Мама у него была очень заботливая. Она буквально пылинки сдувала со своего обожаемого мальчика. От Гены никогда не требовали, чтобы он помогал по хозяйству, а потом не требовали, чтобы приносил деньги в семью. Манукову вполне устраивало, что ее сын работает младшим научным сотрудником в заштатном НИИ и зарплата у него копеечная.
– Ты, главное, учись, сыночек, – приговаривала она. – Собирай материал для кандидатской.
Он и не напрягался. Деньги зарабатывала мать, крутилась, как могла. Гена, правда, немного стеснялся, что она торгует на рынке, и никогда не помогал ей носить тяжелые сумки. Вообще на рынке не появлялся. Она и не требовала, приговаривая:
– Учись, сыночек. Только учись.
Лишь когда она умерла, Геннадий Мануков словно проснулся и вспомнил, для чего он рожден. Для карьеры чиновника. И с энтузиазмом принялся за дело. А умерла мама рано, и виноват в этом был он. И не только в том, что не помогал ей носить тяжелые сумки.
Причиной ее нервного заболевания, а впоследствии обширного инфаркта стала московская квартира, капитал, доставшийся им в наследство от бабушки, скромной деревенской женщины, сумевшей закрепиться в столице и получить здесь жилье. Простая доярка, она еще в советское время пробилась в депутаты Верховного Совета, да так и осталась в Москве, забыв о том, что когда-то к пяти утра бежала на ферму, где мычали томящиеся в нетерпении коровы.
Квартира была просторная, двухкомнатная, с огромными окнами, да еще в престижном районе, в доме, который строили специально для депутатов из глубинки. И комнаты раздельные. В одной жил Гена, в другой его женщины – бабушка и мама. Отца Мануков не помнил, вроде бы он был – в детстве мать говорила, – летчиком-испытателем, потом поняла: это уже смешно, и просто замолчала. Гена понял, что его родили, что называется, для себя, и вопросы задавать перестал. Бабушка умерла рано от инфаркта, сказался каторжный труд на ферме, которой она отдала большую часть жизни. То же потом случилось и с Гениной мамой: инфаркт и скоропостижная кончина. Но, как выяснил потом Геннадий Михайлович, передавалось это только по женской линии. Его неоднократно обследовали на предмет сердечно-сосудистых заболеваний и вынесли вердикт:
– Здоров как бык.
Их с мамой жизнь разбила женщина. Шерше ля фам, как говорится. Роковая красавица, в которую примерный мальчик Гена Мануков влюбился без оглядки. Ее звали Элиной. Она приехала из провинции, откуда-то с юга, покорять Москву. О родине своей Элина говорить не любила, и хотя в столице она за пару лет пообтесалась, но как говорила Генина мать, «деревенщина из твоей девки так и прет». Гена только отмахивался: не беда, вспомни бабушку.
Жгучая южная красота была главным активом Элины, а еще способность мгновенно приспосабливаться к любым условиям. Элина напоминала ящерицу, которая легко отбрасывает хвост, если ее пытаются за него ухватить. Она беспрестанно лгала и тут же от этого открещивалась, при малейшей угрозе разоблачения нагромождая новое вранье на предыдущее, от чего образовывались целые горы лжи, как потом понял Геннадий. Но в первый год он был просто ослеплен жгучей южной красотой Элины.
Разумеется, сначала Элина попробовала поступить в театральное училище, но срезалась в первом же туре и пока устроилась в ПТУ учиться на швею, лишь бы остаться в Москве. За пэтэушницами закрепляли койко-место в общежитии. Гене же она сказала, что готовится стать дизайнером женской одежды. А еще подрабатывает моделью и имеет на этом поприще огромный успех. Гена не раз напрашивался на показ мод, в котором участвует его красавица, но постоянно «не было билетиков».
Он долго не подозревал, что «дизайнер» целыми днями строчит на швейной машинке, трудясь над женским нижним бельем, над которым за границей все дамы хохочут. Сама Элина эти ужасные панталоны и жуткие лифчики, больше похожие на броню, не носила, доставала кружевное импортное белье, добывая через подруг открытки в салоны для новобрачных. Но страна уже начала разваливаться, зарплату повсеместно задерживали, и Элина, которая едва сводила концы с концами, прекрасно понимала, что Гена Мануков – ее последний шанс. Она ехала в Москву, предвкушая блестящую карьеру актрисы, оглушительный успех, но в толпе московских модниц сразу потерялась. Не больно-то ее оценили, даже с такой красотой. Ехать назад в провинцию ох как не хотелось. А Мануков был коренным москвичом, он хоть и жил с мамой, но в отдельной квартире, на нее Элина сразу положила глаз. Красавице кровь из носу нужна была московская прописка, время поджимало, и Элина поднапряглась.
У нее уже был некий опыт, а Гена оказался девственником, что ее приятно порадовало. Элина подумала, что без труда забеременеет, и тут уж его матушка никуда не денется. Та невзлюбила Элину с первого взгляда, тут же начала нашептывать обожаемому сыночку, что его красавица всего лишь наглая захватчица, что ей нужен не Гена, а его квартира, и как только она получит прописку, тут же пустится в свободное плавание.
