Совместная попытка советской и конголезской дипломатии использовать силы ООН для подавления катангского сепаратизма потерпела неудачу. На заседании Совбеза 21 августа А. Гизенга выступил с инициативой создать группу, представляющую нейтральные государства Азии и Африки, которая должна помогать генсеку «в исполнении его тяжелых и трудных обязанностей в Республике Конго». Советская делегация ее поддержала и внесла проект резолюции, где предлагалось «учредить группу в составе представителей государств», чьи войска находились в Конго. «Действуя вместе с генеральным секретарем ООН», она должна была гарантировать «безотлагательное проведение в жизнь решений Совета Безопасности, в том числе о выводе бельгийских войск с территории Конго и обеспечении территориальной целостности и политической независимости Конго»[233]. Развернувшаяся дискуссия показала, что на принятие проекта надежд нет, и советская делегация не настаивала на его голосовании. Никакого решения на заседании Совета принято не было[234].
Хаммаршельд согласился, правда, руководствуясь совсем другими целями, создать Консультативный комитет по делам Конго, куда вошли представители стран, чьи войска участвовали в операции ООН. Его заседания (первое состоялось 24 августа) проходили регулярно и в обстановке секретности. Для прессы предназначались только согласованные коммюнике. Обсуждавшиеся вопросы на голосование не ставились. В конце каждого заседания генсек ООН как председатель Комитета коротко подводил итоги, и несогласные имели право выразить особое мнение.
По мнению Брайана Уркварта, заседания Комитета давали прекрасную возможность «для консультаций, обмена мнениями и обеспечения поддержки операции ООН в Конго»[235]. В приватных беседах часто высказывалось мнение, что Комитет – это говорильня, декоративный орган. Представитель генсека ООН в Конго (сентябрь 1960 г. – май 1961 г.) Раджешвар Дайял заявил советскому дипломату, что «Комитет большую часть времени проводит в бесполезных спорах и не оказывает никакого влияния на решения и деятельность Хаммаршельда». Само существование этого органа «доказывает неэффективность попыток решить что-либо в Конго путем коллективных действий самих афро-азиатских стран, причем, прежде всего, потому, что эти страны по многим вопросам не могут договориться между собой»[236]. Сам Хаммаршельд говорил представителю Великобритании в ООН Патрику Дину, что Комитет «долго обсуждает вопросы», и ему трудно принимать конкретные решения[237].
Лумумба оказался в трудном положении, когда страна разваливалась, а войска ООН не трогали сепаратистов, но «продолжали оставаться в Конго, превратившись в мишень для нападок премьер-министра, который сам их пригласил»[238]. Теперь у него был только один выход – подавить сепаратизм и навести порядок в стране собственными силами при помощи стран Восточного блока.
Советская помощь правительству Лумумбы
Итоги визита Лумумбы в США удивили Хрущева. Не мог он постичь, почему Лумумба, «типичный представитель мелкой буржуазии, оказавшийся на гребне революционных событий», вернулся домой несолоно хлебавши. Почему высшие должностные лица не удостоили его аудиенции, а просьбы о предоставлении всесторонней помощи повисли в воздухе? Спичрайтер Хрущева О. А. Гриневский так описывает реакцию советских руководителей: «Почему? – кричал Хрущев. – Объясните мне почему? Что, американцы совсем сдурели? С жиру бесятся? – И стучал огромным кулаком по столу». Председатель КГБ А. Н. Шелепин «энергично рубил воздух рукой: “Непременно разберемся, Никита Сергеевич, дадим указание нашим резидентурам…”». Министр иностранных дел А. А. Громыко «глубокомысленно говорил о двойственном характере национально-освободительного движения, которое вызывает настороженность у Соединенных Штатов». Секретарь ЦК КПСС Б. Н. Пономарев «со своими партийными идеологами совсем запутались» и «объявили, что дряхлеющий американский империализм уже просто не способен ориентироваться в тонких политических процессах, загнивает». Просьбы Лумумбы о помощи нашли в Москве «горячую поддержку»[239].
