— Нет, это — основа, — сказал Муса. — Но если речь идет о сотрудничестве…
— О нем, родимом, о нем…
— Ну… Готов выполнить любое ваше задание.
— То есть, войти в состав агентуры.
— А почему бы и нет? Не мне вам объяснять, на чем держится оперативная работа. А я к ней способен. И, кстати, только у нас, в России, секретный сотрудник считается чем-то вроде порочной гниды. А в Штатах, слышал, это лицо, к которому проявлено особое доверие государства. И практически каждый обыватель так считает.
— Позицию понял, возвращаемся к истории с Советником…
— Я этой историей не управляю, — процедил Муса. — Что могу, то и делаю.
— Значит, настаиваешь на том, что брат жив и не смог встретиться с нами в силу объективных причин?
— Именно.
Пакуро и Гуменюк обменялись задумчивыми взорами.
— Понимаешь, Муса, что сегодня это обстоятельство будет самым определенным образом выяснено? — сказал Пакуро. — У тебя куча родственников в Чечне, а у нас, не скрою, не меньшая куча уважаемых тобой секретных сотрудников, живущих бок о бок с ними… Дальше продолжать?
— У моего брата — нелады с законом, — сказал Муса. — И его гибель — это легенда. Вы будете проверять легенду? В Чечне? Что же… попробуйте. — Взглянул на часы. — У меня, извините, деловое свидание. Должен идти. Если, конечно, не возражаете…
— На свободу с чистой совестью? — иронично прищурился Пакуро.
— Естественно…
— Ну, если человек выходит из этого кабинета самостоятельно, значит, совесть у него, по идее, действительно должна быть чиста, — резюмировал Борис. — Я провожу, Александр Викторович…
Оставшись в одиночестве, Пакуро дернул щекой в усмешливом и усталом негодовании.
Вот, проходимец… И ведь, что печально, не первый, и не последний… Тоже — своеобразные плоды демократии. Хотя такие издержки все равно куда более приемлемы, нежели незабвенные прошлые…
И всплыл перед глазами майора документик военного СМЕРШ, с которым ему по долгу службы как-то довелось ознакомиться:
Разсмотрев личность добровольного инфарматора, и с твердой убежденностью увериные в его правакаторских замыслах, пастановили: разстрелять!
Сержант госбезопасности С. Еремейко
Разсмотрели — разстреляли. Это лучше?
Припомнилась и крайность иного рода: лет десять назад, когда Пакуро еще работал в МУРе, в отдел пришло агентурное сообщение о готовящемся ограблении церкви — один из жуликов решил украсть ценную икону. День и час ограбления, а также личность мерзавца, загодя были установлены.
О готовящемся преступлении волей-неволей пришлось поставить в известность батюшку.
Выслушав сыщиков, священник сказал:
— А не лучше ли, сыночки, чем ловушки налаживать, поговорить с ним, да убедить раба Божьего, корыстью ослепленного, искушения избежать? А уж коли ему самому так эта икона нужна… Тогда — что ж? Пусть берет. Вдруг, он молится на нее станет, и вдруг, через святой лик Господь его вразумит? Нет, не надо в Божьем храме засад, не надо… Остерегите его…
Или так — лучше?
Вернулся Борис.
— Слушай, вот ты — человек верующий, — обратился к нему Пакуро. — Как думаешь, этот наш провокатор способен свою страсть ко всякого рода подлянкам отринуть? Или ему без щекотки нервов и комбинаций — никак?..
— Ну, это ему — равно, как в монастырь… — неопределенно ответил Боря.
— У мусульман монастырей нет. Почему, кстати?
— И у евреев нет, — сказал Борис. — Почему? Да потому, что, согласно обеим религиям, отречься от радостей жизни, значит, отречься от даров Всевышнего. Религии же эти, как мне один компетентный богослов объяснял, развивались из Ветхого завета, где сказано: плодитесь и размножайтесь. А в монастырях для такой директивы обстановка не способствует…
В полночь, едва Пакуро успел задремать, раздался надсадный гудок домофона. Чертыхаясь, он вылез из-под одеяла, подошел к укрепленному в коридоре переговорному устройству.
— Кто?!
— Александр Викторович? — донесся вежливый бесцветный голос. — Мы из ФСБ. Необходимо с вами поговорить.
Пакуро ошалело посмотрел на настенные часы.
— Прямо сейчас?
— Да, прямо сейчас.
— И вы думаете, я так к вам и побегу, захлебываясь от восторга? В чем дело?
— Одевайтесь, выходите, мы вам все объясним.
— Вот что, умники, — отозвался майор раздраженно. — По служебным делам я беседую в своем служебном кабинете. Завтра после развода — жду.
