Кассирша тоже запомнила высокого, одетого в темно-серый костюм мужчину с портфелем.
На соседней от Орехового Мыса пристани Куролино милиционер рассказал о парне в вельветовых джинсах и свитере. Появился он за считанные минуты до того, как пришвартоваться «Ракете». Парень тоже был с легкой поклажей, и на пристань пришел в сопровождении местного пасечника Борило. Оживленно разговаривали, и пасечник нес в сетке две банки меда, которые передал парню. Думал — родственник Борило.
Шатохин допросил пасечника. «Зашел в избу, попросил продать меду с таежных трав. Потом до пристани попросил поднести: ключицу он недавно ломал, тяжести таскать нельзя пока…»
Взглянув на снимки, пасечник ткнул пальцем в фотографию, на которой был Кортунов… Можно было догадаться — третий ускользнул, переодевшись, или из Куролино, или с Орехового Мыса.
Сам виноват. Сам отдал приказ: искать, задержать троих в брезентовых куртках с рюкзаками. Проверять документы у всех без исключения отъезжающих молодых мужчин — не додумался. Дежурные сотрудники инициативы не проявили, выполнили распоряжение точь-в-точь.
2
Вдова Тандетникова явно пристрастна была к свекрови, объясняя одними причудами отъезд Елены Викентьевны из Москвы в таежную глухомань на постоянное жительство. На самом деле все обстояло иначе. В шестидесятилетнем возрасте Елена Викентьевна вдруг заболела такой формой туберкулеза, которая более известна как скоротечная чахотка. Врачами ей было отмеряно несколько недель, в лучшем случае, месяцев. Тогда она приняла решение покинуть столицу.
Нетесовский район выбрала не случайно. После гражданской войны вся семья Тандетниковых выслана была в эти места на поселение. Елена Викентьевна прожила с родителями в забытом Богом селении с малолетства почти до совершеннолетия. Умирать ли, в поисках ли исцеляющих средств вернулась в края детства и юности — неизвестно, только через полтора года от болезни не осталось следа, а еще через два Елена Викентьевна стала Великонидой.
Обо всем это рассказывал оперативникам уртамовский фельдшер. Лечил Великониду не он. Случилось это четверть века назад, у него тогда не было ни столь богатой практики, ни опыта. О том, что у Великониды есть сын, и в гостях у нее бывал не однажды, Иона Парамонович слышал, но встречаться с ним не приходилось.
«Амфибия» катила к обители Великониды по пологому склону холма между соснами, подминая беломшаник и густо-густо разросшийся брусничник, обсыпанный зреющей ягодой. Спустившись с холма, миновали длинное кочковатое болото. Наконец показалась впереди опушка. За ней виднелся неширокий разнотравный луг, а дальше — кедры, кедры. Между кедрами мелькнул домик с тесовой крышей.
— Великонидин, — указал на домик Поплавский.
— Останови, пешком дойдем, — велел Шатохин водителю, и машина встала, мотор заглох.
— Грибов-то сколько, — Хромов указал на мелькавшие там и сям в траве около вездехода коричневые шляпки подберезовиков.
— А орех и здесь не уродился, — из-под ладони всматриваясь в кедры, проговорил шофер.
— Им хватит, — Поплавскии кивнул на одинокий дом.
— То им. Им в любой неурожай шишек под порог вдосталь нападает. Пожить бы, как они, месяца три хоть. Чтобы ни дежурств тебе, ни начальства. Сам себе хозяин.
— Нашел кому завидовать.
Шатохин в разговор не вмешивался, смотрел на дом. Представительной компанией идти туда ни к чему, лучше вдвоем.
— Евгений, — позвал с собой Поплавского и, раздвигая высокую траву, зашагал к приютившемуся возле кедров небольшому домику.
Трава вокруг жилища тщательно, под самый корень, была срезана. Пользовались серпом. Несколько их висело на бревенчатой стене. А вся стена снизу доверху была затянута связками сушившихся грибов. Иные в пору уже снимать, иные — совсем свежие, раннеутреннего сбора.
Шатохин постучал. Ответа не дождался, отворил дверь, переступил порожек.
Высокая, не очень полная, но и не худая старуха, с ног до головы одетая в черное, стояла посреди комнаты. В левой руке у нее была трость, на которую она чуть опиралась. Голубые глаза на светлом, не очень дряблом для ее возраста лице смотрели на вошедших строго и вопрошающе.
Шатохин поздоровался.
В ответ прозвучало сдержанное и негромкое:
— Здравствуйте.
У Шатохина не было никаких сомнений, что перед ним — мать погибшего в автомобильной катастрофе преподавателя московского вуза. Но все же уточнил:
— Здесь живут Елена Викентьевна Тандетникова и Ольга Ивановна Ожигова?