6 августа в Леопольдвиль прибыл первый посол СССР в Конго М. Д. Яковлев, занимавший до этого назначения посты Председателя Совета Министров и министра иностранных дел РСФСР. Помимо верительных грамот он вручил П. Лумумбе личное послание Н. С. Хрущева. Положение в Конго советский лидер сравнил с первыми годами «существования нашего государства, которое сразу же после взятия власти народом в свои руки подверглось иностранному нашествию со стороны империалистических держав». Он выразил уверенность, что «конголезский народ с честью выдержит выпавшие на его долю испытания и выйдет победителем в его справедливой борьбе за изгнание иностранных интервентов из своей страны, за сохранение территориальной целостности и политического единства Республики Конго, за свою свободу и независимое развитие». В послании подтверждалась готовность выполнить свои обязательства по оказанию экономической помощи Конго[240].
10 августа в порту Матади пришвартовался советский пароход «Лениногорск», доставивший 10 тыс. т продовольственной помощи – «одну тыс. тонн сахара, 300 тыс. банок молочных консервов, остальное – пшеница». Сахар и консервы пришлись кстати, в Конго начинался голод, а с пшеницей возникли проблемы. 16 августа Яковлев сообщил в Москву, что «конголезские власти приняли все продукты, включая пшеницу». Однако «ввиду невозможности организовать помол пшеницы в Конго» правительство обратилось с просьбой доставить пшеницу «для помола или для продажи в порт Дакар»[241]. Посол умолчал о том, что пшеницу невозможно было выгрузить в Матади, поскольку она была загружена насыпью, а не в таре. В Конго не было оборудования для помола зерна: пшеничный хлеб не был там «народной едой», он входил в рацион европейцев и немногочисленных состоятельных конголезцев-горожан и выпекался из привозной муки.
Президиум ЦК КПСС 17 августа принял постановление о доставке пшеницы в Дакар на «Лениногорске» «за счет резервного фонда Совета Министров СССР». Через 10 дней, когда судно было на подходе к сенегальской столице, Яковлев сообщил, что из-за событий «в Федерации Мали[242], советская пшеница может попасть в руки французской марионетки Сенгора, и неизвестно, получит ли что-нибудь за нее правительство Конго, т. к. контракт на продажу пшеницы не подписан». Министерство внешней торговли дало указание капитану не заходить в порт Дакар. Больше двух недель о судьбе злополучного груза велись переговоры с представителями Марокко, Туниса и Гвинеи. Наконец, его согласились принять марокканцы, и 16 сентября, разгрузившись в Касабланке, «Лениногорск» взял курс к родным берегам[243].
Девлин расценил этот случай как одну из непреднамеренных ошибок, которые подрывали «образ Советского Союза как страны, которая оказывает бескорыстную помощь угнетенным народам Африки»[244]. Судя по разговорам с конголезцами корреспондента «Известий» Η. П. Хохлова, Девлин был неправ. «Пароходы всегда увозили наше богатство, – сказал журналисту моторист в порту Матади, – не оставляя нам за это ни одного франка. А ваши суда привезли в Матади бесплатный груз нашему народу. Никогда не случалось такое… Нас все грабили, но нам еще никто ничего не давал. Мы не знали, что такое дар другого государства»[245].
Девлин с помощью своего агента в аэропорту Нджили вел учет всех советских граждан, прилетавших в Конго. «Советскими специалистами» считались все белые люди, сошедшие на конголезскую землю из советских самолетов. Таких, по подсчетам усердного агента, в июле – августе 1960 оказалось «несколько сотен». Девлин полагал, что многие из них, «если не большинство, были офицерами разведки»[246]. Судя по воспоминаниям одного из руководителей советской внешней разведки, штат КГБ в Конго был весьма немногочисленным: «С опасностью для жизни в охваченном пожаром войны Конго Леонид Гаврилович Подгорнов, Георгий Арсеньевич Федяшин и Олег Иванович Нажесткин собирали информацию, устанавливали нужные контакты»[247]. Нажесткин был резидентом, он и Подгорнов работали под дипломатическим прикрытием, Федяшин – под журналистским (корреспондент ТАСС). На инструктаже в Москве начальник Нажесткина так обозначил «первоочередные задачи нашей резидентуры»: «Правительство СССР нуждается в информации о планах и замыслах западных держав в отношении Конго. Нам также нужны сведения о конголезских политических партиях и лидерах, их позиции, внешнеполитической ориентации»[248].
Разведчики отправились в Конго с первой группой сотрудников советского посольства. Отъезд готовился в спешке: торопили ЦК КПСС и МИД. «Наш самолет уже готовился к полету, – вспоминает Нажесткин, – а некоторые сотрудники еще не имели дипломатических паспортов. Наконец запыхавшийся курьер консульского отдела МИД вручил нам новенькие документы, и наша одиссея началась»[249].
