Великан-норманн, которого в столице Византии все принимали за представителя императорской гвардии, отмахнулся:
– В тюрьме им не дадут возможности им воспользоваться. И даже если макеро на это решатся, бежать им из тюрьмы не позволят. Греки – не германцы. Здесь порядок все еще что-то значит.
Хлипкий собеседник встал и заходил по комнате:
– Когда мы сможем их отправить к богам?
Викинг лениво посмотрел на товарища:
– Поспешай не спеша. – Он сделал паузу. – Ты помнишь, чем заканчивались наши попытки просто зарезать их? Как свиней?! Как ты это предлагал.
Мисаил кивнул – он помнил. Олаф характерным движением вытер усы, которые и так были чистыми. Викинг тоже нервничал от ощущения близкого успеха.
– Чьи бы боги их ни берегли, они всегда защищали макеро от подосланных убийц. – Он усмехнулся. – Посмотрим, сберегут ли они этих варваров от ромейского правосудия?!
Мисаил захихикал:
– А пока мы поможем кесарю?
Олаф не удержался и тоже усмехнулся. Усмехнулся нехорошей, тяжелой улыбкой-полуоскалом:
– Да уж. Помочь надо… У нас ведь есть свои люди среди судей?
Мисаил осклабился:
– Тут у нас везде есть свои люди.
4
После бессонной ночи, проведенной в переполненной камере городской тюрьмы, русичей на допрос не вызвали. Не позвали их ни днем, ни вечером. А к ночи сквозь узкое, забранное решеткой оконце стали видны сполохи дыма за городскими стенами. Забегали в проходах охранники, затопали деревянные сандалии солдат в тюремном дворе.
На вопрос о том, что же, собственно, случилось, никто не мог дать ответа. Ничего не знал даже толстенный стражник, стоящий у двери камеры.
Дело прояснилось только к вечеру. Раб, принесший арестантам роскошный ужин, состоящий из черствого хлеба и воды, тихо пересказал ходящие по городу слухи. Оказывается, к стенам столицы пришел очередной латинянин, какой-то граф. Он не пожелал приносить клятву басилевсу и ждет прихода норманнов, вместе с которыми может попытаться напасть на город. Гвардия императора пробует принудить его переправиться через залив, но латинянин укрепил лагерь у Патриаршего монастыря и отказывается говорить с послами. Сейчас стратиг кесаря, благородный севаст Опос, пробует выбить варваров из лагеря, но кельты стоят крепко.
Услышав это, завертелся Тимофей Михайлович. Он еще раз глянул на клубы дыма, которые стали еще гуще, подхватил археолога и потянул того к двери темницы:
– Попроси, чтобы позвали главного. И швыдче!
На стук через десять минут нехотя пришел толстый охранник. Желания вести разговоры с заключенными он не выказал, но после заверений ученого в том, что дело касается развернувшейся за пределами города битвы между латинянами и ромеями, ленивый страж городской тюрьмы согласился привести того, кто может иметь какие-то полномочия.
Через час Горового и Сомохова вывели в небольшую каморку, находящуюся на два этажа выше полуподземных казематов. Говорил с ними невысокий стареющий чиновник в такой же тоге, как и вчерашний эксисот. Рядом с ним находился запыленный невысокий воин в старинном бронзовом панцире, богато инкрустированном золотом. Короткая стрижка, потрепанный военный плащ солдата, заколотый яркой дорогой фибулой с красным камнем, – весь облик присутствующего при допросе грека говорил о том, что человек он в местной тюрьме случайный. Серые глаза из-под седой челки глядели на заключенных пытливо, но при допросе он хранил молчание. Перед воином, в котором легко можно было предположить не рядового архонта, стояли сразу трое телохранителей. При виде высоченных заключенных все они схватились за рукоятки мечей и загородили подопечного собственными телами. Воин недовольно поморщился, но смолчал.
Обоих «полочан» обыскали и связали спереди руки бечевой. Они не сопротивлялись – здесь не было клеток для обвиняемых и дознаватели могли опасаться за собственную жизнь.
Чиновник сразу взял быка за рога:
– Вы утверждаете, что можете помочь войскам императора уничтожить мятежных варваров?
Тимофей Михайлович отрицательно покачал головой. Интерес чиновника резко упал. Пока их не загнали обратно в камеру, на помощь немногословному соратнику пришел ученый:
– Рыцарь Тимо из Полоцка – один из приближенных епископа Адемара, легата папы Урбана Второго, начальника всего латинского войска. – Археолог попробовал оценить, как греки прореагировали на услышанное, но те оставались бесстрастными. – В его силах убедить графа, войска которого воюют сейчас с армией кесаря, остановить сражение и подчиниться басилевсу.
