– И как же вы… выбрались из всего этого?
– Ну… тут он уже вел себя несколько более по-мужски. Он поехал со мной – и он был со мной… Только со мной. А той… объяснил, что все кончено. Вскоре она исчезла. А осенью… я сама ушла от него.
– Значит, не стало у него ни прошлого, ни будущего…
– Он и сейчас мается. Так и не сделал свой выбор. Главный выбор в жизни. Потому что, выбирая женщину, каждый из них выбирает судьбу… А на самом деле мы выбираем.
– Именно, Оля, именно! – с жаром подхватила Вера. – И я сделала свой выбор. Я ухожу. Я должна уйти! Отойти, отползти в сторону. Кануть в Лету. Пропасть без следа. Так, чтобы даже тень моя не падала на Алешку. И эта ночь – наше прощание.
– Дурочка, это мое прощание, разве не поняла? С ним. И с тобой. Я страшно рада тебе. Рада за него. Я теперь спокойна – Алешка в надежных руках! Я с легким сердцем могу его доверить тебе. С ним все будет в порядке. Не веришь? Да только из-за одного нашего знакомства с тобой мне стоило ехать сюда. Знаю – есть еще женщины в русских селеньях… Я ведь и приехала только за тем, чтобы с ним попрощаться. Узнать – как он. Помочь, если что-то не так. Но все так! А я больше не буду его тревожить…
– Оля, что ты такое говоришь, ты ведь его жена!
– Жена… Ты же видишь – какая я! Разве я имею право обременять собою кого-то… всерьез. Увидеть напоследок – и баста! И – на вечный покой!
– Ольга, что ты несешь? Какой покой? Какое прощание?
– А потому что время такое – прощальное. Конец века. Обнять бы их всех – всех родных, всех, кто жил в этом веке, в этом городе… Кто стоял у самого края пропасти и сгинул здесь без следа… Люблю тех, кто у самого края… Они – наши, обожженные временем. Нашей сумасшедшей, дикой и любимой страной. И бедовые. Ох бедовые! Они-то и сорвали себя с тормозов. И нас. Мы ведь наследуем их грехи, их боль и их святость…
– О чем ты? – Вера видела, что в глазах у Ольги занялся безумный огонь, страстный и протестующий… страшный огонь. Она не могла выдержать этого взгляда.
– Я о творчестве. О том состоянии, когда ты чувствуешь, что сгораешь, и не противишься этому – ты хочешь сгореть, потому что только так сумеешь осветить хоть крохотный уголок мрака. Хоть жалкий, хоть беспомощный, но это будет твой факел! И, только сорвав себя с тормозов, ты преодолеешь свой страх, свою слабость и станешь собой! И тогда мрак отступит.
– Милая, успокойся! Не надо так… Ты ведь женщина! Позволь себе хоть немножко быть слабой. Не надо себя так… наотмашь…
Вера видела, что Ольга на пределе, на грани серьезного нервного срыва. Она была напряжена, как натянутая тетива. И казалось, пробудь она еще хоть минуту в таком душевном напряжении, что-то внутри оборвется и перед ней разверзнется бездна. Бездна безумия.
– Ну, пожалуйста, – уговаривала Вера, гладя ее руки, – ну, Олюшка… Не надо об этом. Ты потрясающая балерина, тебе дано дарить людям радость… Это счастье. Все хорошо! Конечно, тяжко бывает, но разве ты с этим не справишься? Ну… Тебе нужен отдых, ты очень устала – я вижу. Поедем ко мне. Сейчас я такси поймаю.
Но Ольга, глядя прямо перед собой невидящими глазами, вновь принялась читать Пушкина. И в глуховатом ее голосе слышалась такая страстная, исступленная сила, что казалось, она способна была разорвать ее хрупкую плоть на куски…
Все, все, что гибелью грозит,Для сердца смертного таитНеизъяснимы наслажденья —Бессмертья, может быть, залог!
И счастлив тот, кто средь волненьяИх обретать и ведать мог.
Итак, – хвала тебе, Чума,Нам не страшна могилы тьма…[2]
Внезапно Ольга захлебнулась словами, которыми она с каким-то угрюмым наслаждением словно бы рвала в клочки свое сердце… Она остановилась на словах «могилы тьма», глядя на свои дрожащие руки расширенными глазами… Потом устремила взгляд на подругу. Глаза ее были полны слез и такого страдания, какого Вере не доводилось видеть.
Вера вскочила, обняла Ольгу – крепко обняла, словно старалась удержать ее от какого-то последнего шага, за которым она исчезнет, растворится в том мраке, с которым боролась ее душа…
– Я тебя не пущу! – глухо выговорила она, сжимая изо всех сил бесплотные Ольгины плечи. – Я не дам тебя в обиду. Слышишь? Не дам!
– Поздно… – одними губами прошептала Ольга. И в голосе ее прозвучала покорность. И безысходность.
И, услыхав этот звук ее голоса, Вера вдруг по какому-то наитию поняла, что Ольга не просто приехала попрощаться. Она прощалась не с одним Алексеем… Она прощалась с жизнью.
– Олюшка, милая, скажи, что случилось с тобой? Кто тебе угрожает? Откройся мне, не таись… Клянусь, что об этом ни одна душа не узнает…
– Не мучь себя понапрасну, – улыбаясь обреченной улыбкой, тихо проговорила Ольга. – Ты мне ничем не поможешь. Не сможешь помочь. Ни ты, и никто другой… В целом свете! Я ухожу. Загостилась я тут… на земле. Меня зовут… Призывают. И пускай этот человек станет орудием… Пусть он поможет мне уйти… – Ее шепот срывался, речь становилась бессвязной.
Вера налила в стаканчик немного коньяку и чуть ли не насильно заставила ее выпить. Она видела, что силы Ольги уже на исходе и надеялась, что коньяк хоть немного ее подкрепит.
– Оля, кто он такой – «этот человек»? Алеша?
– Ну что ты, – улыбнулась та, и улыбка ее осветилась нежностью. – Алеша… Он же большой ребенок. Он и мухи не сможет обидеть. Ты береги его…
– А кто, Оля, кто? – Вера во что бы то ни стало хотела допытаться, что так мучило, так тревожило Ольгу. И что же на самом деле – всерьез – угрожало ей…
– Кто? – Ольга наконец подняла на Веру более осмысленный и спокойный взгляд. – Мой дракон. Мой властитель. И мой палач! Господин Веренц.
– Кто он, Оля? Чем он угрожает тебе? Почему ты назвала его палачом?
– А… это неинтересно. Это все неживое, мертвое… – усмехнулась она горько. – Жизнь на Германщине! Но теперь это моя жизнь… Она отпустила меня на минуту – проститься. И манит назад. И я иду… Я возвращаюсь, Вера. В свой маленький городок неподалеку от Бонна. В свой Обервинтер. К своему господину Веренцу. Он любит меня.
– А ты?
– А я? – Ольга произнесла эти слова с несказанным удивлением, – казалось, подобный вопрос даже не столько застал ее врасплох, сколько развеселил. В глазах ее запрыгали веселые огоньки. – А я не способна любить! – кокетливо пожимая плечами, выпалила она. И расхохоталась. Звонким, заливистым смехом.
Этот внезапный переход от тоски и боли к залихватской веселости поразил Веру более, чем все предшествующие перепады Ольгиного настроения. Она схватила апельсин и стала вертеть его и подбрасывать, как маленький золотистый мячик. А в сознании билась одна мысль: Ольгу надо спасать – она в опасности!
