«Статья 180. Заведомо ложный донос.
Заведомо ложный донос о совершении преступления – наказывается лишением свободы на срок до двух лет или исправительными работами на срок до одного года».
Из Уголовного кодекса РСФСР от 1960 года «Приняли» меня утром следующего дня, когда я, выспавшийся и в прекрасном настроении, выбежал из дома, чтобы быстро метнуться до ближайшего гастронома, купить молочка. Имею я слабость к этому продукту. Двое мужчин с казенными лицами, задумчиво рассматривающие табличку с номерами квартир на подъезде, при виде меня очень сильно возбудились.
– Громов Павел Николаевич? Примите повестку. – Один из них сунул мне в руки бумажный квадратик и ручку, я расписался, оторвал корешок и вернул курьеру. После выполнения всех формальностей парни показали мне красные «корочки» одного из отделов УВД и объяснили, что ехать лучше с ними, на дорогах пробки, а они как раз едут в ту же сторону. Не имея желания спорить со служивыми, я согласился с их доводами и уселся на заднее сиденье «сорок первого» «москвича». Прокуратура Дорожного района размещалась в одном здании с управлением водного бассейна реки, слева сидели прокуроры, а в правом коридоре теснились речники. Соседи жили внешне мирно, но каждый втайне мечтал сожрать конкурента и занять все помещения конторы. В конце концов победили прокуроры, но это была уже другая история.
Минут пять мне пришлось ждать в коридоре, в компании то ли конвоира, то ли сопровождающего, после чего из глубин кабинета энергичным голосом мне предложили заходить. Прокурорский следователь сидел за тяжелым полированным столом, спиной к окну. Стены кабинета обрамляли два застекленных шкафа, слева на полках теснились дела в серых картонных папках, выглядевшие зачастую весьма древне, а справа всякая правовая всячина, типа «Вестника Верховного суда СССР». Пока я раздумывал о странном количестве дел, слишком их много для одного следователя, да и место хранения странное, хозяин кабинета – молодой, высокий, худощавый парень со светлыми волнистыми волосами – смотрел на меня с доброжелательной улыбкой, как будто я его дальний, но любимый родственник.
– Здравствуйте, гражданин Громов, я юрист третьего класса Кожин Евгений Викторович, следователь Дорожной прокуратуры. Присаживайтесь, пожалуйста. Вы вызваны для допроса в качестве свидетеля. Назовите ваши фамилию, имя, отчество…
Минут через пять, закончив с моими анкетными данными и прочими формальностями, следователь прокуратуры отложил ручку и задумчиво уставился на меня, продолжая доброжелательно улыбаться. Наверное, это был какой-то психологический этюд, выстраданный личным опытом следственного работника. Через пару минут мне надоела затянувшаяся молчанка, я встал и подошел к окну.
– Громов, присядьте на место, я вам не разрешал вставать. Ничего не хотите рассказать?
– Нет, ничего. И вообще – вы несколько минут уже молчите, я думал, что мы еще кого-то ждем.
– Нет, допрос уже начался, поэтому не вставайте с места. А вы догадываетесь, зачем мы вас пригласили?
– Не догадываюсь.
– То есть сотрудничать со следствием не желаете и явку с повинной дать не хотите?
– Не желаю, потому что ничего противозаконного за собой не чувствую.
– Хорошо, так и запишем в протокол. Я должен был дать вам шанс на чистосердечное признание.
– Спасибо, но я этим шансом не воспользовался, и вообще, хотелось бы знать, в чем меня обвиняют.
– Все в свое время, а пока… – все так же бодро произнес следователь, протягивая мне бланк допроса с двумя строчками моих показаний: – Распишитесь, вот здесь и здесь, что никаких преступлений за последнюю неделю вы не совершали.
Я расписался и перечеркнул все пустые места в бланке.
Потом в кабинет вошли несколько человек, двое из них – молодые парни. Все были усажены на ряд стульчиков у окна, а мне предложено занять любое место среди них, после чего следователь торжественно объявил о начале проведения опознания. В кабинет с торжествующим видом вошел Сапожников, который на вопрос – знаком ли ему кто-нибудь из присутствующих, постояв несколько секунд с умным видом, якобы раздумывая над ответом, решительно ткнул пальцем в меня.
