— Неплохо! — Шэн, одним махом проглотившая половину содержимого пивной кружки, откинулась на спинку диванчика и с наслаждением потянулась, точно сытая кошка. — Ну, расскажи нам, Фигаро, как ты учился в своем Старгороде.
Следователь кивнул, сделал добрый глоток, и принялся рассказывать. Ему даже не пришлось врать; он просто заменял «Академию других наук» на «Старгородский колледж», а имена преподавателей на первое, что приходило в голову.
— …и вот, швыряю я этот декокт в окно, а оно зачаровано — кабинет алхимии же! — и летит эта бутыль обратно. Гляжу: весь класс уже под партами, алхимик наш залез в шкаф и что-то орет, в общем, караул! Бросаю в эту бутыль «Азы алхимии» Брэма, попадаю, она летит к двери, я кричу «Ложись!», бутыль разбивается, и… И — ничего! Ни-че-го! Вообще! Только пшикнуло что-то и дымок сизый пошел. Выбирается из шкафа почтенный господин Кэрроу, подходит к пятну, что мой декокт на полу оставил, нюхает и говорит: «За декокт — «отлично», Фигаро, а по технике безопасности — «неуд»… А, да, — норматив по метанию гранаты вы тоже сдали…»
— А-ха-ха, ну ты просто… — Петр Сильвер-Понч, закончив в восторге лупить кулачищем по столешнице, разлил остатки пива из жбана по кружкам и сказал:
— Весело у вас там было, что и говорить. Но у нас тоже ничего. Скоро убедишься. А пока что выпьем за… О, наш ужин несут! Сдвинь все на край!
Ужин «студенческий» в «Три на три» представлял собой огромную (действительно, прямо-таки невероятных размеров) сковороду жаркого, вазочку с квашеной капустой (немного меньшего размера) и полведра малосольных огурчиков. Стоило все это дело серебряк и, похоже, дорожать не собиралось — у руководства ресторации были свои принципы.
Вскоре на столе появились также и бутылки с рюмками и остатки льда между Фигаро и остальными были, наконец, растоплены окончательно.
— …а теперь за добрейшего господина Целесту! — Таккер, взъерошив свою молочную шевелюру, потрясал полной рюмкой, — За препода, который нас, по ходу, сожрет живьем и не подавиться. Здоровья ему и долгие лета!
-..за Фигаро! — Шэн отсалютовала следователю полупустой бутылью «Лимонной». — За новенького, у которого я теперь буду списывать историю!
— …господа, господа, а кому анисовой?! Только что с ледника! Сегодня — скидка от заведения!
— Эх, раздери тебя слепой черт, давай свою анисовую! Проставляюсь! — на стол летели пригоршни меди. — Гулять так гулять! Когда мы еще в «Трешке» соберемся?!
Зал гудел. Под потолком медленно проплывали разноцветные шары сияющего эфира — первокурсники хвастались своими первыми удачными заклятьями — все места вокруг столиков были забиты и сизый дым — трубочный и сигаретный — кружил вокруг, завиваясь хитрыми кольцами. На эстраде в углу, обливаясь потом, маленький оркестр играл модный фокстрот (даже колдовские усилители звука не могли перебить шум гуляющей толпы), в зоне для драк четверо раздетых до пояса молодцев уже тузили друг дружку, наминая бока для пущего аппетиту (их предшественники, изрядно помятые, уже сидели за барной стойкой, выпивая мировую), а на вывешенной на стену простыне демонстрировали новейшее чудо английской механики — синематографические движущиеся картинки, а конкретно — знаменитое «Прибытие дирижабля-бомбовоза в Рейх».
— И почему у них солдаты Вермахта опять похожи на клоунов? — Конрад вздохнул и опрокинул рюмку, смачно захрумтев огурчиком. — Вон, гляньте — это ж семейные трусы, мамой клянусь!
— Не тревожь мощи покойницы, — покачал головой Таккер, прикуривая от свечи настольного канделябра, — примета плохая… А что до «Прибытия» — так то ж чистой воды пропаганда. Бриташки хотят нарваться, но так, чтобы канцлер не на них полез, а на Королевство. Видишь, дирижабль-то наш, с орлом.
— А канцлер что, дурак? — Шэн хмыкнула. — Он что, не понимает, откуда ветер дует?
