В трубке воцарилась почти полная тишина, если не считать попискивания и потрескивания на линии. Потом женщина произнесла напряженным и почти заискивающим тоном:
— Поля, мы все немного перегнули палку, я полагаю… Я излишне резка, есть такой грех, но пойми и ты — ведь пять миллионов! Естественно, материнское сердце встревожилось…
— Не пошла ли я по кривой дорожке? К сожалению, нет, мама. Пока еще нет. Но я очень надеюсь свернуть на нее в течение ближайших выходных. Чао!
И повесила трубку.
Обычно в такой ситуации мать перезвонила бы. То есть раньше-то такой ситуации в принципе не могло возникнуть, но если бы возникла… Точно перезвонила бы! Видимо, в небесных сферах что-то изменилось, и значит, жизнь Полины тоже пошла несколько по другой орбите…
Все на свете зачем-нибудь да нужно. Вот и звонок матери послужил невольно тем самым запалом, от которого взорвалась холодная глыба неуверенности в груди Полины. Она больше не сомневалась и не стеснялась. Она собиралась использовать свой шанс на всю катушку.
У нее осталось три дня. Через три дня она либо изменится навсегда, либо… либо у нее отберут платиновую карточку, и мир все равно не рухнет. Нужно пробовать, нужно действовать, нужно жить!
Она позвонила доктору еще до полудня, чем несказанно его удивила — и обрадовала. Достойный Виктор Приходько уже вошел в азарт скульптора, которому в глыбе розового мрамора неожиданно привиделся пленительный изгиб бедра будущей нимфы. Он переживал за Полину так, как если бы работал с нею не один месяц. И еще ему очень хотелось посмотреть, что в понедельник случится с теми, кто привык видеть в Полине серую мышь и хроническую идиотку.
Будучи прирожденным бабником, он умел оценить женщину, даже столь глубоко забившуюся в свою раковину, как Полина. Будем объективны, не сразу, не с первого взгляда — но зато теперь он с уверенностью мог сказать: этот алмаз еще сверкнет так, что всем мало не покажется!
Самым трудным оказалось начать. Полина даже малодушно укрылась с телефоном в ванной, потому что Егор необъяснимым образом вселял в нее уверенность.
Она ожидала неприличных вопросов, а они оказались совершенно нормальными, просто очень подробными и неожиданными.
Как звали куклу, которую тебе так и не подарили?
Самая страшная тайна, которую ты так и не рассказала лучшей подружке?
Сколько денег тебе давали в одиннадцать лет, а сколько — в тринадцать?
Если надо было купить вату или тампоны, ты шла в аптеку или в супермаркет?
Когда ты поцеловалась в первый раз?
А в последний?..
Это была долгая и кропотливая работа. Они устали оба, и доктор, и пациентка, но зато вечером Полина сделала то, чего в прошлой жизни не сделала бы никогда и ни за что. Она позвонила Наталье Ивановне и поблагодарила ее за советы, которые помогли ей изменить себя… Нет, не совсем уж кардинально… Это сюрприз!.. Все увидите в понедельник… Да, и она немного задержится, предупредите Евгения Владимировича, ладно? До встречи…
В субботу Ларин обедал у… Господи, ну как ее называть-то? Прабабушкой же глупо!
Вдова Старого Змея была всего на десять лет старше его правнука, у нее были хрупкие пальцы и сильные запястья скрипачки, фиалковый взгляд, золотистые косы вокруг головы и фарфоровой белизны кожа. Ее звали Алиса, и Женя очень с ней дружил.
Алиса с интересом наблюдала, как мрачный мужчина гоняет по тарелке зеленый горошек, не обращая ни малейшего внимания на свиной эскалоп. Раньше за ним такого не водилось.
— Эгей! Правнучек! Оставь горошек в покое, поешь мяса.
— А? А-а… Сейчас. Да.
— Жень, ты сегодня прямо сам себя превзошел по части красноречия. Трещишь и трещишь, в ушах звенит.
— Это шутка, да? Ха-ха.
— У меня разовьется комплекс неполноценности, честное слово… Что-то случилось?
— Нет. Да. Ничего особенного.
