— Мерзавцы! — кричал он визгливо. — Мерзавцы!..
Было обидно, что не мог подыскать такого слова, которое было бы похоже на приказание, и ругань ему казалась наиболее подходящей и наиболее легко вспоминаемой.
Мужики вели наступление на поезд.
Через просветы бойниц, среди далеких кустарников, похожих на свалявшуюся желтую шерсть, видно было, как перебегали горбатые спины и сбоку их мелькали винтовки, похожие на дощечки. За кустарниками — леса и всегда неожиданно толстые темнозеленые сопки. Но страшнее огромных сопок были эти торопливо перебегающие по кустарникам спины. И солдаты чувствовали этот страх и, чтобы не слышно было хриплого рева из кустарников, заглушали его пулеметами. Неустанно, несравнимо ни с чем, ни с кем бил по кустарникам пулемет. Капитан Незеласов несколько раз пробежал мимо своего купе. Зайти туда было почему-то страшно; через дверку виден был литографированный портрет Колчака, план театра европейской войны и чугунный божок, заменявший пепельницу. Капитан чувствовал, что, попав в купе, он заплачет и не выйдет, забившись куда-нибудь в угол, как этот где-то визжащий щенок.
Мужики наступали.
Стыдно было сознаться, но он не знал, сколько было наступлений, а спросить было нельзя у солдат, — такой злобой были наполнены их глаза. Их не подымали с затворов винтовок и пулеметных лент, и нельзя было эти глаза оторвать безнаказанно — убьют. Капитан бегал среди них, и карабин, бивший его по голенищу сапога, был легок, как камышовая трость. Уже уходил бронепоезд в ночь, и тьма неохотно пускала тяжелые стальные коробки. Обрывками капитану думалось, что он слышит шум ветра в лесу… Солдаты угрюмо били из ружей и пулеметов в тьму. Пулеметы словно резали огромное, яростно кричащее тело. Какой-то бледноволосый солдат наливал керосин в лампу. Керосин давно уже тек у него по коленям, и капитан, остановившись подле, ощутил легкий запах яблок.
— Щенка надо… напоить!.. — сказал Незеласов торопливо.
Бледноволосый послушно вытянул губы и позвал:
— Н’ах… н’ах… н’ах!!
Другой, с тонкими, но страшно короткими руками, переобувал сапоги и, подымая портянку, долго нюхал и сказал очень спокойно капитану:
— Керосин, ваше благородие. У нас в поселке керосин по керенке фунт…
… Их было много, много… И всем почему-то нужно было умирать и лежать вблизи бронепоезда в кустарниках, похожих на желтую, свалявшуюся шерсть.
Зажгли костры. Они горели, как свечи, ровно, чуть вздрагивая, и не видно было, кто подбрасывал дрова. Горели сопки.
— Камень не горит!
— Горит!..
— Горит!..
Опять наступление.
Кто-то бежит к поезду и падает. Отбегает обратно и опять бежит.
— Это наступление?
— Ерунда!
Они полежат, эти, в кустарниках, встанут, отбегут — и опять.
… Побежали!..
Через пулеметы, мимо звонких маленьких жерл, пронесся и пал в вагоны каменный густой рев:
— О-о-у-о-е!..
И тонко-тонко:
— Ой… Ой!..
Солдат со впавшими щеками сказал:
— Причитают… там, в тайге, бабы по ним!..
И осел на скамью.
Пуля попала ему в ухо и на другой стороне головы прорвала дыру в кулак.
— Почему видно все во тьме? — сказал Незеласов. — Там костры, а тут должно быть темно. И дым: они выкуривают нас дымом, чувствуете?
Костры во тьме, за ними рев баб. А может быть, сопки ревут?
— Ерунда!.. Сопки горят!..
— Нет, тоже ерунда, это горят костры!..
Пулеметчик обжег бок и заплакал по-мальчишески.
Старый, бородатый, как поп, доброволец пристрелил его из нагана.
Капитан хотел закричать, но почему-то смолчал и только потрогал свои сухие, как бумага, и тонкие веки. А у капитана в городе есть невеста… она теперь…
Карабин становился тяжелее, но надо для чего-то таскать его с собой.
У капитана Незеласова белая, мягкая кожа, и на ней, как цветок на шелку, — глаза.
Уже проходит ночь. Скоро взойдет солнце. Невеста читает книгу. Невеста заснула над книгой. Веки женщины влажны от сна…
Бледноволосый солдатик спал у пулемета, а другой стрелял сонный. Хотя, быть может, стрелял и не его пулемет, а соседа. Или у соседа спал пулемет, а сосед кричал:
— Туды!.. Туды!..
И какую книгу можно читать в эту ночь?
От горла к подбородку тянулась боль, словно гвоздем сцарапывали кожу. И тут увидал Незеласов около своего лица: трясутся худые руки с грязными длинными ногтями.
Потом забыл об этом. Многое забыл в эту ночь… Что-то нужно забывать, а то тяжело все нести… тяжело…
И вдруг тишина…
Там, за порогами вагонов, в кустарниках.
Нужно уснуть. Кажется, утро, а может быть, вечер. Не нужно помнить все дни…
Не стреляют там, в сопках. У насыпи лежат спокойные, выпачкавшиеся в крови мужики. Лежать им, конечно, неудобно.
А здесь на глаза — тьма. Ослеп капитан.
Это от тишины…
И глазами и душой ослеп. Показалось даже весело.
Но тут все почувствовали — сначала слегка, а потом точно обжигаясь, — тишину терпеть нельзя.
Бледноволосый солдат, поднимая руки, побежал к дверям.
Тьма! В тьме не видно его поднятых рук.
И капитан сразу почувствовал: сейчас из всех семи вагонов бросились к дверям люди. На песке легче держаться. И можно куда-то убежать!.. Люди задыхались от дыма в стальных коробках… Им душно!
На мгновение стошнило. Под ногой капитан вдруг почувствовал траву, и колени скосились.
Впереди себя увидел капитан бородатую рубаху, на штыке погон и кусок мяса…
…Его, капитана Незеласова, мясо…
«Котлеты из свиного мяса… Ресторан „Олимпия“… Мексиканский негр дирижирует румынским… Осина… Осень…
Благодарю тебя, Россия… мир… все славянство… за тишину… Тишина по всей земле…»
— Кро-ой, бей, круши!..
Крутится, кружится, все крошится.
Поезда на насыпи нет. Значит — ночь. Пощупал под рукой — волос человеческий в поту. Половина оторванного уха, как суконка, прореха, гвоздем разорвало…
Через плечо карабин. Значит, из поезда ушел?
Незеласов обрадовался. Не мог вспомнить, откуда очутился пояс с патронами поверх френча.
Чему-то поверил.
Рассмеялся.
Вязко пахнул кустарник теплой кровью. Из сопок дул черный, колючий ветер, дул ветвями, длинными и мокрыми. Может быть, мокрые, в крови…
Дальше прополз Обаб со щенком подмышкой. Его галифе было похоже на колеса телеги.
Вытянулся бледноволосый, доложил тихо:
— Прикажете выезжать?
— Пошел к черту!
Беженка в коричневом манто зашептала в ухо:
— Идут!.. Идут!..
Капитан Незеласов и сам знал, что идут. Ему нужно занять удобную позицию. Он пополз на холм, поднял карабин и выстрелил.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