— Он-то понимает, — ухмыльнулся Пончик, наворачивая салат, — да только есть канцлер, а есть общественное мнение. И канцлер вместе с ним поворачивает, чисто как поезд за рельсами. К тому же, к Соединенному у Рейха претензий, вроде как, и нет — отсиделись бритиши за морем. Так, разве что поотстрелливались чуток. Хотя, по уму, большая война — их рук дело, потому что нефиг было старого канцлера подзуживать. А мы, с одной стороны, с Рейхом сейчас друзья: торговля, культурный обмен, все такое. А с другой — мы ведь, получается, Рейху и наваляли. Тамошний народ репарации еще хорошо-о-о помнит… Вот и снимают всякую муть, типа «Бравых королевских мушкетеров» или «Капитуляции».
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})
— Ой, чую, война будет… — пригорюнился Конрад. — Таккер, ты как думаешь?
— Не будет, — отрезал Таккер. — Потому как Его Величество Тузик недавно прямо заявили: если вдруг чего, так никаких больше оккупационных зон. Будет Королевство аж до самого океана и точка.
— Ну, к черту политику! — Шэн звонко шлепнула пустой стопкой по столу. — Давайте танцевать! Фигаро, а ну-ка, идем к оркестру!
— Э-э-э… — следователь даже не успел ничего сказать, а его уже тащили, крепко схватив под руку — хватка у старосты, надо сказать, была железная.
Перед сценой уже вовсю щелкали каблуки: не менее двадцати студентов кое-как разместившиеся на маленьком «танцевальном пятачке», выдавали на-гора «Солнечный поворот» — жутко сложный танец с кучей замысловатых элементов и почти что акробатических па. Фигаро заметил, что большинство танцует, как умеет, из-за чего «Солнечный поворот» больше напоминал «Лунную трясучку» или что-то около того.
…Странное дело: Фигаро не любил танцевать и уже давно отбрехивался своим дежурным «…сударыня, когда-то я плясал как бог, но потом мне прострелили колено», но то ли водка была очень хороша, то ли его омоложенная кровь перенасыщенная тем, что Артур с ехидной ухмылкой называл «гормонами» ударила в голову, но следователь вдруг решительно обхватил Шэн за талию и одним рывком втащил на «пятачок».
Танцевать он умел; Фигаро еще застал те времена, когда фехтование было обязательной частью военной подготовки, а танцы — неотъемлемым элементом обучения молодого фехтовальщика. Поэтому он, привычным движением (мышцы так и не забыли былых навыков) крутанул девушку вокруг себя, чуть склонил голову в ироничном полупоклоне и дал жару.
Поворот. Па. Мягкий, почти воздушный полуповорот. Бросок, перехват и тут же — шаг назад. Они кружились в вихре танца, и Фигаро внезапно с удивлением понял, что народ вокруг расступается, освобождая место.
Он мельком окинул взглядом восторженные лица танцующих пар, увидел горящие восхищением глаза Шэн, вдохнул побольше воздуха и ударил каблуками так, что подкованные подошвы высекли искры. Зал летел вокруг, музыка исступленным каскадом вздымалась к потолку… а затем все закончилось.
— Ну, Фигаро! — староста, тяжело дыша, смахнула с глаз мокрую от пота челку, — Ну, ты и даешь! Просто нет слов! Идем, идем скорее! Выпьем! На брудершафт!
…А ночь была полна дыма, света и гомона, спиртное лилось рекой, память затуманивалась, изредка возвращаясь короткими вспышками, и большие часы на городской башне показывали лишь половину одиннадцатого, а это значило лишь одно: все только начинается и впереди — вечность.
…Они сидели на крыше «Берлоги», точнее, на одной из ее многочисленных крыш, пили вино и смотрели на город, простирающийся внизу морем разноцветных огней. Где-то поблизости гуляло еще несколько шумных компаний: то и дело слышались взрывы смеха, звон стекла и свист запускаемых в небо алхимических фейерверков.
Зеленая комета, искрясь, взлетела, хлопнула и рассыпалась миллионами искры, которые, опадая, сложились на мгновение в тонкий девичий профиль. Ветер хлопнул чердачным окном, налетел, сдувая пепел с сигарет, и умчался, оставив в воздухе запахи жженого керосина, жареного мяса и духов. Где-то внизу хором пели «Молодого колдуна»; расстроенная вдрызг балалайка истерически дребезжала.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})
— … а это что, портвейн? — Конрад схватился руками за голову. — Да это ж смерть — портвейн после водки!
— Да мы же вино пьем! — Таккер хохотнул. — Какая уж разница. Но если ты не будешь…