Подтверждая эти слова, Тимофей Михайлович вынул из-за пазухи свиток пергамента с большой восковой печатью, болтавшейся на витом шнурке. Сделал он это с трудом – мешали связанные руки. Вчера они пробовали предоставить эти документы судье, но тот даже не стал их рассматривать. Чиновник и воин, присутствующий при этом разговоре, по очереди ознакомились с тем, что было написано в документе.
Молчание нарушил представитель армии:
– Овеянный победами Опос и непобедимый Пигасий сделают это быстрее и качественней. Да и вряд ли латинянин-варвар подчинится простому рыцарю, когда он не согласился с доводами сына франкского короля, который уже говорил с ним, и не удовольствовался заверениями великого кесаря. – В словах сквозила ирония.
Улугбек повернулся к заговорившему и поклонился тому:
– Это верно, уважаемый. Силы Империи сломают и не такой прутик. – Он еще раз поклонился, решив, что лишний поклон спину не переломит. – Но какой ценой? Разве мало врагов у басилевса, чтобы растрачивать войска в битвах с союзниками?!
Воин покачал головой.
– И это верно… – Он задумался и после паузы представился: – Меня зовут Мануил Вутумит, протопроэдр[31], севаст и великий дука[32] кесаря. Мои люди сейчас штурмуют лагерь франка, посмевшего не подчиниться воле самодержца. – Он усмехнулся. – Я зашел забрать из тюрьмы своих проэдров-гемилохитов[33], имевших несчастье вчера не подчиниться этариям[34] Титакия. – Он перевел взгляд на что-то выводящего стилом на восковой табличке чиновника. – Но оказалось, что утро не прошло совсем уж бездарно.
Вутумит одернул полы одежды и спросил:
– Что сотворили эти варвары?
Чиновник льстиво затараторил:
– Незаконное нахождение в пределах столицы вне пределов отведенного квартала, нападение на граждан, нанесение увечий, повлекших смерть, неподчинение представителям власти…
Великий дука поднял руку, приказывая остановить поток обвинений. Сомохов дернулся вперед, пытаясь ответить на нападки, но властный жест остановил и его:
– Ты говорил, что их четверо, Василий?
Чиновник кивнул.
Мануил перевел взгляд на рыцаря.
– Будь по-твоему, рыцарь Тимо… – Он помедлил, еще раз обдумывая решение. – Если к утру варвары согласятся принести присягу басилевсу и добровольно переплыть на ту сторону, то мы отпустим твоих товарищей. Если нет – твоих людей вздернут на стенах города.
Тимофей Михайлович попробовал возразить, но великий дука жестом показал, что разговор окончен.
5
Рено Тульский повернулся к прибывшему парламентеру:
– С чего ты решил, сеньор рыцарь, что я послушаю вас? – Слово «вас» он буквально выплюнул сквозь сжатые зубы. Рено выглядел слегка изможденным дневным боем, но демонстративно не показывал это на людях.
До этого предводитель почти четвертой части[35] лотарингского войска Христова долго и пристально изучал документ, написанный епископом Монтейльским и врученный ему казаком. Адемар уведомлял всех и каждого, что податель сего, рыцарь Тимо, является его доверенным лицом, правой рукой, его распоряжения необходимо выполнять так же, как если бы они исходили из уст самого папского легата. Подлинность печати епископа была подтверждена монахом, ехавшим с ополчением, так что вопрос немца можно было считать риторическим.
Тимофей Михайлович осмотрелся вокруг. Лагерь запоздавшего немецкого воинства поражал порядком. С Рено, которого местные греки называли на свой манер Раулем, пришло не менее пятнадцати тысяч подготовленной пехоты и кавалерии. Никаких тебе крестьянских толп, тысяч женщин и детей – только воины и обозы с оружием и провиантом. Привыкшие к дисциплине германцы сплотились около своего лидера и молчаливо готовились поддержать любое его начинание.
Тимофей Михайлович едва не сплюнул. Уж и так он объяснял тугодуму, и этак. А немец упорно стоит на своем. Мол, присягать не буду, а если кто станет на пути – порешу. Пять часов боя с отборными частями Византийской армии нисколечко не отрезвили его. Немец, одним словом! Будь здесь Сомохов, искушенный в риторике ученый, так он, вероятнее всего, сумел бы донести до чванливого подданного Генриха Четвертого необходимость согласиться с требованиями кесаря. Но перед сгрудившимися в кучу уроженцами далекой Германии сейчас стоял бывший подъесаул войска Донского, с трудом говоривший на чужом языке. Чем он мог переубедить оппонента?!