– При каких обстоятельствах вы познакомились с указанным гражданином? – следователь выглядел довольным, как режиссер хорошо сыгранного оркестра.
– Я знаком с этим гражданином, как с милиционером по имени Павел. Три дня назад он задержал меня вечером на улице Ученого-теоретика, затащил в гаражи, после чего пытал до утра, выбивая из меня признательные показания в совершении каких-то грабежей. Он связал и избивал меня. Так как я не мог больше терпеть пыток и издевательств, то я признался в совершении нескольких грабежей, оговорив при этом моих друзей и знакомых, как соучастников преступления. После этого милиционер Павел оформил на меня явки с повинной и доставил меня в дежурную часть Дорожного отдела милиции, где меня там целый день допрашивали.
– Хорошо. Пожалуйста, понятые, распишитесь в протоколе опознания. Сапожников, вот здесь ставьте свою подпись. Все, пока все свободны. Сапожников, ждите в коридоре.
Вот опять я и следователь сидим в кабинете одни, напротив друг друга.
– Ну что, Павел, – улыбка следователя стала еще шире, – видите, я вам честно предлагал добровольно во всем признаться, во всем покаяться и уйти домой до решения вашего вопроса. Вы отказались. А теперь у меня есть протокол вашего допроса, где вы сообщаете, что не совершали ничего преступного. Плюс к этому протокол, где потерпевший вас уверенно опознает. Сейчас проведем очную ставку и проверку показаний на месте, на месте преступления соберем следы вашей преступной деятельности, все это задокументируем, а затем я пойду к руководству за санкцией на ваше задержание. Может быть, не будем осложнять жизнь друг другу и вы все-таки признаетесь в совершенном вами преступлении? И тогда, обещаю, я буду ходатайствовать перед прокурором о применении к вам меры пресечения в виде подписки о невыезде. Что вы на меня так смотрите?
– Гражданин следователь, так вы юрист по специальности или кулинарный техникум заканчивали?
– Конечно, я юрист. В прокуратуре у всех высшее юридическое образование. Я наш, городской, юрфак закончил.
– То есть вы, ничтоже сумняшеся, проводите опознание между двумя ранее знакомыми людьми и будете ссылаться на это как на доказательство? Вас реально ничего не смущает? Нет? Ну тогда дайте мне, пожалуйста, три листочка бумаги и ручку. Я сейчас быстренько жалобу на вас напишу.
– О чем же жаловаться собираетесь на меня, гражданин Громов?
– Ну как минимум, по моему мнению, имеет место фальсификация доказательств. А там пусть ваш начальник разбирается, сколько у вас дел, построенных на изначально сфальсифицированных доказательствах. И о том, что надо разобраться, то ли прокурор ваше беззаконие покрывает, то ли чересчур доверяет, если даже не будет разбираться, кто кого опознавал. Типа есть протокол, преступника опознали, значит, есть повод для задержания. А то, что нельзя опознания устраивать между знакомыми людьми, никого не колышет. И много у вас таких опознаний в работе, товарищ следователь? Так что давайте три листка…
– А зачем три?
– Один прокурору, один в дело, второй вышестоящему прокурору, ну а третий экземпляр я буду в следственном изоляторе перечитывать, а то там, говорят, библиотека очень скудная, кроме речей Горбачева и «Как закалялась сталь», ничего нет.
– Ну, хорошо, сейчас сделаем проверку показаний на месте, а потом я вам дам листочков бумаги, сколько хотите, сможете из ИВС сколько угодно жалоб писать, там даже дежурный прокурор каждый день бывает, как раз жалобы от сидельцев собирает.
– Не-не-не, товарищ следователь, жалобу на нарушение при проведении опознания я буду писать здесь и сейчас, а если вы мне не дадите бумагу, я буду так орать! Я устрою такой скандал, что все речники сюда сбегутся, и прокурор ваш придет выяснить, кого же тут убивают.
