Теперь-то я могу признаться в том, что я пережил в тот первый школьный день. Ведь тогда я был совсем неопытный и неискушенный ученик. Но прошло немного времени, и я стал бывалым школьником и изучил свою школу от чердака до подвала. Ого! Каких только зверей не пришлось увидеть нам на картинках в первом классе начальной школы! Мы познакомились и со львом, и с верблюдом, и с крокодилом, и с другими представителями животного мира. И отныне мы с дядькой Иканом безбоязненно тыкали льва линейкой в нос, бестрепетно впивались в зрачки полосатому тигру, запросто окликали медведя и лишь змею не смели трогать. Змея и на картинке представляла опасность.
Уроки зоологии всегда были для нас радостным событием. Изучать животный мир в тысячу раз интереснее, чем писать и читать. Едва учительница заводила речь о животных, как мы оживлялись и навострили уши.
В один прекрасный день входит учительница в класс и говорит:
— Сегодня, дети, мы с вами будем изучать одно очень полезное животное, которое все вы встречали много раз. Как вы думаете, что это за животное?
— Лев! — тотчас же выпалил Икан.
— Какую же пользу приносит людям лев?
— Он прыгает и рычит! — пояснил наш многомудрый Икан.
— Слон! — выкрикнул Ея Кляча.
— Но разве вам так уж часто приходилось встречаться со слоном?
— Тогда страус! — бухнул Расим. — Страус откладывает огромные яйца, и мы все наедимся яичницы.
— Но речь идет о домашнем животном, оставьте в покое страусов и слонов! — сказала учительница.
— Тогда медведь и волк! — снова выскочил Илька, ему всегда надо быть первым.
— О горе ты мое, да разве волк и медведь домашние животные? — простонала учительница.
Гадали-гадали, так никто и не мог сообразить, что же это за животное. Я усиленно перебирал в уме, кто бы это мог быть, и уж подумал, не наша ли это ворона, про которую моя мама твердит, что она совсем приручилась и стала домашней, но потом засомневался. Какая же ворона — животное, когда она крылатая? И на свое счастье, промолчал. Зато Икан опозорил все наше семейство, заявив, что самое полезное домашнее животное — это телега, потому что на ней перевозят сено и дрова, и таким образом она служит людям.
Наконец учительнице надоело выслушивать наши домыслы, и она торжественно провозгласила:
— Сегодня, дети, мы с вами будем изучать овцу.
— Овцу?! — поднялся общий смех. Но что такого особенного в овце. Она только и делает, что пасется да блеет, вот и все!
— А чью овцу мы будем изучать? У нас у всех есть овцы и мы о них все знаем!
— Небось овца не арифметика и не история, чтобы ее изучать! — поражается Икан. — Овца — это сущий пустяк.
— Ну, не скажи! — заметил Славко Араб. — Я в прошлом году из-за овцы пять розг получил по рукам. А это совсем не пустяк!
И вот вызывают меня первым отвечать про овцу:
— Бранко, расскажи нам все, что ты знаешь об овце.
Я встаю враскачку, тупо глядя перед собой и мучительно соображая, что бы мне такое сказать об овце. Я хмурюсь, морщу лоб, но в голове моей такая же пустота, как на гладкой белой стене.
— Э-э-э, овца…
Я пронзаю стену глазами, и вот она бледнеет передо мной, становится прозрачной и, наконец, совсем растворяется. И я вижу обширный выпас, по выпасу на моего дядьку Икана вскачь несется разъяренный бык, молодой жеребчик взбрыкивает задними ногами под Славко Арабом, а добродушная овца прихватывает меня за руку теплыми губами, и тут меня осеняет.
— Госпожа учительница! — заявляю я. — Овца очень умная!
За моей спиной раздается веселое ржание, учительница усмехается и говорит:
— Почему ты так решил?
— А потому, госпожа учительница, что овца не бодается, как бык, и не взбрыкивает задними ногами, как молодой жеребчик под Славко Арабом.
— По правде говоря, я не вполне уверена насчет овечьего ума, но вот скажи-ка ты нам лучше, что такое носит на себе овца, что так ценят люди?
Что такое носит на себе овца? Я представляю себе поросшие лесом горы, берега речушек, устланные травой, холмы, покрытые папоротником, и на фоне всей этой буйной зелени мне является белое гладкое овечье стадо, и я с уверенностью отвечаю:
— Овца, госпожа учительница, ничего на себе не носит!
— Как же это ничего? — удивленно поднимает брови учительница. — Безусловно, носит, но скажи нам что? Ведь ты каждый день видишь на пастбище овец? Помоги нам, Илья, ты тоже, насколько я знаю, с Бранко овец пасешь?
— Я за Бранко отвечать не буду, что овца носит свою овечью шубу! — не задумываясь, выпалил Икан под общий смех класса. Но учительница велела ему тотчас же прекратить насмешки.
