– Отлично… Теперь понял, – несколько слов потухшим охрипшим голосом, а выбивает весь воздух из легких. Судорожно и со скрипом глотаю новую, жизненно необходимую порцию кислорода. Это все, что я сейчас впускаю внутрь. И этого хватает, чтобы множить и взрывать адский котел эмоций. – Если ты меня так же сильно, как я тебя, вообще вопросов нет.
– Нет?
– Нет.
Я бы хотел отвернуться и не смотреть ей в глаза. Но я не мог. Сейчас, когда слова между нами притихли, но не потеряли силу, визуальный контакт ощущается еще более напряженным. Очевидно, я полный дебил, потому что чувствую, как связь между нами усиливается.
– Точка? – выдыхает Любомирова.
– Точка, – выдыхаю я.
И такая разруха с этим словом приходит, едва держусь на ногах.
– Варя, – окликает мужской голос, а у меня вдоль позвоночника ток бежит.
На глаза падает красная пелена. Слух затягивает сбитым писком.
Любомирова дергается. Вцепляется пальцами мне в плечи.
– Это он? – догадываюсь, конечно.
– Нет! Нет, не он! Не он! Не будь таким, как отец! Нет!!!
Отрываю ее руки от себя и бросаюсь в сторону темного силуэта. Боль, ревность, ярость, адреналин – все это взрывается внутри меня и вылетает наружу. Выкидывая руку, впечатываю кулак ублюдку в челюсть. Варя кричит. Но мне похрен. Умышленно принимаю ответный удар. Отшатываясь, резко втягиваю тяжелый воздух. Но мне не больно. Физически мне не больно. И это вызывает внутри меня еще большую злость.
Шаг. Удар. Еще удар. Хруст костей.
Обмякшее тело падает. А я замираю так, как последние полгода делал это в клетке октагона. Только здесь нет ни судей, ни зрителей. Если что, никто не остановит. Изнутри меня все еще рубят эмоции, но какой-то задней мыслью я догоняю, что если брошусь на землю, уже не остановлюсь, пока не убью его.
И, казалось бы, похрен. Но что-то еще держит. На грани. По самому краю.
И я понимаю. Из-за нее. Не хочу, чтобы видела таким.
Снова злюсь. За эти мысли и чувства себя и ее ненавижу.
Яростно сплевываю кровь, нахожу рыдающую Любомирову взглядом. Она застывает. Не похоже, что в принципе дышит. Но я больше не должен об этом беспокоиться.
В последний раз на нее смотрю. Долго. Пока не выталкиваю обезличенное, грубое и сиплое прощание:
– Удачи.
Глава 16
Думала, что умираю,
так это больно было – терять его.
© Варвара Любомирова
Как же я тогда плакала… Как же долго и горько я рыдала! Думала, что умираю, так это больно было – терять его. Осознание непоправимости сделанного обрушилось на меня бетонной плитой ужаса и обреченности. Казалось, что на этот раз все – жизнь точно закончилась. Адская мука сковала не просто мое тело, она раздробила мне душу.
Впервые в жизни я горевала о том, что сама же натворила. Проклинала себя и молила небеса начать день заново. Но так не бывает. И это я тоже понимала. Понимала, что мне придется жить с последствиями собственного выбора. Жалеть о сделанном и пытаться жить.
На Кира я тоже злилась. За то, что он такой существует. А в самые трудные минуты поддавалась абсолютно нелепому гневу и ненавидела его за то, что он мне поверил. Почему не усомнился? Почему не потребовал мерзкие подробности? Почему не поймал на этом глупом вранье? Почему не оскорбил теми словами, которых я заслуживала? Почему, в конце концов, не проверил физически? Я бы не сопротивлялась. В тот момент не оттолкнула бы…
Со свадьбы уезжала, не чувствуя себя живой. После истерики, которую я пережила, сердце едва-едва билось. Но мне было бы все равно, даже если бы оно остановилось.
– Что с тобой? – забеспокоился дедушка. – Обидел кто?
– Нет… Все нормально.
С того момента моя жизнь превратилась в борьбу с самой собой. Для слез была только ночь. С утра же до вечера приходилось делать вид, что у меня все в порядке.
Бойко больше не писал и не звонил. Проверяя раз за разом телефон, мне хотелось кричать на весь мир. Но я научилась закусывать изнутри губы – в кровь. И молчать.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
В понедельник я завалила экзамен. Это было крайне странно. Такого со мной еще не случалось. Но в тот момент я просто не смогла… Не смогла сосредоточиться. В какой-то миг меня охватила такая апатия, в голове пусто стало, и я даже не пыталась там что-то откопать. Сидела перед белым листом и не шевелилась. Будь это устный экзамен, профессор наверняка натянул бы мне высший балл за счет жалости. Но я не оставила ему выбора – так и сдала чистый лист.
