В труде, в котором он изложил опыт, вынесенный им в течение сорокалетней административной практики, в “Экономии человеческого общества”, встречается следующее место:
“Ошибаются те, кто думает, что русская фабричная промышленность существует только благодаря помощи правительства. Промышленность эта сама по себе теперь сильна. Вот уже двадцать пять лет, как не сделано ни одной важной жертвы для поддержания отечественных фабрик. Их процветание было достигнуто другими средствами. С 1823 года приняты всевозможные меры для усовершенствования русской промышленности. Издаются коммерческая газета и мануфактурный журнал; за границей содержатся агенты, чтобы узнавать все новейшие открытия и усовершенствования; заведена правильная выписка узоров из-за границы; привлечены в Россию искусные мастера; учрежден мануфактурный совет с отделениями и корреспондентами; основаны технологический институт и промышленные школы; установлены правильная посылка молодых людей за границу, промышленные выставки в Москве и Петербурге с назначением наград и отличий; учреждены бесплатные школы рисования; издан устав, улучшающий полицейский надзор за работами, и принято много других мер, о которых я умалчиваю”.
Действительно, этот перечень далеко не может, как мы сейчас увидим, считаться полным; но он во всяком случае убеждает, что Канкрин прекрасно понимал невозможность создать цветущую фабричную промышленность при помощи одних таможенных пошлин. В значительной степени содействовав установлению высокого таможенного тарифа 1822 года, он в течение всей своей дальнейшей жизни старался, как он сам выражается, усовершенствовать этот тариф, но не в смысле его повышения, а в смысле устранения невыгодных его сторон. Мы не станем перечислять здесь все перемены, произведенные в этом отношении; мы укажем только на один характерный факт. В одну из своих поездок в первопрестольную столицу он остановился по своему обыкновению в горном правлении на Моховой (ныне архив министерства народного просвещения) и пользовался всякой свободной минутой, чтобы вступать в общение с разными лицами, которые могли ему сообщить полезные сведения. В Москве он, как и в Петербурге, работал целый день, а когда уставал, то надевал шинель военного покроя в рукава, подпоясывался носовым платком, осматривал строения, вникал во все мелочи (заметим, кстати, что сад на дворе архива министерства народного просвещения также обязан ему своим возникновением: он указал его размеры и распланировал его сам), а под вечер в столовой принимал всех, кто имел к нему надобность, причем происходили иногда сцены чрезвычайно характерные. Так, г-н Селиванов, передающий эти подробности из жизни Канкрина, рассказывает, что однажды во время такого приема он при многих свидетелях назвал весьма видное должностное лицо, злоупотребления которого незадолго перед тем обнаружились, прямо “вором”. Случилось как-то, что дежурным чиновником при горном правлении был некто Селивановский, сын известного типографщика. Канкрин вступил с ним в беседу и осведомился о том, как идет типографское дело в Москве. Селивановский ему разъяснил, что типографское, а вместе с тем и книжное дело сильно тормозятся высокой пошлиной на типографские краски. Канкрин промолчал, но вскоре за тем соответственная ставка тарифа была значительно уменьшена.
Мы привели этот факт, чтобы показать, как чутко Канкрин относился к интересам просвещения. И действительно, стоит вспомнить, что он сделал в этом отношении, чтобы понять, что он вовсе не был таким узким протекционистом, каким его обыкновенно изображают. Почти тотчас по вступлении в должность министра финансов он начал разрабатывать план учреждения в Петербурге технологического института. Несмотря на трудность и сложность чисто финансовых его обязанностей, он находил время обсудить во всех подробностях будущую организацию этого учебного заведения, которое признавалось, когда оно возникло, иностранными специалистами образцовым. Цель его очень ясно формулирована самим Канкриным в одном из его писем к Гумбольдту, о которых речь у нас впереди.
“Война, – писал он знаменитому ученому, – не может удержать меня от учреждения большого практического технологического института. Россия совсем не имеет располагающего средними теоретическими знаниями класса людей, который ей крайне нужен в самых разнообразных отраслях труда”.
Такова была основная мысль Канкрина при учреждении Технологического института. К сожалению, эта основная цель была впоследствии упущена из виду, и теория начала преобладать над практикой. Как бы то ни было, Канкрин с свойственной ему страстностью принялся за осуществление своей мысли. Проходил редкий день, чтобы он не посетил так называемого волынского двора, где было избрано место для института. Он сам составил план постройки и внимательнейшим образом следил за производством работ, радуясь, что ему приходится взбираться все выше и выше по лесам на здания, пока их не подвели под крыши. В то время, как слава русского оружия гремела во всей Европе, Канкрин сооружал свой Технологический институт и радостно отпраздновал день открытия первого созданного им большого учебного заведения.
Почти с такой же любовью занимался он и устройством Лесного института. Уже в то время Канкрин был глубоко опечален тем явлением, что наши леса исчезают вследствие хищнических наклонностей и отсутствия правильного лесного хозяйства. В своих письмах к Гумбольдту он неоднократно сетует на это, и если в России еще в тридцатых годах положено хотя бы только слабое основание более нормального лесного хозяйства, то несомненно в значительной степени благодаря просвещенной деятельности Канкрина. Сам Канкрин говорил, что время, проведенное им в летние месяцы в Лесном, когда он обдумывал организацию этого второго своего учебного заведения, было лучшим временем в его жизни, потому что организаторские его способности применялись тут к делу, наиболее родственному его душе. Однажды в беседе с другим русским деятелем, трудившимся вместе с ним над промышленными успехами России, он заметил:
– То, что мы совершим вместе с вами, останется; другие мои труды пропадут: все, мною накопленное, поглотят казармы, крепости и прочее. Тяжело заведовать финансами, когда они основаны на доходах от пьянства. Я похожу на навозного жука; я вожусь в навозе, чтобы создать весь этот блеск, – и Канкрин указал на берега Невы.
Но, трудясь над созданием Технологического института или проживая в Лесном, он отдыхал душой. Там, в своем Канкринополе, по выражению Плетнева, он обдумывал программу реорганизованного им Лесного института, проектировал необходимые кафедры, наблюдал за постройками, – и вокруг него все окрестности оживали. Прежде трудно было проехать в Лесной, – Канкрин провел к нему прекрасную дорогу и с необычайной заботливостью, с большой любовью дал жизнь этому второму своему детищу.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
