водой» так неумело, что, услышав его вопли, Ричи Блэкмор, наверное, счел бы их за оскорбление. Закат, который Илья провожал в компании двух горняков откуда-то из центральной России, что жили с ним в «Бич Классик Пэлас». И так снова и снова, по кругу. Навстречу ему шли местные, которых Илья считал настоящими дикарями, поскольку они могли на ходу чистить зубы, носить вместо штанов дхоти или, хуже того, плеваться на асфальт. Он совершенно не задумывался о том, что сам был одет в одно полотенце, плевался не меньше их, а зубы его не были чищены вовсе.
Надо сказать, что Илья Устинов относился к Индии весьма предвзято, не утруждая себя сравнениями. Он часто жаловался на мусор, не задумываясь о мусоре, что лежал на множественных пустырях его городка в Сибири. Он говорил, что индийцы одеты как оборванцы, натягивая свои красные спортивные шорты и майку, которые не выходили из моды только потому, что никогда в нее не входили. Он сетовал на отсутствие культурных событий и приличных мест, хотя в его родном городке к светской жизни можно было причислить разве что старый дом культуры, где работал вахтер, который обладал уникальным талантом спать при любых обстоятельствах, и несколько более-менее приличных баров. Да и сам Илья считал, что культура — это пить не из горла, а из красивых хрустальных рюмочек.
Илья Устинов впервые покинул пределы Сибири. Впервые был в другой стране. Но, несмотря на это, за шесть дней пребывания в Индии так и не нашел время, чтобы как следует осмотреться, и ни разу не покинул туристической зоны, где бродили такие же красные, подвыпившие и тучные туристы из России и Великобритании, к которым Илья тоже относился не слишком хорошо. Чужая культура вызывала у него раздражение. Хотя стоит отметить, что к индийцам он был более благосклонен, но лишь потому, что считал их обязанными ему за то, что он привез в их страну деньги, которые здесь и потратит. Вообще ему было плевать, в какую страну ехать: главное, чтобы там было море, а в отеле — мини-бар.
На отдыхе Устинов пил так, словно считал это своим долгом. За всю жизнь он не прикладывал ни к чему такого усердия. Он пил утром, пил вечерами, пил, даже когда уже не хотелось и было тошно. На третий день пребывания в Индии, когда мужчина отправился на горный курорт, заплатив за это 120 долларов, Илья устоял перед искушением отправиться на положенную ему экскурсию к вершинам и гордо остался пить ром у бассейна с группой туристов из Брянска. На следующее утро он, правда, все же прошел пять километров до водопада, но и туда взял банку пива, чтобы хоть немного унять похмелье.
Мания пить захватила его еще в самолете. Стоило только ревущей машине подняться в небо, как Илья тут же распаковал пакет из дьюти-фри и принялся за бутылку шотландского виски, имевшего, по словам продавца, замечательный запах дубовых стружек, на что Илье было совершенно плевать, поскольку он просто выбрал самый дешевый. Через два часа полета бутылка была выпита, и Устинов с тоской осознал, что впереди еще пять часов утомительного сидения в кресле между пожилой дамой и каким-то тощим сопляком с дредами, которые Илья, разговаривая с ним, трижды назвал «какашками, растущими из головы», что каждый раз вызывало у него неистовый приступ громкого смеха, басом разносившегося по всему салону. Илья решил открыть и вторую бутылку, надеясь, что сможет уснуть. Еще через час ему это удалось, и он раскатисто храпел до конца полета, предварительно устроив потасовку со стюардом и небольшой дебош.
Сойдя с трапа, мужчина был еще немного пьян, но уже мог рассуждать здраво. С первых секунд он ощутил на себе индийское пекло и невообразимую влажность, которые царили здесь в апреле, предвещая сезон дождей. Илье казалось, что он зашел в турецкую баню. Его тело покрылось испариной и потом, а тяжесть от зноя усиливалась медленно приходящим похмельем. А уже через мгновение он заметил снующих работников аэропорта — маленьких индийцев, которые ходили туда-сюда, издавая несвязные звуки, из которых Илья не смог вычленить ни единого слова. Он сразу почувствовал тайную неприязнь к этим людям только потому, что они были частью чего-то чужого и непонятного. К тому же они сильно напоминали ему строителей-нелегалов из Средней Азии, а к ним Илья всегда относился с легким презрением, с которым относится белый человек ко всему отличному от него самого. Словно более светлый оттенок кожи давал ему право быть в господствующей роли перед всеми, чья кожа была темнее его собственной.
А жара давила все сильнее и сильнее. Вскоре Илья мог думать только о том, как поскорее добраться до кондиционера, но ему пришлось задержаться на паспортном контроле. Общаться с иностранцами Устинов мог только жестами, поскольку не знал даже английского, а, к его удивлению и возмущению, персонал, который каждый день принимает туристов из России, не удосужился выучить даже элементарных фраз.
Добравшись до отеля, Илья сразу лег спать, а, проснувшись утром и окончательно протрезвев, наконец осознал, что находится на другом конце света, в совершенно неизвестном месте, с другой культурой и мировоззрением, которое казалось ему немного диким и нецивилизованным. Впервые в жизни Илья ощутил легкость, которую испытывает человек среди тех, кто ничего не знает о нем и его прошлом, никогда не сможет рассказать его друзьям, родным и знакомым, чем он здесь занимался, и не выдаст даже самой грязной его тайны, которая будет навечно похоронена на побережье Аравийского моря или будет вскоре смыта им и унесена в бесконечный Индийский океан. Именно в этот момент Устинов почувствовал приятное ощущение безнаказанности. Барьер и без того невысоких моральных устоев был пробит, и все потаенные желания хлынули наружу, словно шампанское из бутылки, открытой во время праздника.
Остаток первого дня Устинов провел в баре у отеля, где смело дегустировал все напитки, которые готов был предложить ему Гоа, прослывший у себя на родине штатом разврата. Лагер, ром, фени. Глотка Устинова принимала все, что приносил ему официант. Потом Илья съел огромный стейк из говядины — с ухмылкой, поскольку считал, что это возмутит окружающих его индийцев, и снова принялся за троицу — лагер, ром, фени. К полуночи Илья был так пьян, что с трудом мог сидеть на стуле. Пить он больше не мог, но и заканчивать вечер еще не хотел, поэтому подозвал к себе официанта и громко спросил его, немало смутив посетителей и персонал: «Где здесь
