дни ее сочтены. Она горела в лихорадке, совсем потеряла сон. Двенадцать ночей Валентин Феликсович сидел у ее кровати, а днем работал в больнице.
Настала последняя страшная ночь. Чтобы облегчить страдания умиравшей, супруг впрыснул ей шприц морфия, и она заметно успокоилась. Минут через двадцать Анна тихо прошептала: «Впрысни еще».
Через полчаса это повторилось опять, и потом еще и еще… Но хоть какого-либо видимого успокоения уже не наступало. Вдруг Анна поднялась и села на кровати. Громко сказала: «Позови детей».
Пришли дети, всех их она перекрестила, но не целовала, вероятно, боясь заразить. Простившись с детьми, спокойно лежала с закрытыми глазами. Дыхание ее становилось все реже и реже…
– Да будет Господь милостив к нам, – вдруг прошептали ее губы последние земные слова.
…Настал последний вздох.
…Часы показывали десять часов вечера.
Анна умерла тридцати восьми лет от роду, 27 ноября 1919 года. Валентин Феликсович остался один с четырьмя детьми, из которых старшему было двенадцать, а младшему – шесть лет. Он разбудил детей и сказал им:
– Я написал молитву… молитесь за маму.
Оставшись один, он всю ночь просидел у тела жены. Читал Евангелие, плакал… Утром пришли операционные сестры из клиники, обмыли и одели мертвое тело, уложили в гроб. Две ночи после кончины возлюбленной супруги Войно-Ясенецкий читал Псалтирь, стоя у ног покойной в полном одиночестве. Часа в три второй ночи он читал 112-й псалом. Последние слова псалма поразили и потрясли его, как слова Самого Господа, обращенные именно к нему: «Неплодную вселяет в дом матерью, радующеюся о детях» (Пс. 112: 9). Почему-то он сразу понял, на кого указывает Господь, – на операционную сестру Софию Сергеевну Велецкую… О которой он и знал только то, что муж ее, царский офицер, погиб на фронте, детей у нее не было. Слова псалма Валентин Феликсович воспринял как указание Самого Господа Бога о том, кто должен позаботиться о его детях и каков будет его дальнейший путь.
Едва дождавшись семи часов утра, он пошел к Софии Сергеевне, жившей в хирургическом отделении больницы. Постучал в дверь. Открыв дверь, сестра с изумлением отступила назад, увидев в столь ранний час своего сурового начальника. С глубоким волнением слушала его рассказ о том, что случилось ночью.
– Верите ли Вы в Бога? – спросил Валентин Феликсович.
– Да, – твердо произнесла София Сергеевна.
– Готовы ли Вы исполнить Божие повеление?
– Да.
– Можете ли Вы заменить моим детям их умершую мать?
– Да.
Софии Сергеевне отведена была отдельная комната в квартире главврача. Отныне все заботы о детях легли на ее плечи[56].
Хоронили Анну Васильевну на городском Боткинском кладбище. Когда на могильный холмик установили крест, Валентин Феликсович написал на нем: «Чистая сердцем, алчущая и жаждущая правды».
После смерти жены внутри Валентина Феликсовича будто что-то надломилось. Он, и без того достаточно замкнутый человек, стал еще менее разговорчив и до крайности хмуро сосредоточен. Взгляд доктора был постоянно устремлен как бы в себя. Внутри у него шел бесконечный мыслительный процесс. Неоднократно видевший страдания, боль и смерть рядом с собой, он вдруг отчетливо осознал, что и его жизнь может оборваться в любой момент…
На все воля Божия! Не указание ли это Божие, что жизнь должна быть другой? Но какой? Разве не служил он людям, не делал все возможное для облегчения их участи и здоровья? А жизнь его не была ли наполнена добрыми делами?
…Если этого недостаточно, то как жить?
…Мало служить людям?
…Если не им, то кому?
Вдруг пришло осознание, что надо служить не только людям, а Богу!
Он ему мало служил?!..
Но как служить Богу?!..
Ведь нельзя же бросить людей, сталкивающихся со страданиями и болезнями, тем более, когда ты можешь помочь?!.
Валентин Феликсович не мог дать ответы на возникающие в его душе вопросы… Не мог. Очевидно, должно было пройти какое-то время и ответ должен был вызреть в его душе.
А пока он по-прежнему ходил в больницу, принимал пациентов, делал операции, консультировал. Он ушел целиком в работу, благо ее становилось все больше и больше. Добавилась и еще одна стезя, по которой пошел доктор Войно-Ясенецкий, – педагогическая деятельность.
В начале сентября 1920 года был подписан декрет Совнаркома об учреждении Туркестанского государственного университета. Первый университет не только в Советской Средней Азии, но и вообще на всем Среднем Востоке. Из России прибыли пять эшелонов с необходимым оборудованием, пробивавшиеся в Ташкент почти два месяца по голодному, разоренному войной, пылающему в пожарищах гражданской войны краю! Один из составов почти целиком состоял из теплушек, в которых приехали 80 московских и питерских профессоров и преподавателей, библиотека из 20 тысяч книг, учебные пособия, медицинские инструменты, оборудование для лабораторий, химические реактивы. Среди приехавших были известные, даже знаменитые, врачи, крупнейшие русские ученые: химики и математики, зоологи и терапевты, гематологи и невропатологи, хирурги и анатомы…
В составе университета планировался медицинский факультет. Среди его инициаторов был и В. Ф. Войно-Ясенецкий, и другие известные врачи: М. И. Слоним, И. А. Кассирский. Факультет получил огромное здание бывшего кадетского корпуса. Здесь разместились клиники и учебные аудитории. Войно-Ясенецкий читал студентам курс анатомии и практической хирургии.
Лишь в короткие воскресные дни, возвратившись с работы или со службы в храме, пообщавшись с детьми и уйдя в свой маленький кабинет с огромной настольной лампой, доктор оставался один на один с самим собой. Он погружался в свои совсем невеселые мысли о рано и безвозвратно потерянной любимой жене…
«Как теперь живешь ты без меня?» – преследовал Валентина Феликсовича звучавший откуда-то издалека голос Анны…
На пути духовного служения: священник, епископ
Наверное, мы можем говорить, что 1920 год – это время вхождения Валентина Феликсовича в церковную жизнь. Видный ташкентский протоиерей Михаил Андреев, настоятель привокзальной Благовещенской церкви, в воскресные дни по вечерам устраивал в храме собрания, на которых он сам или желающие из числа присутствовавших выступали с беседами на темы Священного Писания, а потом все пели духовные песни. Валентин Феликсович часто бывал на этих собраниях и нередко выступал на них.
В начале 1920 года произошло еще одно событие, показавшее, что Владимиру Феликсовичу свойственна не только «внутренняя религиозность», но и способность открыто, публично, отстаивать свои взгляды. Как-то очередная ревизионная комиссия, явившаяся в больницу, обнаружила в операционной икону Божией Матери и приказала снять ее. Икона висела на стене уже много лет. Обернувшись на нее, хирург имел обыкновение перед операцией осенять себя крестным знамением. Заведено это было столь давно и исполнялось столь часто, что даже неверующие врачи перестали обращать на нее внимание, а верующие считали делом самым обычным.
В ответ Войно-Ясенецкий заявил, что не