— Но…
— Все, конец связи!
Набрав номер мобильного телефона Бориса, Пакуро сообщил ему о странном визите якобы контрразведчиков, наказав:
— С утра езжай ко мне, ключ от подъезда у тебя есть, проверишь лестничную площадку и местность около дома, потом, если не произойдут приключения, вместе катим на работу…
— Понял.
Ни в подъезде, ни возле дома подозрительных личностей не обнаружилось, и, усевшись в “Ауди” Бориса, офицеры благополучно добрались до штаб-квартиры РУБОП.
Шагая после развода к кабинету, Пакуро узрел двух озабоченных молодых людей в плохо пошитых костюмах, топчущихся у запертой двери.
— Ко мне? — спросил сухо, уже подозревая в этих безликих типажах своих вчерашних ночных визитеров.
— К вам, к вам…
— Это вы вчера?..
— Мы, мы…
— А в чем дело? И почему надо было ночью…
— Очень срочное дело, Александр Викторович! — неприязненно и развязно отозвался один из представителей нынешнего ЧК, предъявляя удостоверение.
— Ну, заходите… — Пакуро растворил дверь.
— У нас поговорим, — буркнул второй чекист, не обнаруживая ни малейшего желания ступить за порог.
— У вас, так у вас, — Пакуро вновь запер дверь.
Черная “Волга” остановилась в переулке у приземистого здания следственного управления ФСБ.
В сопровождении своих немногословных конвоиров майор поднялся по лестнице на второй этаж, вошел в кабинет, где за широким письменным столом сидел желчный человек в черном костюме, неприветливо буркнувший, указав на стул:
— Устраивайтесь…
Безликие опера, вежливо человеку кивнув, вышли из кабинета.
Устраиваясь на продавленном сиденье казенного стула, майор покосился в сторону голубеющего экрана компьютера, установленного на углу стола, узрев на нем свои установочные данные и — заготовленный список вопросов…
Отчетливо различить удалось лишь фразу: “Первый секретарь посольства…”
— Иннокентий Иванович, — представился человек за столом, привычно не протягивая руки.
— Ну, мое имя вам известно, — сказал Пакуро равнодушно.
— Положено представиться, вы же в курсе…
Пакуро представился.
Дальнейший разговор отличался какой-то дичайшей несообразностью. Майору инкриминировалась тайная встреча с первым секретарем посольства Саудовской Аравии, получение от него гонорара в размере восемнадцати тысяч долларов за организацию недавнего взрыва синагоги, а также оплаченная пятью тысячами долларов ликвидация одного из воров в законе, организовавшего данный подрыв.
— Да что за чушь! — потрясал руками Пакуро. — Бред параноика!
— Я вас попрошу…
— Я вас тоже попрошу, — настойчиво произнес майор. — Свяжитесь с вашим антитеррористическим департаментом. Пусть сюда придет… — Назвал фамилию генерала, неоднократно общавшегося с ним по связанным с РУБОП вопросам. — И вместе поговорим.
Явившийся в кабинет генерал заставил следователя авторитетом своей персоны несколько изменить колючую манеру общения с подозреваемым в теракте офицером МВД.
— Информация поступила от представителя МОССАД, из израильского посольства, — объяснил следователь ответственному лицу. — Детали совпадают. Имя первого секретаря посольства Саудовской Аравии, затем… э-э…
— А от кого поступили сведения в МОССАД? — перебил генерал.
— Неустановленное лицо.
— Кем неустановленное?
— Естественно — нами. МОССАД же нам не выдаст источник… Но вот конкретика…
И тут в голове Пакуро полыхнуло: конкретика! Знакомый термин! Неужели — месть раздосадованного своим позорным разоблачением Мусы? Хотя — даже не месть… Вдруг, побоялся, что его разоблачат окончательно относительно вранья о брате, и не только разоблачат, но примут какие-либо неформальные меры? Вот и нанесен упреждающий удар — мол, в суматохе после такого доноса майору Пакуро определенно будет не до него…
— Кажется, я знаю, с какой помойки ветер дует, — сказал Пакуро. И — изложил свою версию.
Генерал поднялся со стула. Махнул рукой. Обратившись к следователю, произнес:
— Кончай эту волынку… Еще не хватало под дудку всякого сброда плясать. Все, я пошел.
— Ну, — оставшись наедине со следователем, произнес Пакуро. — И неужели вы думаете, что я — офицер РУБОП за какие-то восемнадцать тысяч долларов пойду взрывать храм Божий? И… Сколько я там за убийство вора в законе заплатил? Всего пять тысяч? Не кажется ли вам, что сумма явно занижена?