– Не страшно, – сказала тогда мама, едва справившись с шоком. – Я поговорю с Котовской, пойдешь в конце дня и напишешь. Тот же билет, если что. Повтори…
– Не надо, – сипло выдавила я.
– В каком смысле?
– Не пойду я. Не позорься из-за меня.
– Да ты что?! А как же…
– Никак, – резко перебила ее я. – Пойду на пересдачу в сентябре вместе со всеми двоечниками!
Мне не хотелось никого видеть. Будь моя воля, я бы сидела в одиночестве сутками. Забавно, после того, как сама рвалась выйти на учебу… И все же в необходимости ходить в академию был один огромный удушающий надеждой плюс. Я вспоминала о нем каждый раз, как оказывалась в холле главного корпуса. А вы знали, что бездушные здания хранят воспоминания? Шагая по коридорам, я видела Кира, слышала его… Я сходила с ума, яростно ругала себя и отчаянно высматривала того, кого все еще до безумия любила. Сердце делало критическую остановку всякий раз, когда издали мелькал кто-то похожий. И… все это было напрасно. Бойко не приходил.
А потом я узнала, что он уехал. И мир умер вместе со мной.
Я держалась весь день и даже вполне сносно справилась с очередным экзаменом. Но вечером… Я не выдержала и расплакалась прямо при Чарушине. Не просто пару слезинок уронила. У меня случилась настоящая истерика. До икоты. До дрожи. А когда Артем обнял, я принялась расспрашивать его о Бойко.
Дотошно. Маниакально. Отчаянно.
– Где он? С кем? Куда уехал? Чем занимается? Расскажи хоть что-нибудь!
– Бойка тут какое-то время, как от отца свинтил, проги писал, сайты создавал и рисовал для одной игрушки… Ну и еще выполнял мелкие нелегальные заказы. Когда работа была «грязной», платили быстро и много. Кир накатал приличную базу в среде «черных» бизнесменов. От них же в бои ударился. Один чувак организовывал подпольно. Без правил. Это, я так понял, уже не столько ради денег… – Чара вздыхает. – Знаешь же, что у него проблемы с агрессией. Куда-то ее нужно сливать. Вот и дрался.
– А сейчас куда уехал? С кем?
– Варя, я действительно не в курсе. То, что рассказываю, тоже не все от него узнавал… Не особо Бойка разговорчивый, ты же знаешь сама. С прошлой осени особенно.
– Я так… – всхлипываю горестно. – Так жалею, что оттолкнула его… Если бы он только понимал… – Артем молчит. Вопросов не задает. Но я продолжаю тарахтеть со срывами: – Не надо было ему такое писать… Не надо было говорить… Не надо было провоцировать… – И хорошо, что Чара не допытывается, в чем причина конфликта. Мне до смерти стыдно кому-либо рассказывать о том, что я сотворила. Глядя на ситуацию со стороны, еще яснее понимаю, что оправданий подобному не найти. – Мы ведь могли просто видеться… Разговаривать… Двадцать девять дней… Почти целый месяц… Видеть его… Ну он же вернется? Когда-нибудь? Артем, скажи, что он вернется!
– Вернется.
Понимаю, что говорит это, только чтобы меня успокоить. Но так хочу верить!
– Расскажи еще что-нибудь… Пожалуйста, Артем… – я уже не могу остановиться. Требую еще и еще. – Что угодно расскажи… Каким он был в детстве? Любую ситуацию из прошлого… Еще, Артем… Пожалуйста…
– Знаешь, как мы начали корешиться? – вспоминает Артем и улыбается. – Я пришел новеньким в четвертый класс, а этот козел решил меня залошить. Я разозлился, но действовал, как учил меня отец – предложил встретиться после уроков один на один. Без зрителей и поддержки. Ну вот, в парке мы подрались… – Чарушин смеется, а я слушаю, затаив дыхание. Даже плакать прекращаю. Смотрю в его глаза, надеясь, что там увижу все воочию. – Это была моя первая драка, но именно я стал ее инициатором. Хоть и дрался откровенно хуже Бойки, но спуска ему не давал. И… Когда я упал на землю, он вдруг остановился. Я сказал ему что-то типа: «Мужчины так себя не ведут!» Кир посмотрел на меня и просто ушел. Весь в синяках и ссадинах, в порванной одежде я шел домой и улыбался. Я гордился собой! На следующий день Бойка меня не трогал, хотя я готовился к началу ада. А потом в один из дней я лениво бросал мяч в кольцо на школьной площадке. Бойка подошел и предложил… Нет, не предложил, конечно! Предлагать и просить он не умеет, – снова смеется Чарушин. – Он перехватил мяч, забросил его в корзину, поймал, а потом вроде как сердито дал мне пас. Я догадался, что он хочет дружить, но не мог сообразить, почему он показывает это таким странным способом. А потом узнал его отца… И все понял.
