– Видишь, я ведь тебе говорила, – произнесла Пейдж, плотно смыкая вокруг меня руки и ноги, чтобы я не мог двигаться. Равновесие у меня в этот момент было слишком непрочным, и позволить себе разговаривать я не мог. Почему-то мне было немножко грустно. Пейдж была просто чудесная, честное слово – совершенно невинная и безо всякого порока. Ей надо было лишь трахаться на заднем сиденье, где и когда ей только вздумается. На какое-то время тело Пейдж прильнуло к моему, как рыбье. И потому я подумал, что какого-то «порядка» я все-таки добился. Глядя на отдыхающую Пейдж, я решил, что мне грустно за нее, а не за себя. Я испытывал те же чувства, что вызывают стихи Китса. В свои двадцать пять лет, Пейдж была настолько идеальна, какой уже не будет больше никогда. Ей бы не меняться, не стареть, не терять румянца, не уставать, не раздражаться. И именно мысль о том, что ей тоже придется пройти через все это, и навеяла на меня грусть. Мне хотелось, чтобы жизнь, хотя бы на этот раз, сделала исключение.
Когда мне удалось выкарабкаться, оказалось, что в спешке, когда я так хотел ублажить Пейдж, я сбросил один свой ботинок под «мерседес» и теперь не мог его достать. Я стоял в собственном гараже, без обуви и без брюк, и чувствовал, что для такой глупости я уже слишком стар.
Пейдж вылезла из машины, вся потная и беззаботная, и заглянула под машину в поисках моего башмака.
– Ты чуточку подожди, – сказала она. – В конце концов, он от меня не ускользнет.
Она откинула мокрые волосы и поднялась по ступенькам ко мне в кухню, неся в одной руке свой купальник-бикини. Когда я вошел в кухню, Пейдж сидела на табуретке, за обе щеки уплетая крекер с арахисовым маслом. Она набрала номер телефона, чтобы справиться у горничной о своем годовалом сынишке. На ее молодые грудки налипло несколько моих седых волос, и, разговаривая, она небрежно смела их рукой. Когда я, без ботинок и с расстегнутой ширинкой, неуклюже вошел в комнату, Пейдж одарила меня счастливой улыбкой.
– Кажется, он сегодня сказал какое-то слово, – сказала она, положив трубку. – Правда, по-испански. Мне надо уделять ему больше времени.
– Вот теперь у тебя и будет такая возможность, – сообщил я. – Мне надо на этой неделе поехать в Нью-Йорк.
Пейдж взглянула на меня поверх банки с арахисовым маслом – это была одна из вещей, навязанных мне Джилл.
– Я не хочу, чтобы ты ехал, – сказала Пейдж. – Престон куда-то надолго собирается.
Потом она нахмурилась, как будто ей вдруг пришла в голову какая-то мысль.
– Ты ведь никогда никуда не ездишь, – сказала она.
Я обнял ее, надеясь, что это поможет мне избежать лжи. Но Пейдж небрежно сбросила мою руку и столь же небрежно запустила свою ко мне в штаны и схватила мой член. При этом она продолжала жевать крекер с арахисовым маслом. Взгляд Пейдж был глубоко созерцательным настолько же, насколько и ее ласка, коли на то пошло. И то и другое показывало, что Пейдж настроилась провести небольшое исследование.
– Ты когда-нибудь от той женщины какие-нибудь известия получаешь? – спросила Пейдж.
– От какой женщины? – произнес я, полагая, что она имеет в виду Джилл.
– От той, которая устраивала вечеринку, где мы с тобой познакомились, – ответила Пейдж. – Ты еще, бывало, оставался ночью у нее спать, когда слишком напивался. Ее звали Петси, не помню фамилию.
Пейдж имела в виду Петси Фэйрчайльд, мою старую-старую подружку, муж которой – теперь, правда, уже бывший – был по-на-сто-я-ще-му архитектором, создававшим кинозвезд. И именно в доме у Петси я познакомился с Пейдж, да и не только с ней, но и со многими из ее предшественниц.
– О, Петси, – произнес я. – Она ушла от мужа и сейчас живет в Мендосино со своими девочками.
Я очень обрадовался, что Пейдж подумала вовсе не о Джилл. Совершенно неожиданно ее ласка вдруг, к счастью для нас обоих, возымела свое действие. Да и не было причин, чтобы вышло по-другому, потому что ведь глыб я не ворочал. Пейдж же, которая, по всей видимости, не раз испытывала в своей жизни преждевременную эякуляцию, так никогда и не осознала, что я мог держаться с ней более или менее на равных только потому, что глыбы ворочать мне приходилось очень-очень редко. В «мерседесе» же я весь сосредоточился на том, чтобы не свалиться в расщелину между сиденьями. Примерно в то же самое время, когда оживление Пейдж достигло пика, мой ум уже освободился и от эмоций и от желания. И я снова погрузился в размышления над медвежонком, правда, пока еще не совсем осознанно.
Возраст может оказаться неожиданной удачей. Семя несколько медлит в стволе, но ствол тем не менее поднимается быстро. Холодный язык Пейдж еще хранил на себе вкус арахисового масла. Она уперлась локтями о край древней посудомоечной машины покойной Клаудии. Машина эта была марки «мейтаг», вероятно, одна из самых первых моделей. А Пейдж обвила своими загорелыми ногами мои старые толстые ляжки и подняла свои бедра. Она вся сжималась и мычала, и визжала, и вздыхала. Близко от меня стояла солонка. Я насыпал Пейдж на соски немножко соли и медленно ее слизывал, пока соски не стали красными, как малина.
– О, как прекрасно, – прошептала Пейдж. – Как это прекрасно!
Наверху, над ее трепещущими грудками, за окном своей кухни я мог видеть покрытые молочной дымкой холмы. Я ее действительно любил, по-особому, но достаточно сильно для того, чтобы мне хотелось снова увидеть ее здесь, увидеть, как она беззаботно вгрызается в оставленную Джилл банку с арахисовым маслом. Пейдж ушла на полчаса позже, чем задумала. При этом она, по-видимому, уже не хотела говорить про Нью-Йорк. Я вскользь упомянул о каком-то тексте, который мне надо было писать. Упомянул настолько вскользь, что Пейдж тут же решила на это время съездить в Тахое, повидать подружку. Мы расстались в полном согласии; Пейдж посасывала кусочек лимона, который она обнаружила у меня в холодильнике.
ГЛАВА 6
Джилл и в самом деле купила себе белый брючный костюм. Я никак не мог этому поверить и так ей об этом и сказал.
– Не могу поверить, что ты купила этот брючный костюм, – сказал я.
– Замолчи, даже не хочу об этом говорить, – разозлилась Джилл.
Она стояла на тротуаре и с каким-то отчаянием смотрела на свое бунгало, как будто никогда его больше не увидит. У большого белого лимузина ждал шофер, держа для нас дверь нараспашку. Джилл заглянула внутрь автомобиля с таким видом, с каким смотрят в бездну. И впрямь, внутри этот лимузин был не намного меньше бездны. В таком лимузине чувствуешь себя все равно как в кожаной синей пещере.
Сразу бросилось в глаза, что Джилл очень нервничает.
– Твой брючный костюм очень привлекателен, – сказал я со значением.
