И тут подкатила машина. Полине решила, что это такси. Водитель с приятным лицом, в серой кепке и белой рубашке, расстегнутой прямо до сердца, заросшего густо-лиловым от солнца и нежным кустарником, раскрыл перед нею переднюю дверцу.
– Садитэсь! Куда вам? Я вас довэзу!
Полина доверчиво села с ним рядом. Он черным, блистающим углем зрачка мазнул по ее очень круглым коленям, потом по груди ее и по щеке…
– Куда вас вэзти? Говорите мнэ адрес!
Полина сказала название улицы.
– Такую нэ знаю, – сказал вдруг водитель. – Но вы нэ волнуйтэс. Найдем обязательно.
Они покружили по городу. Город уже просыпался в низине, похожий на мощного зверя, который, зевая, готовится выйти из темной берлоги и лижет лениво затекшую лапу. Вдруг крыши и окна, и скверы исчезли. Полина убедилась, что машина, вырвавшись из плена больших и не очень больших, кривых улиц, сплетенных друг с другом, как девичьи косы, стремится по узкой и горной дороге почти к небесам, в неизвестную сторону.
– Куда вы везете меня? – прошептала Полина и юбку, открывшую оба колена, как только могла, натянула обратно.
– Клянусь своей мамой, что вас нэ обижу! – воскликнул водитель.
У Полины похолодела спина.
– Прошу вас! Пожалуйста! Ну, отпустите! Я замужем, муж мой волнуется! Что вы?
– Зачэм вы нэправду сказали, что замужэм? Кольца на вас нэт, почэму же вы замужем?
– Куда вы везете меня?
– Вэзу вас домой, покажу своей маме. И сестры посмотрят, и брат мой посмотрит.
– Зачем?
– Как зачэм? Я вас полюбил и везу показать. А вы говорите: зачэм? Как зачэм?
– Вы что, издеваетесь?
– Кто издэвается? – Он весь побелел. – Я жениться хочу! Зачэм издэвается? Кто издэвается?
Полина зажмурилась. Ей было страшно. Наверное, он сумасшедший. Что делать? Кричать? Вырвать руль? Крутизна дороги, по которой они ехали, была такая, что всякий раз, когда она открывала глаза, у нее перехватывало дыханье. Начнешь вырываться, кричать, они сразу слетят в эту серую дымную пропасть.
– Мэня, мэжду прочим, Георгий зовут. А вас как?
– Полиной.
– А я так и знал! – воскликнул Георгий. – Увидел вас в городэ и начал думать: «Навэрное, Таня. Нэт, – думаю, – Луся. Нэт, – думаю, – это нэ Луся. Полина!» А вы говоритэ, зачэм вас вэзу!
Они въехали в большую, живописно расположенную на склоне горы деревню, где день давно начался, ибо в деревне нельзя долго спать: много дел. По каменным тропинкам между домами весело бегали поросята и куры, мычали коровы, лаяли собаки, блеяли овцы, журчала вода в быстром жгучем потоке, и в многоголосицу эту вплетались гортанные крики людей. Запах навоза и свежескошенной травы был таким сильным, что у Полины слегка закружилась голова. Машина остановилась. Из дома немедленно вышла семья: худые, высокие люди. Лица их были такими, что Полине захотелось спрятаться. Старая женщина в плоской шапочке на седой голове наклонилась к открытому окну, иссохшею черной своею рукою легонько дотронулась до плеча Георгия и что-то сказала ему по-грузински. Георгий кивнул. Тогда две другие женщины, молодые и гибкие, как и полагается живущим на свежем горном воздухе грузинкам, закрыли ладонями рты. Мужчина, немногим постарше Георгия, сказал перепуганной, бледной Полине:
– А вы вылезайтэ.
Полина отрицательно замотала головой.
Георгий выскочил из машины и, размахивая руками, начал объясняться с семьей. Полина не понимала ни слова, но, чем больше они говорили, тем громче была их гортанная речь, и женщины начали плакать.
– Шэстую блондинку за лето привозит, – сказал ей мужчина. – Нэ бойтэс. Я Овик, родной его брат. Извинитэ.
Георгий между тем перешел на русский язык, чтобы Полина понимала его.
– Смотритэ, какая! – кричал он и кепку сорвал с головы, чтобы ею размахивать. – Красавицу встрэтил! Смотритэ, какая!
– Она тэбэ кукла? – И старший брат Овик вдруг побагровел своим строгим лицом. – Сэмью всу позоришь! Вес род наш позоришь!
– Я, что, нэ могу теперь дажэ жениться? Завидуэшь, да?
– Ты мнэ что говоришь!
Старуха в плоской шапочке, низко надвинутой на лоб, закрыла лицо черными и худыми своими пальцами.
– Ой, мама, нэ надо! – взмолился Георгий. – Такую хорошую дэвушку встрэтил, а дома – как будто покойник лежит!
– Мы всэ от стыда скоро будэм покойники! – сказал ему Овик и вдруг спохватился: – Дагмара, Хавива! У нас в домэ гостья!
Молодые и гибкие грузинки жестами попросили Полину вылезти из машины и, не говоря ни слова, повели ее в дом.
– Ведь я обьяснила: мне нужно домой! – взмолилась Полина. – Меня ждут в Тбилиси!