Зато на переменке мне еще и от Славко Араба досталось. Он не мог простить упоминания про жеребца, в конце концов скинувшего его на луг, и запустил в меня здоровой картофелиной.
— До чего ж умна овца! Не бодается овца, не брыкается овца, поносить бы ты дала Бранко шубу из руна! — прокричал этот злопамятный мальчишка, скрываясь за зеленой оградой.
18
Внизу под нашим домом протянулась узкая долина, по ней протекает речка Япра. А за Япрой под высокими откосами Лисины виден большой старый дом семейства Рашет, окруженный множеством хозяйственных построек: амбарами, клетями, ригами, сараями и хлевами. А рядом на крутом открытом склоне примостился еще один домишко, стоящий на толстых подпорках. Эти подпорки с раннего детства поражали меня, и я спрашивал деда:
— Чей это дом такой, который на ногах стоит?
— Ха-ха-ха! На ногах! — смеялся дед. — Это Сретена изба, певчего из церковного хора.
Дом с ногами, в котором живет певчий из церковного хора, часто ли увидишь такое чудо! Надо хорошенько за этим домом понаблюдать, не двинется ли он в один прекрасный день к Япре на своих ходулях? У этого домишки были и четырехугольные глаза — подслеповатые окошки, а темная крыша напоминала надвинутый на глаза платок бабки Еки.
— Дедушка, а может этот дом ходить?
— Как это ходить, глупыш? Разве ты видел когда-нибудь, чтобы дом по селу зашагал?
Я искренне опечалился. Как жаль, что этот дом не может ходить на своих толстых ходулях! Мне показалось, что и дедушка из-за этого расстроился, и, ероша мой чуб, стал меня утешать:
— Подожди, отправимся мы с тобой как-нибудь на тот берег Япры и вблизи рассмотрим этот дом на ногах. Вот соберусь Рашет навестить, возьму тебя с собой.
Рашеты — это наша родня. Дед частенько ходил к ним в гости, и действительно при первом же представившемся случае захватил и меня с собой.
— Мы к Рашетам идем! Мы к Рашетам идем! — запрыгал я от радости, в восторге от того, что там, под кручами Лисины, увижу что-то никогда не виданное.
Когда мы перешли на ту сторону Япры, нам открылась тенистая крутая улочка, ведущая в гору, а в конце ее показались постройки Рашетовой усадьбы, сильно увеличившиеся и изменившиеся по сравнению с тем, какими они выглядели от нашего дома. Я вцепился в дедов гунь и испуганно шепчу:
— А там собака есть?
— Не бойся, голубчик, она на привязи.
— А какой-нибудь старикан не накинется на нас с палкой?
— Да не бойся же ты, ведь я с тобой!
«Как это так не бояться, — думаю я про себя, — когда мне доподлинно известно, что у Рашет, кроме дядюшки Вука, который ходит с палашом, есть еще дед Гавро, который очень громко кричит на пастухов, и дед Вид с огромными кустистыми бровями, и хоть и говорят, что его не надо бояться, я его страшно боюсь и каждый раз прячусь от него в кусты, когда он идет по дороге. Еще я знаю, что у них есть прадед Дада, самый старый дед в селе. Но если так, почему бы там не быть и тому самому таинственному старцу с железным посохом, который мотается возле всякого чужого дома?» — спрашиваю я себя.
Бурная встреча на просторном дворе Рашетовской усадьбы рассеивает мой страх. Вот они, все наши родственники воочию: дядюшка Вук, дед Гавро и дед Вид. Приковылял к нам и самый старый из дедов, прадед Дада седой как лунь, и ласково потрепал меня по голове:
— Ах ты славная моя овечка!
— Ого! Это парень что надо, — похвалил меня мой дед, в ответ на что старец погладил меня еще раз и проговорил:
— Парень что надо! Ах ты ослик мой хорошенький!
— Ха-ха-ха! Ослик! — отозвалось с какого-то дерева. «Ихи-хи! Ослик!» — откликнулось эхо.
— Охо-хо! Осел! — донеслось из-за какого-то угла.
Отовсюду на меня высовывались и кривились рожицы бесчисленной детворы. Я жался к деду, боясь отделиться от него хоть на шаг.
— Эй, вы там, а ну-ка я сейчас задам работу ореховому пруту! — прогремел дед Гавро своим могучим басом, самым громким в селе.
Мальчишеские головы тотчас же скрылись из виду, и крики утихли.
«Ага! Значит, и вы прута боитесь! — злорадно подумал я про себя. — Только вас ореховым прутом обрабатывают, а нас хворостиной с ветлы. Хотя, по-моему, хворостина с ветлы еще похлеще орехового прута вжикает!»
