и даже мускат. Когда все гости сели за стол, то хозяин сказал им:
– Садитесь, господа, кушайте и постарайтесь поскорее истребить это кушанье, чтобы очистить вам место для других, которые я вам тотчас подам.
Однако Брюске, сказав это, надел шляпу, пристегнул шпагу и отправился в Лувр известить короля о своем пиршестве. Гости между тем принялись за принесенные пироги. Но что же оказалось? В одном была запечена лошадиная кожа, в другом уздечки, а то и копыта и т.д. Некоторые из гостей, не успевшие разглядеть, в чем заключается начинка, уже откусили пирога и стали его выплевывать. Конечно, они не ожидали такой выходки от Брюске и надеялись, что он сейчас подаст им хорошего мяса, но их ожидания были напрасны; никто не являлся; тогда они стали просить пить; им подали самого лучшего вина, гости выпили, развеселились и, казалось, забыли о выходке Брюске. Допив поданное вино, они потребовали еще; тогда слуги и почтари, которые также прислуживали за столом, объявили, что их господин приготовлял сам это вино и приказал сказать, чтобы гости сказали, который из этих сортов они находят самым лучшим, такой им и подадут. Приглашенные много смеялись, говорили, но прошло уже несколько времени, а Брюске все не было; тогда они спросили у слуг, куда девался их господин? На это им отвечали, что король прислал за их господином и он поспешно отправился во дворец. Тогда гости спросили, не подадут ли им еще какого-либо угощения, и получили отрицательный ответ. Гости встали из-за стола и отправились в кухню. Там они не нашли никого, печь была совершенно холодная, и вся посуда на месте. Тогда эти господа порешили уйти, взялись за свои шляпы и шпаги и хотели пойти поискать, где можно было бы пообедать; они чувствовали сильный голод, потому что уже было далеко за полдень.
Я еще забыл сказать, что когда Брюске подавал на стол свои знаменитые пироги, то он вошел в столовую в сопровождении своих почтарей; их было числом до тридцати человек, и все они трубили в рожки, точно приехали на почтовую станцию перекладывать лошадей. Затем, когда он пригласил маршала к столу, то сказал, что будет угощать его тем, что у него найдется в доме, и тут он стал насмехаться над теми, которые, давая обеды, бегают по соседям занимать не только посуду, но далее и деньги.
Маршал Строцци никогда не любил оставаться в долгу у шута, он всегда мстил ему за все его шутки и выходки, и на этот раз он отплатил ему за обман».
«Маршал, – продолжает Брантом, – всегда смеялся над обманами Брюске, но в то же время он придумывал какой-нибудь план, чтобы не остаться в долгу у шута; несколько времени спустя после знаменитого обеда маршал приказал увести у Брюске его любимого лошака, что было очень легко сделать, так как это животное водили на водопой привязанным к хвосту других почтовых лошадей. Когда лошака привели к маршалу, он приказал его заколоть, снять с него шкуру и мясо употребить частью для начинки пирога, а частью поджарить. Затем маршал пригласил Брюске к себе обедать, уверив, что он его не обманет, а угостит как следует. Брюске отправился на обед к маршалу и с большим аппетитом поел и пирога, и жаркого; у шута был всегда хороший аппетит, а в то время он чувствовал голод и наелся досыта. После обеда маршал спросил у своего гостя:
– Хорошо ли я угостил тебя, Брюске?
Шут ответил, что он вполне сыт и никогда так хорошо не ел, как в тот день.
– А слушай, – снова спросил его маршал, – не желаешь ли ты узнать, чем я тебя угостил?
И он тотчас приказал принести голову его лошака, разделанную наподобие кабаньей, и сказал ему:
– Вот чье мясо ты ел, Брюске. Узнал ли ты эту голову?
Брюске пришел в ужас; он даже почувствовал тошноту; кроме того, ему стало грустно, что он с таким аппетитом уничтожал мясо своего любимого лошака, который так часто возил его и в поля, и по городу».
«В другой раз маршал опять устроил шутку с Брюске; королева пожелала видеть жену Брюске, о которой маршал Строцци рассказывал, что она очень безобразна собою, что и было на самом деле; она сказала об этом шуту и попросила, чтобы тот непременно привел к ней свою жену; Брюске, конечно, исполнил желание королевы и привел к ней свою супругу, одетую в венчальный наряд и с распущенными по плечам волосами; она должна была улыбаться, точно действительно должна идти под венец; Брюске также был одет как новобрачный и одинаково улыбался и корчил веселое и счастливое лицо, держа за руку свою жену. Кроме того, Брюске предупредил королеву, что его жена была совершенно глуха и разговор с нею не может представлять никакого интереса; но королева ничего не хотела слышать и пожелала во что бы то ни стало ее видеть и поговорить с ней о ее хозяйстве, о ее времяпровождении и о жизни ее мужа. С другой стороны, Брюске уверил свою жену, что королева совершенно глуха и потому с ней следует говорить как можно громче. Кроме того, шут приказал жене, что когда она будет представлена королеве, то должна