– Вот увидишь, выживет она нас с тобой, и останемся мы, сыночек, бомжами. А она будет жить припеваючи. Наглая, злая. Брось ее, пока не поздно.
Но Гена, на радость Элине, был глух и слеп. Влюбился он крепко. И то! Элина ведь была красавицей! На нее многие заглядывались, и как тут не поверить, что она подрабатывает моделью? Сколько раз Мануков потом корил себя: надо было слушать маму! Но тогда…
Тогда он буквально упивался любовью Элины. Ее опытностью, неутомимостью и, как ему казалось, искренним желанием сделать его счастливым. Целыми днями, почти без выходных, мать вкалывала, Гена же себя работой не утруждал. Почти все его время занимала Элина. Сначала ей принадлежали только его дни, но потом она захватила и ночи. Потому что, несмотря на протесты Гениной мамы, они поженились. И Элина переехала жить к ним. На удивление Гены, вещей у нее оказалось немного, и ничего из того, что говорило бы о ее успешной карьере модели.
– Раздала подружкам, – не моргнув глазом, соврала Элина. – Им же не повезло так, как мне. Пусть хоть дизайнерским шмоткам порадуются.
Сама она торжествовала: жизнь удалась! Окрутила москвича, теперь не надо возвращаться домой, пусть там, на маленькой родине, все, а в особенности школьные подружки, обзавидуются. Но свекровь категорически отказалась прописать свежеиспеченную сноху. Сказала, как отрезала:
– Пусть сначала родит.
Элина не заставила себя долго ждать. Буквально через месяц после свадьбы она объявила Гене и его матери, что беременна. Мануков был на седьмом небе от счастья, а свекровь сказала:
– Ну что ж…
Это означало согласие. Как только родился внук, и его и Элину прописали в московской квартире. Работу Элина тут же бросила.
– Ну, какие сейчас показы мод, дорогой? Ты же видишь, что в стране творится!
То же самое произошло и с женской одеждой, которая, по словам Элины, теперь не нуждалась ни в каком дизайне.
– Магазины и рынки заполнены китайским барахлом, – презрительно говорила она. – У людей нынче совсем нет вкуса. Это надо пережить.
На робкие возражения Гены, что не обязательно сидеть дома, надо искать применение своим талантам, а главное, красоте, Элина задумчиво говорила:
– Я могла бы выиграть какой-нибудь конкурс красоты, за это вроде бы неплохо платят. И контракт на работу за границей можно заполучить. В качестве модели. Но я ведь теперь не мисс, а миссис. Вдруг обман раскроют?
Гена же еще и оказался виноват! В том, что сделал ее миссис!
Выручала их мать, которая стала мотаться за границу челноком, привозя оттуда, по словам Элины, «всякое барахло». Но это барахло их неплохо кормило. Гена уже не помнил, из-за чего вспыхнула ссора. То ли он упрекнул Элину в бездействии, то ли она в сердцах бросила: «Ты не мужик!» В результате словесной перепалки вдруг выяснилось, что они друг друга ненавидят. Элина его, похоже, вообще никогда не любила, Гену же за несколько месяцев достал беспрерывный детский плач, горы грязных пеленок и обслюнявленных распашонок, манная каша на завтрак и засаленный халат жены. Любовная лодка с треском разбилась о быт. Мануков женился на экстравагантной красавице, а получил в итоге заспанную неряху. Да еще и вечно ноющего ребенка в придачу.
В двадцать четыре года он оказался не готов стать отцом. Москва бурлила, в ней появилось столько соблазнов! Приятели звали попить пивка, смотаться на юг, к морю, покутить в сауне с девочками. Элина, а главное, ее ребенок камнем висели у Манукова на шее. Постепенно выяснилось и вранье, которым пичкала его Элина, чтобы выйти замуж. Мануков узнал и про швейное ПТУ, и про безобразные лифчики, над «дизайном» которых трудилась его красавица, и про показы мод, в которых она никогда не участвовала. Теперь Мануков презрительно называл жену «дизайнер панталонов», а она его не менее презрительно «бездельник».
В один прекрасный день на крик Манукова: «Собирай вещи и уматывай отсюда со своим ублюдком!» – Элина и в самом деле ушла. А потом начался кошмар. Жена подала на развод, а заодно и на раздел имущества. Главным имуществом была, разумеется, московская квартира. Они отчаянно стали за нее судиться. Элине удалось окрутить ушлого адвоката, который принялся энергично действовать, Мануковы же момент упустили. Государство встало на сторону матери и ребенка. В суде Элина рыдала, рассказывала, какая сволочь ее бывший, как он и свекровь буквально истязали ее и кроху. Геннадий же и его мать свято верили в справедливость судей и в то, что в стране есть законы. Изначально квартира принадлежала им, и, по их мнению, Элина не имела на нее никаких прав.
