Опыт посткоммунистических трансформаций отчетливо продемонстрировал, что институциональная стабилизация и режимная консолидация далеко не равнозначны консолидации либеральной демократии».[42]
Зачастую мы имеем дело не с «переходными», а с вполне консолидированными политическими режимами нового типа, которые никак не вписываются в логику «растянутой демократизации» одновекторного направления. Векторы их политического развития оказались разнонаправленными, а не однонаправленными, как предполагалось в линейной «транзитологической парадигме». Поэтому сейчас гораздо продуктивнее не рассуждать о возможностях их дальнейшего «перехода к демократии», они идут в другую сторону, или остановились в своем развитии. Имеет смысл говорить и исследовать трансформацию одной разновидности недемократического режима в другую, иногда завершающегося консолидацией «новой автократии». Мировая политическая реальность представляет собой широкую палитру поставтократических, авторитарных траекторий развития, которые сформировались и развивают внутри себя недемократические режимы – цезаристские, султанистские, популистские, плебисцитарные в чистых и гибридных формах.
Общий вывод А.Ю. Мельвиля заключается в том, что демократия не приживается там, где нет для этого исторической базы, не сложились еще демократические традиции. Наличие институтов, даже если они сконструированы по оптимальной демократической схеме, не гарантируют успех демократизации. Стабильная и консолидированная демократия имеет не только институциональную базу, но должна опираться на определенный структурный фундамент, на подкрепляющую ее социально-экономическую систему и укорененные в обществе нормы и ценности демократической гражданственности, т. е. особого рода «социальный капитал». Все исторические формы демократии не складывались из отдельных элементов, а органически «произрастали» в процессе многовекового исторического развития.
В конце XX – начале XXI века в компаративистских исследованиях заметен интерес к изучению качественного усложнения структур социального бытия. Возникающая мировая «архитектура» делается отчетливо «многоэтажной». Так, известный американский политолог Дж. Розенау, уже много лет изучающий динамику глобализационных и локализационных процессов, выделяет три основные уровня глобальных преобразований. Первый является микроуровнем, касается отдельных граждан и фиксирует настоящую революцию в росте их квалификации, мастерства, позволяющих гражданам более четко определять свое место в ходе событий и более эффективно участвовать в коллективных действиях, служащих их интересам. Второй вид преобразований связан со следующим, промежуточным макро-микроуровнем, на котором осуществляется связь индивидов с их коллективностями (collectivities). Третий вид преобразований разворачивается на глобальном макроуровне. Здесь процессы бифуркации положили начало двум мирам глобальной политики – полицентричному миру, состоящему из различных неправительственных участников, и государство-центричному миру, которые все еще формируют свои сферы в качестве оснований возникающего глобального порядка.
Компаративистскому исследованию подвергаются также идейные парадигмы, лежащие в основе мировых систем. Профессор, заведующий кафедрой социологии международных отношений Московского государственного университета П.А. Цыганков, исследуя многообразие классических парадигм в западной теории международных отношений, систематизировал их в трех направлениях: реализм, либерализм и марксизм.[43] Каждое парадигмальное направление он также подразделил на три разновидности.
Реализм сначала развивается как классический, который содержит теории национальности и баланса сил (Э.Х. Карр, Г. Моргентау, Э. Ваттель, Б. Спиноза, Г. Киссенжер). Затем он проходит стадию неоклассического, который представлен теориями уровней анализа, баланса угроз и зрелой анархии (К. Уолц, С. Уолт, Б. Гузан). Третья, заключительная постклассическая стадия, выражает идеи конфликта цивилизаций и является эсхатологической.
П.А. Цыганков определяет либерализм как классический образец, который развивает теории единства человеческого рода, приоритета моральных и правовых норм и коллективной безопасности (А. Смит, И. Кант, Дж. Кларк, Б. Сон). Далее парадигма либерализма эволюционизирует в неоклассический либерализм, который отражает теории международных режимов, взаимозависимости, гегемонии, институализации, федерализма (С. Краснер, Р. Кохэн, Дж. Най, Ф. Краточвил, А. Этциони, А. Стенелла). И третья стадия постклассический либерализм представлен теориями «конца истории», демократического мира, гуманитарного вмешательства, человеческой безопасности, мирового сообщества, мирового гражданского общества, глобального правления (Ф. Фукуяма, А. Муравчик, Дж. Ли Рэй, Л. Эксуорси, В. Зартман, Л. Риннер, Г. Саламе, Д. Розенау).
Марксизм в теории Циганкова также развивается последовательно в трех стадиях: классического, неомарксизма, и посткл ассического.
В современной политической компаративистике обозначилась необходимость исследования с точки зрения сравнительного подхода мировых комплексных регионов, особенностей современной модернизации политических систем стран Востока (как региона мира), сравнения их со спецификой политических систем стран Запада.[44]
Обозначившаяся достаточно остро проблема «Восток-Запад» в начале XXI века показала, что в мировой политике следует учитывать различия политических систем стран Востока и стран Запада, учитывать, что каждая из них имеет свою специфику, а характер ее политической модернизации обусловлен сложившимися устойчивыми традициями. Поэтому поиск путей политического развития на Востоке обязательно предполагает сохранение культурной самобытности и самоидентификации в этих странах. Особенности собственно политической культуры на Западе и на Востоке тоже резко отличаются, поэтому встает вопрос о необходимости конкретно сформулировать специфику западного и незападного типов, раскрыть и описать механизмы функционирования политических систем восточных обществ.
Известный исследователь в западной политологии Л. Пай начал говорить о «незападном» политическом процессе и выделил семнадцать закономерностей, которые определяют его специфику.[45]
– Специфику восточных обществ и специфику политического процесса в обществах восточного типа в западной политической науке выразил Д. Ландес.[46] Наиболее ярко и четко, но по-другому, чем Д. Ландес, в отечественном востоковедении основные особенности Востока были сформулированы Л.С. Васильевым.[47] В последние годы анализ специфики восточных политических систем и сравнения ее с западными нашло отражение во многих исследованиях востоковедов и политологов.[48]
В начале XXI века, кроме проблемы «Восток-Запад», в условиях сложившегося однополярного мира в политологии появляются различные концепции устанавливающегося нового миропорядка, различные взгляды на оптимальные формы политического мироустройства.
Так одни авторы выдвигают различные концепции развития политической картины мира, представляя его как униполярный, биполярный, либо многополярный; другие раскрывают систему мира как трехслойную сферу с «комбинированной демократической структурой» (А. Танаки). Некоторые находят подтверждения эсхатологической концепции развития мира (С. Ханитингтон, Ф. Фукуяма), сохраняет своих сторонников и политическая теория «золотого миллиарда»; заслуживает внимания концепция китайского мироустройства, в которой рассматривается Китай как центр, «срединное государство», уравновешивающее с одной стороны миллиардный мусульманский Восток и Россию, с другой – «золотой миллиард» либерального Запада; кроме того, имеет место исламская концепция миропорядка, связанная с динамично развивающейся консолидацией исламского режима.
Системно-сравнительный метод позволяет исследовать и систематизировать современный обширный и разнообразный концептуальный теоретический материал в рамках сравнительной культурологии, осуществляя поиск в яркой палитре научных мнений о дальнейшем развитии мира отражения крупиц всеобщей закономерности. Действительно, динамично меняющаяся политическая и культурологическая картина мира дает довольно разнообразный эмпирический и теоретический материал для сравнения, обобщения и прогнозирования.
Таким образом, XXI век дает новый стимул развития сравнительной науки, усиливает ее роль в определении тенденций формирования новой системы мира мир-системы.
