— Да уж… — Зубы Жанны стукнули о край кружки. — А правда, ты все это придумал?
Что‑то произошло. Что‑то неуловимо изменилось в комнате, словно бы лежавшая за пределами светлого круга от лампы тьма сгустилась и приготовилась броситься на них.
— Мне довелось поколесить по миру, — странным голосом ответил Леонид. — Я же занимался тропической медициной, ты не забыла? Повидал всякого…
Замолчал. Ей показалось, что он хотел сказать что‑то еще, но остановился, словно зачарованный каким‑то воспоминанием. Глаза его стали похожи на два темных, суживающихся коридора.
— Иногда я тебя боюсь, — тихо сказала Жанна. Она не собиралась произносить это вслух — просто подумала. Но слова прозвучали — и ударили Леонида невидимым бичом.
Он вздрогнул и вдруг быстро спрятал лицо в ладони. Пальцы у него были длинные, тонкие, как у музыканта. Сначала Жанне показалось, что он плачет, но Леонид просто сидел, закрыв глаза руками. Наверное, боялся, что из глубины темных коридоров появится что‑то жуткое.
— Лёня, — тихо сказала Жанна, впервые назвав его мальчишечьим именем. — Лёня, ты чего? Ну, что с тобой?
Она поставила кружку на пол и, не выбираясь из‑под пледа, передвинулась поближе к нему. Взяла его руки в свои, прижалась щекой. На этот раз его пальцы пахли не табаком, а каким‑то теплым металлом. Жанна подумала, что так должен пахнуть еще не остывший после выстрела ствол пистолета.
— Лёнечка, ну что ты… Ну, прости, я не хотела тебя обидеть… Ты иногда бываешь… очень странный, да… но я же знаю, что ты хороший…
Он осторожно высвободился. Посмотрел на нее долгим, изучающим взглядом.
— Глупенькая ты девочка, Жанна. «Хороший»… Неужели ты думаешь, я не понимаю, каким выгляжу со стороны? Да я вообще был уверен, что ты здесь и двух недель не протянешь — сбежишь куда подальше… А ты осталась. И терпишь меня, со всеми моими привычками…
Жанна решилась. Мазнула взглядом наискось — был бы взгляд лезвием, у Леонида на бледном лице немедленно расцвела бы длинная алая царапина, — отвернулась и сказала негромко:
— Не только терплю…
Замолчала на полуслове. Главное произнесено. Теперь, по всем правилам, его очередь. Если только не откажется поймать подачу. Ну раз, два…
И поймал‑таки. Посмотрел на нее так пронзительно‑пронзительно да и спросил:
— Ты — меня?
Жанна ответила не сразу. Вспомнила их первую встречу, все свои страхи и переживания, вспомнила, как он залился краской, увидев ее в полотенце, какими сильными были его руки, когда он нес ее вверх по лестнице, прокрутила все это в памяти и тихо сказала:
— Тебя.
Обняла его за шею и ткнулась лицом в темные, пахнущие порохом волосы. Сама, не дожидаясь, пока он раскачается. Хватит, три месяца ждала.
Почувствовала, как напряглись мускулы под тонкой тканью рубашки. Здоровый мужик, мышцы, как канаты. Приятно будет просыпаться утром и видеть рядом такое красивое тело… Ну что же ты так напрягаешься, дурачок, я же тебя не съем… Ну расслабься, пожалуйста, Лёня, милый, что ж ты дрожишь, как малолетка на первом свидании?..
Он пытался ей что‑то сказать, но Жанна запечатала ему губы своим маленьким жадным ротиком и проглатывала слова вместе с его дыханием. Он все еще сопротивлялся, пытаясь вырваться из ее объятий, но делал это слишком нерешительно, видимо боясь причинить ей боль. Сопротивление его слабело с каждой минутой, и вот наступил момент, когда Леонид наконец ответил на ее поцелуй. Когда спустя минуту — или час — они оторвались друг от друга, до Жанны дошло, о чем он все это время пытался ее спросить.
— Что «зачем», милый? — улыбнулась она, уверенная в том, что услышит в ответ.
Но на этот раз она ошиблась.
— Зачем ты пригласила меня войти? — с усилием выговорил он. — Это твоя комната… Зачем ты меня впустила?
— Теперь это наша комната, Лёня. Чего ты боишься, дурачок? Иди ко мне… вот так… ты мне очень нравишься, потому и впустила… и вообще, кого хочу, того впускаю… и туда в том числе…
— Не пожалеешь? — странно улыбнулся Леонид.
Она готова была поручиться, что в глазах его плеснулась боль.
— А это уже от тебя зависит… Постой, ты куда это собрался? Довел бедную девушку до белого каления и в кусты? Эй, я так не играю!
— Помнишь, я говорил тебе, что в твоих волосах хочется утонуть? Вот я и иду… топиться. Можно?
Леонид осторожно высвободился из ее объятий. Выпрямился — Жанна немедленно ткнулась носом между пуговиц его рубашки — и обхватил ладонями ее голову. Жанна почувствовала, как его лицо погружается в Пушистое Белое Облако, как мягкие губы слегка дотрагиваются до нежной кожи на темечке…
— Так ты на мою душу нацелился? Ну, попробуй… — хихикнула Жанна, и вдруг ее тело изогнулось в судороге небывалого, почти мучительного наслаждения. «Молния, — промелькнула мысль, — это была молния. Только почему‑то бьющая снизу вверх».