В длинной и очень большой комнате был накрыт стол, уставленный угощеньями. Можно было подумать, что хитрые родственники Георгия знали, что он отправился на охоту за блондинкой, и по-своему готовились к этому. Однако такого и быть не могло. Старая мать этого постоянно позорящего ее седину сына с опущенными глазами подошла к Полине:
– Вы нас извинитэ, пожалуйста, дэвушка.
Полина вздохнула и села за стол. Кусок, к сожалению, в горло не лез. Но вся красота, вся чудесная яркость пронзительной зелени, фруктов, округлость намокшего сыра и вся белизна и сыра, и хлеба, контрастная темным рукам и одеждам печальных хозяев, впечаталась в память Полине. Как будто внутри ее нарисовали картину для выставки в зале Манежа. Георгий, однако, и не появился, и даже прощаться совсем не пришел. А он не посмел: на Кавказе семья – не то, что в России. Законы иные.
Часа через полтора в нагретую солнцем машину уселись: Полина, родной брат Георгия Овик и в черной косынке худая Хавива – сестра этих братьев и младшей, Дагмары.
Они рассказали Полине всю правду:
– Такой он у нас, извинитэ, родился! Что в голову влезэт, обратно нэ вылезэт! Он нам говорит: «Я жэнюс на блондинкэ, блондинки такие красивые дэвушки!» А наши как будто совсэм некрасивые! У нас тоже очень красивые дэвушки! Мы стали его уговариват: «Гия! Послушай! Ты гдэ здес блондинку найдешь?» Блондинки живут, извинитэ, в Москве! У нас, если женщина стала блондинка, то, значит, за нэй мама плохо слэдила! Покрасила волосы, вот и блондинка! А он говорит: «Вы мэня нэ учите! Сказал, что жэнюс, – и жэнюс, вот и всо!» А тут мы машину купили, и он совсэм стал как будто бы как ненормальный! Уедет в Тбилиси на вэсь выходной, обратно приэдет с красивой блондинкой! Мы всэх возвращаем, конечно! Зачэм они нам? А одна говорит: «А я нэ поэду обратно. Согласна». Мы ей говорим: «Что: согласна?» Она говорит: «Пожениться согласна. Он тоже мнэ нравится, этот Георгий». Мы просто тогда ее чуть нэ побили! Ей дом наш понравился, сад наш понравился. При чем тут Георгий? Соседей позвали помочь ей уехать! Она говорит: «Нэ поеду, и всо!» Боялись, что мама совсэм заболеет!
За этим разговором они благополучно добрались до Тбилиси, нашли улицу, нашли дом и поднялись на второй этаж. В роскошной квартире Ануки Вахтанговны все было перевернуто. Темур, похудевший и бледный, как мрамор, открыл на звонок. За столом сидела заплаканная Анука Вахтанговна и, сверкая кольцами, вытирала слезы. Рядом с ней хмурый милиционер, странно напомнивший Полине похитителя Георгия, но только не в кепке, а в синей фуражке с красивой кокардой, составлял протокол. При виде вошедших Анука Вахтанговна вскричала так громко, как чайка кричит, когда вдруг заметит в воде много рыбы.
– Я вам сэйчас всо обьясню, извинитэ! – сказал быстро Овик.
Анука Вахтанговна тут же схватилась за левую грудь и ее покачала, как будто родного младенца Темури.
– И мы привэзли вам обратно всю дэвушку! – волнуясь, закончил рассказывать Овик. – И просим нас всэх извинить за поступок!
– Пройдемте, товарищи, – хмуро сказал милиционер. – Ваш брат – уголовный опасный прэступник.
Родной брат Георгия Овик и старшая, в черной косынке, Хавива, – сестра этих братьев и младшей, Дагмары, – закивали головами, как будто они уже были готовы к тому, чтобы именно это услышать. Худой, как скелет, очень бледный Темур толкнул вдруг в плечо огорченного Овика.
– Я всо понимаю! Я всо понимаю! – сказал ему Овик зачем-то по-русски. – Ты прав, дорогой! Только нэ горячис!
Наконец за посторонними захлопнулась дверь. Полина осталась один на один с Темуром и мамой Темура, заплаканной и потемневшей от горя. Анука Вахтанговна сразу вскочила:
– К портнихэ пойду! Заждалась мэня там! Пять платьев мнэ шьет! Всо никак нэ дошьет!
Хитрость ее была шита белыми нитками, но ни Полина, ни Темур не сказали ни слова. После ухода Ануки Вахтанговны Темур близко подошел к Полине.
– Полина! Зачэм ты поехала с этим мужчиной?
– Темур…
Полина запнулась.
– Нэ надо обманывать! Ведь он жэ тебя нэ связал? Нэ связал. Ведь он же тебя нэ избил? Нэ избил. Зачэм ты поехала с ним? Говори.
– Темур…
Бледное лицо Темура задергалось, как будто у него разом заболели коренные зубы.
– Полина! Я – всо! Нэ могу тебе вэрить!
Полина почувствовала, что от пережитого за день она сейчас упадет, – голова у нее кружилась, ноги подкашивались, – поэтому, обогнув своего разгневанного и недружелюбного жениха, она сделала шаг в сторону, чтобы пройти в свою комнату и лечь на диван под уютную сетку, но сильные, длинные пальцы Темура впились ей в запястье.