— Обычно с таким отсутствующим видом говорят о бросившей вас девушке, но, по теории вероятности, очень трудно предположить, что тебя могли бросить все твои девушки сразу…
— Ой, перестань ты говорить глупости! Никаких толп девушек я в гардеробной не держу. Наоборот, у меня уже три года нет ни одной официальной пассии.
— А, так это просто тоска юного сердца по любви?
— И откуда столько сарказма в такой маленькой и хорошенькой головке? Успокойся, змея, я вовсе не влюблен и не мечтаю влюбиться.
— Да? Тогда открой тайну, несчастный, о чем ты все-таки думаешь? Неужели о котировках акций?
— Гадость какая! Нет, вовсе не об этом. Я в среду лечу в Краснодар.
— Зачем?
— У Эли Белинской юбилей. Кстати, а сколько ей брякнуло, не знаешь?
— Возраст женщины — это тайна, которую она уносит с собой в могилу. По моим подсчетам… пятьдесят пять.
— Змея!
— Почему? Мне Эля нравится, а кроме того, она никогда не скрывала свой возраст. Ей до него нет дела — единственный мужчина ее жизни все равно смотрит на нее такими же влюбленными глазами, как и двадцать, и тридцать лет назад.
— Дядя Степа… Да, а с виду — чистый гоблин. Вообще, я заметил, внешность бывает обманчива.
— Ого! Слышу речь умудренного жизнью человека. Где набрался премудрости?
— С удовольствием махнулся бы на невинную доверчивость юности, но — не могу.
— А кто еще в твоем окружении похож на гоблина?
— Скорее, на коварную мачеху.
— Ох, неужели я? Но я не гожусь, номинально я твоя прабабушка.
— Ты — кроткий агнец по сравнению… ладно, о женщинах, как о покойниках — либо хорошо, либо никак!
— Свят, свят, свят…
Женя внезапно с яростью поймал неуловимую горошину пальцами и отправил себе в рот, после чего залпом осушил бокал с вином.
— Нет, ты подумай! Ходит такая… стра-ашненькая крыска, все ее жалеют, всем на нее смотреть смешно, а потом она раз! И Егор, видите ли, из ручек у нее клюет! Извращенка!
— Жень, боюсь, я несколько утеряла нить повествования…
— И добро, был бы Егор похож на человека, а то — Железный Дровосек в помеси с дворецким Аддамсов!
— Действительно, жуть.
— Тебе смешно. Всем смешно! Представляю, как хохотал Егор!
— Да кто такой этот…
— Ни слова, Алиса. Дальше — тишина!
— Жень, не пугай меня. Ты читал Шекспира?
— Да, во времена Шекспира все было намного проще. Яду в рюмку, кинжал в спину — и вся недолга…
— Евгений Владимирович! Либо объясни, о чем весь этот бред, либо давай говорить о котировках акций. Боюсь, даже в них я разберусь быстрее.
— Да что объяснять-то! Один дурак решил облагодетельствовать одну змею, у которой никого нет, а змея на его денежки кормит некоего Егора и сюсюкает с ним так, что даже противно.
— Дурак — это ты, Егор — дворецкий, а змея…
— Я забыл ее имя. Вычеркнул из памяти.
— Подружка наставила тебе…
— Мне стыдно за тебя, бабушка Алиса! Этим ли выражениям учат в Королевском оркестре струнно-щипковых инструментов!
— О, если бы ты знал, о чем шепчутся юные альтистки во время пауз и партии треугольника! А балерины!
— Алиса, прекрати портить мне настроение своими подколками. Змея мне не подружка, но в каком-то смысле очень близкий человек. И я был уверен, что делаю ей добро…
Алиса откинулась на спинку резного стула и насмешливо прищурила голубые очи.
— То есть, ты облагодетельствовал некую девицу и ждал, что она начнет смотреть на тебя, как на божество, а все вокруг станут хвалить тебя за доброту и ангельский характер?
— Ну…
— И вместо этого выяснилось, что несчастная Золушка в гробу видала твои серебряные туфельки, да еще и Прекрасный Принц у нее имеется?
— Прекрасный, ага!
— Да не твое дело! Ей нравится.
— А чего это ты ее защищаешь? Ты что, знаешь, кто она?
— Нет. Но я знаю, кто ты.
— Давай, давай! Скажи, что я избалованный маменькин сынок, который работает всего три года из тридцати…
