В неофициальной табели о рангах пастух и дарующий кров стояли выше рапсода. Пастухи, насколько было известно Тревельяну, были бродячими философами и учителями, а учить могли чему угодно, от математики и грамоты до танцев. В дарующие шли пожилые братья, уже неспособные странствовать, но умудренные опытом и годами; считалось, что дарующий кров – глава над всеми членами Братства, которые пребывают в данном городе. Кроме этих почетных званий, были, разумеется, ученики, и были мудрецы, называемые, если использовать земные аналогии, магистрами. Их насчитывалось не более сотни на весь континент.
Неслышно ступая, вошел гибкий, тонкий человек с рыжими волосами и пронзительным взглядом серых глаз. Пастух, как и подсказывало его имя, принадлежал к западной расе и появился на свет на другом краю материка, где-нибудь в Запроливье или на берегах Мерцающего моря. Тревельян приветствовал его на языке Удзени и по довольной улыбке Хурлиулума понял, что не ошибся.
Они сели к столу. Птица, которую Тревельян в жареном виде не смог опознать, была великолепна, а свежие лепешки, овощи и кисловатый напиток создавали ей достойный фон. Хурлиулум, однако, ел мало, старый Шуттарн и того меньше, так что на гостя легла основная нагрузка. Одолев половину жаркого, Тревельян, согласно местному обычаю, погладил живот, повернулся к пастуху и сказал:
– Далеко же тебя занесло от родных мест, Хурлиулум! Отсюда до Мерцающего моря много дней пути, и я еще не встречал в Хай-Та твоих соплеменников.
– Жизнь без странствий скучна, Тен-Урхи. Особенно такая короткая, как у людей моего племени.
Представители западной расы жили пятьдесят-шестьдесят лет и быстро старели после сорока. Но это, казалось, не слишком огорчало Хурлиулума. Посмотрев с улыбкой на Тревельяна, он произнес:
– Среди любого народа, на востоке ли, на западе или в Семи Провинциях, есть непоседы, для коих привычное бытие хуже казни на крюке. Родительский дом их не радует, семья не соблазняет, занятие отца, будь то кузнечный промысел или управление людьми и землями, кажется скучным. Не хотят они всю жизнь махать молотком или судить своих подданных, не хотят видеть из года в год одни и те же лица, своих стареющих соседей, свою жену и ребятишек. Это не для них! Их манят дороги, новые встречи, приключения… Ты понимаешь меня, Тен-Урхи? Ты ведь один из нас и, значит, сам такой.
– Понимаю, – сказал Тревельян, и это было чистой правдой. Хоть он не являлся рапсодом и даже уроженцем Осиера, но был из того же племени авантюристов-непосед. Любопытство и тяга к перемене мест являлись теми человеческими свойствами, что не зависят от развития технологии.
– Влекут не только странствия, но и возможность творить добро, – заметил Шуттарн. Он поднял руки, покачал ладонями, будто чашами весов, посмотрел на одну, потом – на другую. – Вот Светлый Дом со всем его могуществом, с великими богатствами, армиями и крепостями, и вот – мы… Мы, Братство! И лишь богам известно, кто значит больше для нашего мира. Ибо мир стоит не на силе, не на звонкой монете, не на клинках воинов, а на разуме и добре.
«Идеалист, – пробурчал командор, невидимый свидетель их беседы. – Мир стоит на промышленном производстве, ракетах и боевых роботах».
Но Тревельян, не обратив внимания на слова призрака, сказал:
– Согласен с тобой, Шуттарн, полностью согласен! Но временами разумное, доброе и безусловно полезное не принимается людьми. Вот, например… – Он прикрыл глаза, будто вспоминая. – Если измельчить опилки, тряпки и древесные отходы, потом обработать эту массу неким способом, отжать под прессом и высушить, получится лист, удобный для рисования и письма. Более удобный, чем пергамент, и много более дешевый. Слышал я, что такие листы мог делать мастер Цалпа из Рингвара… Еще слышал о котле, в котором кипит вода, а пар по трубкам идет к колесу и его вращает… Четырежды делали такой котел – кузнец Суванува из Пейтахи, механик Куммух из Манканы и два строителя кораблей, Рдияс-Даг из Дневной провинции и Таркодаус из Островного Королевства. А еще дошло до меня, что некий Дартах из Этланда считал, будто мир наш подобен шару и парит в пустоте, обращаясь около светила, чему есть многочисленные доказательства. Все это разумные вещи, но люди их не принимают. Почему?
Пастух и дарующий кров переглянулись. Лицо Шуттарна приняло озабоченное выражение.
– Видишь ли, Тен-Урхи, разумное еще не значит доброе и полезное. Взять хотя бы этого Дартаха… Мир подобен шару? Но какая от этого польза? Какое добро?
– Возможно, в мире есть еще неведомые земли в другой половине шара. Отчего бы их не заселить? Разве это не доброе деяние?
– В мире и так достаточно места, – возразил Хурлиулум. – Наши земли хороши и просторны и устроены предками к нашему благу. Есть где жить и есть где странствовать! А новый край так просто не заселишь… Много прольется пота, а еще больше – крови.
Тревельян изогнул бровь.
– Жалеешь пот, пастух?
– Не пот, кровь. Споры из-за земель, новых или старых, без крови не обходятся. Пример тому – нынешний бунт в Манкане. Или юг… Как ты думаешь, почему не заселяются южные степи, где больше земель, чем во всех Семи Провинциях? – Тревельян молчал, и Хурлиулум, сделав паузу, продолжил: – Потому, что южные степи отделяют нас от южных лесов и племен дикарей. И нет нужды разбивать там плантации злаков и сажать фруктовые рощи. Пропитания нам хватает.
Хватает, молча признал Тревельян. В странах субтропического пояса злаки и фрукты росли с такой щедростью, что год в Осиере, где не знали месяцев, делился на сезоны Первого, Второго, Третьего и Четвертого Урожая. Сезоны отсчитывали по возвышению над горизонтом Ближней звезды, и каждый включал десять декад и три праздничных дня. Смены времен года здесь практически не замечалось, ибо ось вращения планеты была почти перпендикулярна плоскости экватора.
Все это было так, однако он чувствовал какую-то недоговоренность в речах Шуттарна и Хурлиулума. Возможно, чего-то он не знал? Или не понимал? Чего-то такого, с чем не смогли разобраться исследователи ФРИК за целых полтора столетия?
– Оставим в покое Дартаха с его теориями и новые земли, – сказал Тревельян. – И я не буду вспоминать о паровых котлах, так как бывает, что они взрываются. Но эти листы для письма, которые придумал мастер Цалпа… Они-то кому помешали? – Он поглядел на массивный шкаф, полный толстенных томов и пергаментов. – Книги дороги, они большая редкость, а с этими листами их хватило бы на всех. Больше книг, больше знаний и больше знающих людей… Что в этом плохого?
Хурлиулум и Шуттарн снова переглянулись.
– Знание – меч, заточенный с обеих сторон, – молвил дарующий кров. – Ты молод, Тен-Урхи, и этого еще не понимаешь. К тому же ты рапсод, а песнопевцы всегда были склонны фантазировать. – Старик улыбнулся, смягчая резкость своих слов, но его лицо тут же приняло озабоченное выражение. – Думаю, тебе надо поговорить с магистром, с одним из наших мудрецов. Он объяснит тебе опасность излишнего знания… Скажи, откуда ты услышал про мастера Цалпу, про этого Дартаха и тех людей, что делали паровые котлы? Это случилось так давно, что даже я с трудом припоминаю их имена и страны, где они жили. Кто рассказал тебе о них?
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