— Нет. — Старуха еле приметно отрицательно повела головой.
— Хорошо. Пусть будет по-другому, — сказал Шатохин. — Здесь живут Великонида и Флорида?
— Здесь. — За словом последовал наклон головы. — Великонида перед вами.
— Майор милиции Шатохин. Из краевого уголовного розыска.
Начальника районного угрозыска старуха знала, он бывал в здешних скитах. Шатохин тем не менее представил и его:
— Лейтенант Поплавский.
Взгляд Великониды оставался вопрошающе строгим, выражение лица спокойно-хмурым.
— Разрешите присесть? — спросил Шатохин.
Справа от двери у стены была скамейка, и Великонида указала на нее:
— Прошу.
Сама, опираясь на трость, прошла к окну, медленно, тяжело опустилась на стул.
Скит Великониды отличался от всех других, в которых Шатохину довелось побывать по долгу службы. Полы покрашены и застелены самотканными дорожками; стол, комод, тумбочка, несчетное количество полочек, на которых помещались образа, — все покрыто белыми скатертями и салфетками; печь и закуток за ней закрыт плотной полотняной занавесью. И что совсем не ожидал увидеть в подобном жилище: лимонное или апельсиновое дерево в кадке. За деревом тщательно ухаживали. Солнечный свет лился в окна, каждый листик был высвечен, и ни на одном — ни пылинки. Шатохин отметил и безупречную белизну скатертей и салфеток.
Всматриваясь в непроницаемое лицо Елены Викентьевны, Великониды, пытался понять: известно, нет ли ей о том, что стряслось с ее, сыном? На похоронах, по крайней мере, не была… Сын в последний раз навещал мать позапрошлым летом. Прожил меньше недели. До этого не часто, но бывал. Всегда один. Переписывались, но на какой адрес шла почта для Великониды — пока не установлено.
— А где Флорида? — спросил Шатохин.
— Занемогла, лежит.
— Встать не может?
— Сестра Флорида, — крикнула Тандетникова.
— Я-аа, — отозвался слабый голос из-за полотняной занавеси.
— Покажись.
— Зачем это еще? Нездоровится мне, — голос звучал жалобно.
— Покажись, покажись, — добродушно, однако не без повелевающих ноток сказала Великонида.
За полотном послышалось шевеление, ткань отодвинулась, и из-за нее выглянула низкорослая сухая старуха, курносая, с глубоко посаженными мелкими глазками.
— Ну вот она я. Хворая я… — запричитала Флорида.
— Ложись, коли болеешь, — Тандетникова лишь махнула рукой, и Флорида моментально исчезла за занавеской.
— По делу к вам. — Шатохин устремил взгляд на Великониду. — Известно, наверно, об ограблении домиков на Тангауровских болотах?
Тандетникова на вопрос не ответила. Поднялась, опираясь на трость, прошествовала в дальний от двери угол, где почетное место занимали внушительных размеров икона и складень. Подняв к ним лицо, перекрестилась. Неразборчивым шепотом звучали слова молитвы.
— Обязательно найдем преступников. Иконы будут возвращены, — сказал Шатохин, когда наконец старуха отодвинулась от образов.
— Дай Бог…
— Ищем и найдем. Но заехали не за тем, чтобы это сказать, — продолжил Шатохин. — У вас много икон. Налеты могут повториться. Так что, просил бы быть предусмотрительнее.
Великонида вернулась к стулу, но усаживаться на него не спешила, стояла, опираясь на трость.
— Спасибо. Я поняла, — промолвила она.
Шатохин, а вслед и лейтенант Поплавский поднялись.
«Все-таки известно или нет об участи сына?» — в который раз за короткие минуты общения подумал Шатохин, глядя в непроницаемое по-прежнему лицо Великониды.
— Кстати, вы бы могли нам помочь, — сказал он.
— Чем это?
— Передать соседям то, что я сказал вам.
— Нет. Сестра Флорида недомогает. Сама не могу.
— Жаль… — Шатохин еще раз глянул на занавеску, за которой скрывалась вторая жилица, на Великониду. — Нам пора. Не забывайте, о чем предупредил.
— Не забуду… — Великонида сделала два шага вслед уходящим оперативникам.
— Болеет бабка Флора, как же, — первым заговорил Поплавский, когда отдалились от дома. — Просто струхнула, спряталась. Свежие снизки грибов заметили?
— Заметил.
— За час, может, до нашего приезда собраны, подвешены. Бабкой Флорой. Она у Великониды, как служанка у госпожи. И обстирывает, и варит, и все-все. От зари до зари вертится. И Великонида ею же и помыкает.