— Лёня, что это? — спросила она слабым голосом. Голова кружилась, в ушах стоял звон. Коленки дрожали, хорошо хоть под пледом это не слишком бросалось в глаза. — Что ты со мной делаешь?
— Тебе нравится? — спросил он, вынырнув из Белого и Пушистого. — Хочешь еще?
«Нет, — хотела сказать Жанна. — Второго раза я не переживу», — хотела сказать Жанна. Вместо этого она зажмурилась и замотала головой — скорее утвердительно, нежели наоборот. Замерла, ожидая второго прикосновения, как удара. Сжалась в комок, когда его губы вновь дотронулись до нее там, наверху.
На этот раз все было немного по‑другому. Вместо молнии, ударившей откуда‑то из‑под земли и ушедшей в потолок, накатила волна, теплая, тугая, захлестывающая с головой. Жанна растворилась в ней, а когда волна схлынула, обнаружила, что ее трясет как в лихорадке, сердце готово выскочить из груди, а трусики мокры насквозь. «Ничего себе оргазм, — подумала она, с трудом приходя в себя. — Что же дальше‑то будет, подумать страшно…»
Дальше, однако, не случилось ничего. Леонид уложил дрожащую, всхлипывающую от пережитого наслаждения Жанну на диван, заботливо укрыл пледом и нежно погладил по волосам. Затем до ее слуха донесся слабый щелчок — это Леонид выключил светильник‑фламинго. Все погрузилось в темноту, и Жанну мгновенно закрутил водоворот сна.
9
— Классный плеер, — сказала Альмира, впервые увидев Жанну после новогодних праздников. — Откуда такая роскошь?
— Лёня подарил, — небрежно ответила Жанна. — Правда, понтовый?
— Лё‑ня, — со значением протянула Альмира, — Уже Лёня. Когда же это случилось, моя милая? Под звон курантов?
— Отстань, — отмахнулась Жанна. — Каждый празднует, как может.
— По тебе видно, подруга. Ты, похоже, целую неделю бухала. Похудела, под глазами круги, бледная, как девушка с косой… Ну‑ка дыхни… Странно, а выглядишь так, словно тебя насквозь проспиртовали…
Жанна отвернулась и отгородилась от зануды Альмирки наушниками плеера. После возвращения из Софрина она не брала в рот ни капли спиртного. А круги под глазами… Не так уж они и заметны, особенно под слоем пудры. Конечно, если не спать ночи напролет, урывая минуты для отдыха только днем, между приготовлением еды и уборкой, появятся и круги… А что делать, если Лёня уже к семи утра становится сонным и вялым, не способным даже на то, чтобы самостоятельно завесить окно шторами. Однажды под утро они уснули прямо на диване в ее комнате и проспали почти до обеда. Жанну вырвал из забытья полный боли и гнева крик. Кричал Лёня — он сидел на диване, с головой закутавшись в одеяло, а на лице у него распухал огромный розовый волдырь. Такие же волдыри покрывали его руки и плечи. Перепугавшаяся Жанна отвела его в ванну, дрожащими пальцами нанесла на кожу прозрачный гель из тюбика (тюбик был странный, весь исписанный какими‑то замысловатыми иероглифами), забинтовала пораженные места стерильным бинтом и помогла добраться до кабинета. Внутрь он ей войти не позволил. Выговорил странным, похожим на звук зажеванной магнитофонной кассеты голосом: «Спасибо» — и исчез за дверью. Жанна немного постояла на пороге, прислушиваясь, но в кабинете царила тишина. Целый день ей было не по себе из‑за этого странного происшествия, она перерыла все свои учебники, но так и не поняла, что же спровоцировало аллергию. Вечером, однако, выяснилось, что от страшных волдырей не осталось и следа — кожа Лёни вновь стала чистой и мягкой, как у младенца, он вообще выглядел лучше, чем обычно, словно помолодел. Объяснил, что иногда такую реакцию могут вызвать обыкновенные солнечные лучи, и предложил повесить в Жанниной комнате плотные шторы. Теперь там было сумрачно даже днем, как и везде в квартире, но Жанне это не мешало. Дни для нее слились в одну плотную серую завесу, скрывавшую фантастическое великолепие ночных праздников. Целый день, возясь по хозяйству, пытаясь листать учебники или проваливаясь в короткий, не приносящий отдыха сон, она думала о том, как наступит вечер и ее мужчина выйдет из своего кабинета, подтянутый, свежий и элегантный, поцелует ей руку и скажет что‑нибудь ласковое… Потом они сядут ужинать, и она будет любоваться ловкими движениями его тонких пальцев, ломающих хлеб, управляющихся с ножом и вилкой, смотреть, как двигаются его пухлые красные губы, когда он пережевывает мясо, подавать ему салфетку… и чувствовать себя счастливой, абсолютно, нереально счастливой… А потом они пойдут в гостиную и поставят какую‑нибудь тихую музыку, и он расскажет о своих странствиях в далеких краях, а еще позже они окажутся в ее комнате, и там, в полутьме, ее мужчина вновь прикоснется к ней и подарит Жанне мгновения никем до того не испытанного блаженства…
