— Кет! — воскликнул капитан, зажимая ладонями уши. — Не заставляйте меня убить человека, который мне дорог! Геррик, если вы хоть раз увидите меня со стаканом вина до того, как мы сойдем на берег, разрешаю вам всадить в меня пулю. Я даже прошу вас об этом! Вы — единственный на судне, кого жаль потерять. Думаете, я не знаю этого? Думаете, я вас предал? Я всегда понимал, что вы правы; пьяный или трезвый — понимал. Чего вы хотите? Клятвы? Вы же умный человек, вы должны попять, что я говорю серьезно.
— Вы хотите сказать, что не будете больше пьянствовать? — спросил Геррик. — Ни вы, ни Хьюиш? Что вы не будете воровать мою долю прибыли и пить шампанское, за которое я продал свою честь? Что вы будете выполнять свои обязанности, и стоять вахту, и станете бдительным, и будете делать вашу часть работы на корабле, а не взваливать ее всю целиком на плечи неопытного человека и делать из себя посмешище для туземных матросов? Это вы хотите сказать? Если да, то извольте сказать это определенно.
— Вы говорите так, что джентльмену это трудно проглотить, — сказал капитан. — Не хотите же пы заставить меня признать, что я стыжусь самого себя? Поверьте мне на этот раз: я выполню все без обмана, вот вам моя рука.
— Хорошо, на этот раз я попробую, — сказал Геррик. — Но если вы снова меня обманете…
— Ни слова больше! — прервал Дэвис. — Ни слова, дружище! Вы и так много наговорили. У вас злой язык, Геррик, когда вы рассержены. Просто порадуйтесь, что мы опять друзья, как я радуюсь, и перестаньте меня колоть все время в больное место. Я постараюсь, чтоб вы в этом не раскаялись. Сегодня мы были на волосок от смерти — можете не говорить, по чьей вине, — и наверно, от ада тоже на волосок. Мы оба попали в скверную передрягу и должны быть потерпеливее друг к другу.
Он говорил бессвязно, но казалось, что он делает это нарочно, престо ходит вокруг да около, не решаясь в чем-то признаться, или же в страхе оттягивает время, чтобы не дать Геррику сказать еще что-нибудь неприятное. Но Геррик выпустил уже весь яд; он был по природе своей человек добрый, и теперь, торжествуя победу, начинал испытывать жалость. Он произнес несколько ободряющих слов, желая закончить разговор, и предложил пойти переодеться.
— Погодите еще немного, — остановил его Дэвис — Сперва я хочу вам объяснить еще одну вещь. Помните, что вы сказали про моих детей? Я хочу объяснить, почему это меня так садануло, и, мне думается, вы пожалеете о своих словах Это насчет моей крошки Эйды. Не следовало вам так говорить, хотя я, конечно, понимаю, что вы не знали. Она… видите ли, она умерла.
— Что вы, Дэвис! — воскликнул Геррик. — Да вы десяток раз о ней говорили как о живой! Проветрите голову, старина! Это все вино.
— Нет, сэр, — сказал Дэвис. — Она умерла. От какой-то желудочной болезни. Я тогда плавал на бриге «Орегон». Она похоронена в Портленде, штат Мэн. «Эйда, пяти лет, единственная дочь капитана Джона Дэвиса и его жены Марии». Я вез для нее куклу. Я даже не вынул этой куклы из бумаги. Геррик, она пошла ко дну вместе с «Морским скитальцем» в тот самый день, когда я был проклят.
Глаза капитана были устремлены на горизонт, он говорил с необычной для него мягкостью, но с полным самообладанием, и Геррик глядел на него с чувством, близким к страху.
— Не думайте, что я спятил, — продолжал Дэвис. — У меня ровно столько здравого смысла, сколько нужно. Но мне кажется, что человек в несчастье делается как ребенок. И это у меня как будто детская игра. Я никак не мог посмотреть правде в глаза, вот я и придумал притворяться. И прямо вас предупреждаю: как только мы окончим наш разговор, так я снова начну притворяться. Так что, видите, на панель она пойти не может, — добавил он, — не смогла даже выздороветь и получить свою куклу!
Геррик робко положил руку ему на плечо.
— Не надо! — вскричал Дэвис, отпрянув назад. — Не видите разве, я и так совсем разбит? Пошли, пошли, дружище, можете мне поверить до конца. Пошли, наденем что-нибудь сухое.
Они вошли в каюту и застали там Хьюиша, который на коленях взламывал ящик с шампанским.
— Эй, стоп! — закричал капитан. — Чтоб больше этого не было! Больше пьянства на судне не будет!
— Трезвенником сделались, что ли? — отозвался Хьюиш. — Я не против. По-моему, самое время, а? Сдается мне, что вы чуть второй корабль не потопили к черту. — Он достал бутылку и начал преспокойно отковыривать проволоку острием штопора.
— Слышите, что я сказал? — рявкнул Дэвис.
— Надо думать, слышу. Вы орете громко, — ответил Хьюиш. — Но только мне наплевать.
Геррик потянул капитана за рукав.
— Пусть его… — сказал он. — На сегодня нам уже довольно.
— Ладно, пускай пьет, — согласился капитан. — Все равно в последний.
Проволока уже была снята, бечевка перерезана, головка из позолоченной бумаги сорвана, и Хьюиш с кружкой в руке ждал обычного взрыва. Взрыва не последовало. Он раскачал пробку большим пальцем — никакого результата. Наконец он взял штопор и вытащил пробку. Она вылезла легко и почти беззвучно.
— Надо же! — сказал Хьюиш. — Бутылка-то порченая.
Он налил немного в кружку — вино было бесцветное и без пузырьков. Он понюхал его, потом попробовал.
— Вот так номер, — сказал он. — Да это вода!
Если бы посреди океана внезапно прозвучал трубный глас, то и тогда трое в кают-компании не могли быть сильнее ошеломлены. Кружка обошла всех троих, каждый попробовал, понюхал, каждый воззрился на бутылку с роскошной золотой головкой, как, вероятно, Крузо воззрился на следы в песке. И у всех одновременно родилось одно общее мрачное предчувствие. Разница между бутылкой с шампанским и бутылкой с водой невелика, но между судном, груженным шампанским, и судном, груженным водой, лежит огромная дистанция от богатства до разорения.
Откупорили вторую бутылку. В каюте стояло, наготове два ящика: их притащили и попробовали. Тот же результат: содержимое было бесцветным, безвкусным и безжизненным, как дождь на дне рыбачьей лодки, вытянутой на берег.
— Мать честная! — сказал Хьюиш.
— Погодите, попробуем из трюма, — проговорил капитан, вытирая лоб тыльной стороной руки, и все трое, мрачные, тяжело ступая, вышли из каюты.
Всю команду вызвали на палубу, двоих канаков отправили в трюм, третьего поставили к талям, а Дэвис с топором в руке встал у комингсов.
— А как же матросы? Ведь они будут знать, — прошептал Геррик.
— Черт с ними! — ответил Дэвис. — Не до того. Важно знать нам.
На палубу подняли три ящика и по очереди проверили. Из каждой бутылки, по мере того как капитан разбивал их топором, шипя и пенясь, бежало шампанское.
