Пайвину страсть охота как бы нечаянно попасть на глаза Михаилу Борисовичу, а приходится держать себя в узде. Конечно, с Симой они вначале схватились, и дело дошло чуть ли не до драки. И опоясал бы Александр ее сыромятной плетью, если бы не Олеха. Вечно он выпадет, как черт знает кто и откуда! Соль, видите ли, ему понадобилась, придурку!
Пришлось унять себя и свернуть все на шутку. А то узнает Молоков, что запировал Пайвин, и ляпнет еще Анне Ивановне. Чего-то он, Олеха, шибко умным да сознательным сделался. Можно подумать, не Пайвину, а Молокову пообещал мотоцикл председатель. Правильно советовал ему когда-то в городе за выпивкой грамотный мужик: «Непьющих, Саша, остерегайся, опасные субъекты…»
А Серафимья понапрасну ощерилась на него. Все равно гурт не пасла, а тянула вино из «подушки». Это обида взяла, что не пригласили на остров, коньяк хлестали без нее, и он, Александр, «выхалкал», по ее словам, остатки, а ей, жене своей, граммочка не привез…
Пайвину с каждым днем тяжелее было «держать себя в узде», но он ждал и надеялся: позовет, позовет его Михаил Борисович! И тот позвал его…
Субботним вечером, когда Пайвин с женой поужинали, в дверь избушки кто-то постучал. И Александр, и Сима на минуту растерялись. Отвыкли они от такой вежливости, некому здесь ею заниматься. Молоков если и приезжал, то с улицы громко справлялся:
— Спите ли, Пайвины, али нет?
Стук повторился, и Сима первой нашлась:
— Да, да, да!
В избушку протиснулся Михаил Борисович, и Александр невольно поднялся с лавки. Директор тряхнул его руку, запросто познакомился с Симой и сразу заговорил о деле:
— Отправляю тебя, Александр, в срочную командировку. Адрес — сельмаг, запасные части — стеклотара.
— Сколько звездочек? Старлейта или?… — вопросительно уставился Пайвин.
— Нет, чего-нибудь попроще. Нам водочки, женщине красного. И чтоб живо! — протянул Михаил Борисович четвертную.
— Не возражаете, Серафима Васильевна? — осветил он Симу «золотым» ртом.
— Как можно, как можно! — поспешила согласиться Сима. — Не сомневайтесь, Саша мигом слетает, Серко у него шустрый.
И опять была бесшабашная ночь, опять Пайвин исполнял для Михаила Борисовича народные песни. Исполнял не один, а с Симой. Они ведь и сошлись на песнях. Когда Александру отказала законная жена и кочевал он по городу, по знакомым, пьяный забрел на окраине в низкий барак и отворил первую попавшую дверь. Попросил стакан для вина, а сухопарая хозяйка выставила на грязный кухонный столик два стакана и придвинула табуретку Пайвину.
Трое суток гуляли они и, напившись, пели песни. Не орали пьяно на весь барак, а именно пели. И, прослезившись, Александр заявил Серафимье:
— Глянешься ты мне, давай вместе жить.
— А не сопьемся? — прищурилась Серафима.
— Вдвоем нет, не сопьемся, а споемся, — возразил он.
Сима не возражала. И пили, и пели они поровну. А если случались стычки, то лишь по одной причине — когда Пайвин напивался без нее. И однажды, очутившись без работы (их уже нигде не решались оформлять в штат), закрыли они комнатку на висячий замок и подались в деревню. Задумали начать новую жизнь…
Денег, видимо, Михаилу Борисовичу выделила жена Розочка не очень чтобы много, и Замараевский сельмаг скоро остался без покупателя. А у Михаила Борисовича пропал интерес к рыбалке, он больше не выскакивал утрами на зарядку и не сигал в реку, а нехотя забредал и недолго плескал пригоршнями воду на обросшее лицо:
— Теперь и конспирироваться незачем, — тускло блестел он зубами. — Ни одна душа не признает меня, бородатого.
Однако «живые души» каким-то образом пронюхали про необитаемый остров, и на степянке перед избушкой все чаще и чаще стали появляться машины — и «газики», и «Волги», и «Москвичи», и даже грузовики. На зов первых клиентов Михаил Борисович долго не отзывался и не показывался из палатки. Его отделяла от цивилизации и настырных людей спасительная Старица. Но она же и препятствовала ему.
Долговязый мужчина в синей капроновой куртке оказался догадливым: он заглянул в кабину «Газика» и открыто замахал над головой бутылкой. Помахивал и твердил:
— Михаил Борисович, где вы?!
Пайвин видел, как чиркнула «молния» на палатке, и оттуда выскочил директор:
— Ну чего, чего тебе?! Ну куда от вас деться, со дна речного достанут!
Долговязый, не наклоняясь, опустил бутылку к ноге и удивительно нежно заупрашивал директора:
— Михаил Борисович, спаситель наш, ну чего вам стоит переплыть и оставить свой автограф?
— Нет! Я в отпуске — и никаких бумаг, — повернулся директор спиной и наполовину занырнул в палатку.
Долговязый аж взвыл, а Пайвин заерзал в седле. «Соглашайтесь, соглашайтесь, Михаил Борисович! На самом деле, чего стоит?» Но перевел взгляд на бутылку коньяка и смекнул: «Э-э, нет, правильно поступает Михаил Борисович! Ишь, одним пузырем хотят отделаться. Нет, граждане, Михаил Борисович дороже стоит!»
Когда снаружи оставались только красные плавки и короткие волосатые ноги, долговязый рывком сунулся в машину и звякнул о первую двумя такими же бутылками. Плавки задержались ненадолго и… попятились из палатки. Михаил Борисович лениво распрямился и раздраженно обернулся:
— Боже мой! Ну куда мне от вас испариться? Один раз в жизни собрался отдохнуть дома, а не на юге, и… не дают. Хоть жалуйся на вас.
— Михаил Борисович, ну сжальтесь! Сущий пустяк, а техника стоит, уборка же на носу, — завел долговязый.
— Только в порядке исключения, только исключительно из уважения! — поднял пухлую ладонь Михаил Борисович, спускаясь к резиновой лодке.
«Во артист! — восхитился Пайвин. — Как сыграл, как!»
Михаил Борисович подержал бумажку на расстоянии, не замечая протянутую долговязым авторучку и толстую книжку, для чего-то уставился в небо. А клиент сучил от нетерпения ногами и ждал. Наконец, волосатый живот колыхнулся от вздоха, и директор, положив бумагу на книжку, размашисто черкнул в левом уголке.
Долговязый мигом упрятал бумагу в нагрудный карман и засуетился, упаковывая в капроновую сетку бутылки и какие-то свертки. Суетился и сыпал благодарности в адрес своего спасителя, извинялся за беспокойство.
Машина ушла, и Михаил Борисович махнул сеткой Пайвину. Александр соскочил на землю, отпустил Серка и побежал к нему.
— Вас переправить, Михаил Борисович?
— Только вместе! — подавая сетку, шагнул в лодку директор.
А там поехали вторые, третьи, четвертые… И пошли гулянки на дармовщинку, а потому Пайвин уже без стеснения опрокидывал пластмассовый стаканчик, прихватывал недопитую бутылку для Симы. Развеселая жизнь началась, если бы не один случай…
