прилавков. Но продавец крепко схватил меня за руку.
— Ты куда, парень? Купи щуку-то! Вижу — понравилась она тебе.
Он громко заржал, показывая тёмные зубы.
Тип в жилетке пробирался через толпу прямо к нам. Острое чувство опасности заставило меня напрячься.
Я не стал долго размышлять, что они собираются сделать со мной посреди толпы народа. Мало ли! Нож в бок, укол чем-нибудь ядовитым. Разбирайся потом, Сытин — кто Немого угробил!
Я изо всех сил врезал продавцу кулаком в нос. Он выпустил мою руку и схватился за лицо, размазывая кровь по бороде и усам. И вдруг заорал:
— Держи вора!
Толпа всколыхнулась. Я дёрнулся было бежать и резко остановился.
Ты долбанулся, Немой?! Если побежишь — всё, кранты! Повалят и затопчут, даже разбираться никто не станет. Бежишь — значит, вор!
Меня охватило мгновенное чувство беспомощности. Что можно сделать против окружившей тебя толпы? Я даже крикнуть ничего не могу.
А сука-продавец снова вцепился мне в руку и громче прежнего заверещал:
— Держи вора!
Ну, блядь!
Я добавил продавцу костяшками пальцев в кадык. Он перестал орать и захрипел, хватаясь за горло. Я перепрыгнул чан с плещущейся в нём щукой, упал на мостовую и закатился под прилавки.
Высоты прилавков как раз хватало, чтобы бежать под ними на четвереньках. Я пробежал один ряд, вынырнул из-под него. Боднул головой в грудь какого-то стражника. Он охнул и шлёпнулся на жопу, а я снова нырнул под прилавки.
Надо мной шумел и гудел рынок. Большинство людей ни хера не понимали, что происходит, но исправно бегали и орали вместе со всеми. Идиоты, бля!
— Держи вора! — ходуном ходило над головой.
Перед моими глазами мелькали ножки прилавков, ноги продавцов и покупателей. Рука поскользнулась на мягком гнилом яблоке и я чуть не ткнулся носом в засранную мостовую.
От бега на карачках ноги свело судорогой. Я машинально попытался выпрямиться, долбанулся башкой о перекладину прилавка и зашипел от боли. Стиснул зубы и стал как можно быстрее пробираться к краю площади.
Добравшись до него, я выкатился из-под прилавка и вскочил. Перепрыгнул чью-то ногу, саданул локтем в мягкий бок и, что было сил, рванул в боковую улицу.
Неужели выбрался?
И в этот момент что-то больно ухватило меня за шиворот и потащило вверх. Ворот рубахи трещал, волосяная верёвка амулета впилась в шею.
Мои ноги оторвались от земли, и я повис в воздухе. Прямо передо мной маячила оскаленная бородатая рожа.
— Немой, блядь! Вот ты и попался!
Я узнал эту рожу и внезапно поплыл.
* * *
Откуда-то из памяти вылезла картинка. Вот Немой в углу избы играет с кривоногой оловянной лошадкой. Лошадку ему подарил кузнец Аким — он часто заходит к ним с матерью. То забор поправит, то дрова поможет наколоть.
Здоровенный Аким, сгорбившись, сидит возле стола и гудит басом:
— Перед всей деревней меня позоришь, Ирина. Все смеяться будут.
Его огромные руки, густо поросшие чёрными курчавыми волосами, лежат на столешнице.
— Я тебя не звала, — твёрдо отвечает мать. — Сам ходил. Я тебе ничего не обещала.
— За сердце ты меня взяла, — гнёт своё Аким. — Вот за самое сердце.
Немому смешно. Как мать может такого здоровяка взять за сердце? Оно же огромное, наверное, как у быка.
Немой ел бычье сердце. Мать сварила его в горшке, а потом отрезала ломтики, посыпала их крупной солью и давала Немому. И приговаривала:
— Ешь, сынок. Ешь, Добрыня. Вырастешь большой и сильный, как папка.
Ага, значит, Немого зовут Добрыней. Надо запомнить.
Аким наливает полный стакан, пьёт залпом и бьёт кулаком по столу.
— Или ты приворожила меня?! Говори, с…
Стакан подпрыгивает на столе. Немой испуганно дрожит.
Аким хочет выругаться, но натыкается глазами на твёрдый взгляд матери и оседает на лавку.
— Не кричи при ребёнке, — тихо говорит мать. — Иди домой, Аким. И не приходи больше.
— Но почему? — настырно спрашивает Аким. — Я один, ты одна живёшь. Кто нам помеха?
— Я замужем, — твёрдо отвечает мать.
Немой гордится матерью — как смело она разговаривает с огромным Акимом. И совсем его не боится.
— Где твой муж? — спрашивает Михей. — Погиб он давно, волки кости растащили.
— Я этого не видела, — говорит мать. — Для меня он живой.
— А я? — спрашивает Аким. — Я живой?
— Иди домой, — повторяет мать.
— Всё равно будешь моей! — с угрозой говорит Аким и уходит, гулко хлопая дверью.
В избе сразу становится просторно. Мать крепко прижимает к себе Немого.
— Испугался? Ничего, он больше не придёт.
* * *
Вслед за этой картинкой поплыло что-то совсем страшное, но я мотнул головой. На хер! Не время сейчас.
Торжествующая рожа Акима маячила прямо перед моими глазами. Он держал меня за шиворот одной рукой. Ну, и шкаф, бля!
— Попался, выблядок! — с наслаждением повторил Аким. А потом отвёл назад вторую руку.
Сейчас он мне въипёт, и я сдохну!
Я изо всех сил пнул Акима ногой. Носок сапога врезался прямо в коленку кузнеца. Ручища разжалась, и я грохнулся двумя ногами на мостовую.
Не дожидаясь ответки, я ударил его по второй коленке и тут же добавил по яйцам. Кузнец схватился за пах и присел.
— Сучий выкидыш! — прошипел он.
А вот теперь бежать, Немой!
Да хрен там!
Толпа уже обступила нас со всех сторон. Люди стояли плечом к плечу, и все смотрели на меня и Акима. Свободное место оставалось только вокруг нас. И было его немного. Куда меньше, чем на боксёрском ринге.
Я ещё раз бросил взгляд на людей. Эти хер выпустят! На тупых рожах ясно читалось предвкушение зрелища. Короче, блядь, они охеренно хотели посмотреть, как здоровенный кузнец будет убивать тощего пацана!
Аким поднялся на ноги, зарычал, встряхивая густой чёрной бородой, и пошёл ко мне. Я попятился назад, но чьи-то руки пихнули меня в спину, вталкивая обратно в круг.
— Давай-давай! — орали они. — Воровал — так отвечай!
Суки!
Эх, нож бы сейчас!
Меня охватила такая злость, что в глазах всё стало красным. Губы растянулись в сумасшедшей ухмылке. Так скалится крыса, которую загнали в угол.
Убийства хотите?
Я замычал и, пригнувшись, рванул навстречу кузнецу. Он не ожидал этого — думал, что я до последнего стану от него бегать. Огромный кулак чиркнул меня по макушке. Я прорвался вплотную к Акиму, по-кошачьи запрыгнул на него, обхватил руками и ногами. Откинулся назад и ударил головой в лицо, разбивая толстые красные губы. Потом ещё раз и ещё.
Что-то хрустнуло под моим лбом — то ли зубы, то ли нос.
Аким взревел:
— Ах, ты, блядь!
