Теперь хотелось вернуться домой, затвориться от всех и пожить какое-то время, никого не видя, кроме сына. Однако приказы царя не оспаривают, появись неожиданно такая мысль, он сам содрогнулся бы от ее кощунственности. Предлагаемых Иваном спутников он не знал близко, но слышал о них как о людях умных, честных, преданных царю, на которых можно положиться.
И все же не он сам определял состав посольства — были они скорее люди книжные, хитрые да увертливые, какие и требуются для сложных переговоров, где надо знать, когда уступить, когда надавить.
Но нужен ему был и другой человек — пусть не обладающий такими талантами, на кого можно опереться в те неизбежные трудные минуты, когда наряду с умом, требуются сила, выносливость, умение постоять не только за себя, но и за других.
Пользуясь разрешением царя самому подобрать людей, сверх уже определенных, да желая разузнать что-нибудь относительно слухов, дошедших до него во время отъезда, решил Федор зайти к старинному своему знакомцу, Ферапонту. Тот прислуживал в ризнице в церкви отца Михаила, которого Адашев не знал лично, но столько слышал о нем от своего знакомца, преклонявшегося перед добротой и ученостью священника, что казался тот не единожды виденным, почти близким человеком.
«Поздновато уже, — подумал Адашев, оскальзываясь на подмерзшей к вечеру дороге, — но ничего, все равно он так рано спать не ляжет. Да и не виделись долго, рад будет встрече».
Дойдя почти до конца улицы, спускавшейся к оврагу, он увидел перед собой знакомый невысокий деревянный дом, крытый соломой, из дымницы которого вверх, в морозный воздух устремлялся теплый поток из топившейся печи. Окна были затянуты бычьими пузырями, не имели обычного своего украшения — золотой резьбы.
Весь вид дома, скорее, избы, имел вид смиренный, жалкий, как будто говоря прохожим: «Я мал, беден, убог, никому не могу быть нужен и интересен, проходи мимо, добрый человек». Федор с неожиданным раздражением подумал: «Чего он боится весь свой век? Прибедняется, прячется, а ведь неглупый вообще человек, да и не бедный вовсе — родители неплохое наследство оставили, только он не может его использовать в радость себе или кому другому».
Подойдя к двери, он громко постучал и от неожиданности отпрыгнул далеко в сторону — из-за двери раздалось низкое, захлебывающееся рычание, которое было страшнее, чем самый страшный лай.
«Совсем спятил, волкодава завел, что ли, себя охранять?» Федор совсем обозлился, ибо в окошке был виден тусклый свет, но открывать никто не собирался, тогда как и стук, и рычание не могли оставаться не услышанными. Вконец потеряв терпение, Адашев повернулся и стал с силой колотить по двери каблуком, создавая впечатление, что стучат молотом. Тут же из-за двери послышался тонкий голос:
— Тише, тише, господа хорошие, бояре добрые, заспался я, извините великодушно, заставил вас ждать.
Загремели засовы. Судя по издаваемым ими звукам и времени, которое понадобилось хозяину, было их несколько. Наконец упал последний, и на пороге появилась фигура Ферапонта — щуплого, небольшого человечка, с белесыми реденькими волосами, такой же бородкой и усишками, которые сейчас были всклокочены, словно дыбом встали от страха. Длинный кривоватый нос, слегка свернутый на сторону, тонкие губы, две бородавки по углам рта, да блеклые голубые глазки, расширенные тревогой, завершали портрет Федорова знакомца.
Увидев Адашева, он испытал такое облегчение, что весь расплылся, вроде из тела его выдернули основной стержень, от навалившейся слабости он даже вцепился руками в дверной косяк. Наконец румянец стал возвращаться на щеки, кончик носа покраснел, как было всегда, хотя он и не пил ничего крепче пива.
Федор, потеряв дар речи при виде этих превращений, молча наблюдал за Ферапонтом.
— Федорушка, братец, это ты, слава тебе Господи, не лихие люди нагрянули, — причитал ризничий, неожиданно кинувшись от избытка чувств обнимать Адашева, чего тот не терпел.
Не остыв от раздражения, но и не желая обидеть хозяина, осторожно разомкнул его руки, сказав:
— Полно, полно, я тоже рад тебя видеть. Но успокойся, давай хоть в дом войдем, или ты меня пригласить не желаешь?
Окончательно пришедший в себя, Ферапонт воскликнул:
— Прости меня, совсем голову потерял. Заходи скорей, Господи, как я рад.
Вслед за хозяином Федор последовал в небольшую холодную клетушку, предваряющую вход в комнаты. По стенам висела разная хозяйственная утварь, прислоненными к стене стояли огромных размеров корыто, несколько пустых кадушек.
Пройдя в просторную комнату, гость в удивлении остановился на пороге. Он бывал здесь не раз, зная ризничего с детства, несмотря на некоторую вздорность, заполошность характера, любил общаться с ним, ибо недостатки присущи всем людям, а был он человеком честным, добрым, отзывался на чужую боль и нужду. Сказывалась не только незлобивость его характера, но и постоянное влияние, которое оказывало общение с отцом Михаилом, священником церкви, расположенной за оврагом.
Федор никогда не бывал там, из-за дальности расстояния от своего дома, и оттого — в этой причине он не признался бы даже себе, — что была она маленькая, незначительная, как часовенка при дороге, не то, что соборы и церкви, поставленные в центре Москвы. Но скажи кто ему об этом, Адашев бы искренне возмутился, поскольку святое место не теряет своей силы от неказистого внешнего вида.
Однако в прежние свои посещения Федор попадал в весьма прилично обставленный, хотя и небольшой дом, где Ферапонт любил похвастаться и дорогими коврами, лежащими на полах и висящими по стенам, а также покрывавшими некоторые широкие скамьи, богатыми окладами на образах, развешанных по старшинству в каждой комнате, как требует того «Домострой» — книга, написанная святым человеком, отцом Сильвестром.
Предметом особой гордости были резные сундуки, в которых хранились шубы, меховые шапки, кафтаны тонкого сукна и бархата с золотыми пуговицами, и многое другое. В передней комнате стоял обычно восьмиугольный стол, полированная поверхность которого отражала пламя многочисленных светильников и свечей.
Теперь же перед Федором предстала полупустая комната с простыми лавками, потертым ковриком, висящим в проеме между окнами, сосновым столом, сколоченным из струганных досок без всяких украшений, скромными образами и двумя свечами, скудно освещавшими окружающую нищету.
— Ферапонт, — воскликнул Федор, — что случилось? Ограбили тебя, что ли? Куда все подевалось, ведь ты всегда небеден был. Да за прошедший год на месте старого дома какая-то жалкая хибара выросла, что произошло, друг мой?
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
